Игумен Даниил (Ишматов)
Одним из методов истинного познания мира, по чуткому наблюдению древних греков, является красота. Платон в «Пире» утверждает, что «лишь созерцая прекрасное тем, чем его надлежит созерцать (имеется в виду умное постижение красоты. — прим авт.), человек сумеет родить не призраки добродетели, а добродетель истинную,
потому что постигает он в этом случае истину, а не призрак». Добавим к этому, что человеческий ум различает некоторые ранги и уровни красоты.
Так существует Красота неорганического мира — красота кристаллов, снежинок — симметричная числовая соразмерность вещей, как отражение в материальном мире Божественного порядка. Это низшая ступень созерцания Истины.
За ней следует Красота органического мира — когда невообразимая тончайшая упорядоченность числовых пропорций остается, но сквозь нее прорывается алогичная энергия жизни.
Есть Красота небесная — где красота становится таинственным выражением Божественного Света, красота идеальная, красота рая — красота первозданного и преображенного мира, и, наконец:
Красота как ипостась Бога-Троицы. Сам Святой Дух-Украситель.
Уровни красоты представляют собой ступени Лествицы духовного, логосного восхождения к Творцу.
Мир созданный Творцом красив. В видимых формах, как и в словах Писания, Слово и скрывается и являет Себя. Видимое есть начертание невидимого. Божественная идея — логос, порождающий, структурирующий и наполняющий энергией всякую вещь, — и умолкает, и высказывается в этой вещи: умолкает в небрежении или алчности человеческой по отношению к вещам; высказывается, когда человек дает имена тварям (в каком-то смысле творит их). Материя инфра-визуальна; она есть игра энергий, математическая абстракция. Форма или красота — лишь свидетельство невидимого.
В языке сохранилась память о красоте мироздания космоса. Греческое слово kosmos — имеет значение «украшение», «порядок».
Человеку необходимо увидеть за пеленой видимого мира реальность невидимого. Эта задача составляет обязанность человека в отношении к Богу и задача эта составляет суть творческой деятельности.
«Божественное искусство, явившее себя в строении мира, узнается не только в солнце, луне и звездах, но действует и на земле, в более тонкой материи. Рука Господа не оставила в небрежении тела мельчайших животных (а тем более души), ибо в каждом из них есть свойственная только ему черта — например, свойство защиты. Не оставила она в небрежении и земные растения, из которых каждое несет на себе печать Божественного искусства: существует множество корней, множество листьев, множество плодов, множество разнообразных видов. Взгляни: это совпадает с тем, как в написанных под руководством Божественного вдохновения книгах Провидение сообщает роду человеческому премудрость вышечеловеческую, сея в каждой букве какую-либо спасительную истину в той мере, в какой эта буква в состоянии нести ее, и начертывая, таким образом, как бы путь Премудрости. Ибо если мы признаем, что автор Писания — сам Бог, то не может быть сомнения, что вопрошающий природу и вопрошающий Писание с необходимостью придут к одним и тем же заключениям» (Ориген)
«По отношению к Писанию мы говорим, что «слова суть облачение Христово, а их смысл — Его тело. Слова скрывают, смысл раскрывает. То же самое происходит в мире, где формы видимых вещей подобны облачению, а идеи, согласно которым они сотворены, — подобны плоти: первые скрывают, вторые раскрывают. Ибо Слово, Создатель и Законодатель мира скрывается, открываясь, и открывается, скрываясь» (прп. Максим Исповедник).
«Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве». (Ин. 4, 35) сказано в Евангелии. Это означает, что «пребывающий среди учеников Логос требует от внимающих Ему обратить очи к ниве Писания, а также к иной ниве, где Он присутствует во всяком сущем, как бы ничтожно оно ни было — с тем, чтобы они увидели белизну и лучезарное сияние Света Истины, пребывающей повсюду» (Ориген).
Эту же мысль развивает Дионисий Ареопагит. Он утверждает, что «материя поистине причастна порядку, красоте и форме… Кроме того, разве Благо использовало бы для рождения злую реальность? Разве может она быть злой, эта реальность, пронизанная Благом?… Если материя зла, как тогда объяснить, что она рождает и питает естество? Зло как таковое ничего не рождает и не питает, не производит и не охраняет. Если возразят, что материя… влечет души ко злу, как же тогда возможно существование множества материальных существ, обращающих взор ко Благу?» (Дионисий Ареопагит).
Итак, всякая вещь — дар невидимого, ощутимое таинство.
«Человек, дух которого неразвит, при созерцании всякой сколько-нибудь красивой вещи думает, что эта вещь прекрасна сама по себе… Но человек, очистивший зрение души и способный видеть прекрасные вещи… пользуется ими как ступенью видимого, чтобы подняться к созерцанию духовного» (Григорий Нисский).
Христианский символизм выражает единение во Христе Божественного и человеческого (диалог между которыми есть космос, он раскрывает во Христе общение между «землей» и «небом», между видимым и невидимым). Мир един… Ибо духовный мир в его целостности явлен в целостности мира чувственного, где он мистический выражен в символических образах для имеющих очи, чтобы видеть. И чувственный мир, весь целиком, тайно прозрачен для всего духовного мира, упрощен и объединен духовными сущностями… Тот мир присутствует в этом через сущности; этот мир присутствует в том через символы, и дело обоих есть одно(…) Так говорит Божественный апостол: «Невидимое Его… от создания мира чрез рассматривание творений видимо» (Рим. 1, 20).
Если через посредство видимых вещей созерцаются невидимые, то в гораздо большей степени видимые вещи углубляются через невидимые для тех, кто предается созерцанию. Ибо символическое «созерцание духовных вещей через видимые есть то же, что постижение в Духе видимых вещей через невидимые» (Максим Исповедник). Для всякого, кто предается размышлению, явления красотыстановятся образами невидимой гармонии. «Ароматы, касающихся наших чувств, представляют просвещение духовное. Материальные светильники знаменуют тот поток нематериального света, образами которого они являются» (Дионисий Ареопагит). Созерцание красоты природы может сообщить духовный характер нашему существованию, даже если мы вовсе не стремимся стать мистиками (в том достаточно своеобразном смысле, какой обрело это слово на Западе). Достаточно — в свете Воскресшего — немного любящего внимания. И тогда мельчайшие вещи поведают свои секреты, а человек станет священником мира при алтаре своего сердца, чтобы служить ту «космическую литургию», о которой говорит Максим Исповедник. Язык, труд, искусство, культура, гуманизм обретают здесь свои смысл; ибо Логос «исходя из всех вещей, собирает нас в Себе… вознося нас в единении с Собою, подобно тому, как Сам Он рассеялся, нисходя к нам» (прп. Максим Исповедник).
Красота, утверждает христианская мысль, — одно из имен Божиих, открытых человеку Богом, наряду с такими именами как Любовь, Вечность и София (Премудрость). Красота вдохновляет художника на творчество. А вдохновение, выражаясь языком Григория Паламы, есть одна из энергий духа, как и другие Его действия (энергии). Человек жаждет Красоты, человек стремится к Богу как к совершенной нетварной Красоте, если в душе его сохранилось желание слышать волю Божью. Греческое слово καλό? (красота) можно перевести на русский язык так же как Доброта. Известная книга — учебник монашеской аскетики «Φιλοκαλία» — «Добротолюбие», возводящая человека к вершинам духовного совершенства, является ещё и Красотолюбием. Человеку свойственно стремление к красоте, а совершенная Красота есть Сам Бог.
Бог есть абсолютная красота, потому что Он — абсолютная личная экзистенция. Поэтому Он рождает желание познать Бога освобождая и привлекая, а не подавляя и не порабощая. Он полагает границы всякому существу, но и призывает его к сопричастности без смешения. Будучи Сам превыше движения и покоя, сообщает каждому существу самотождественность, не смешанную, но открытую, оживотворенную динамизмом любви. Образ человеческой творческой деятельности по отношению к Богу формирует правильную модель отношений между людьми. Для примера приведем здесь высказывание Дионисия Ареопагита:
«Бог есть Красота. Именно эта Красота рождает всякую дружбу, всякую причастность. Именно эта Красота движет и охраняет все сущее, внушая ему страстное влечение к его собственной красоте. Для каждого существа она составляет и его предел, и предмет любви, ибо в ней — его цель и образец (так как только через ее образ определяется все). Так истинно прекрасное совпадает с благим, ибо, какова бы ни была движущая причина сущего, оно всегда стремится к Прекрасному и Благому, и нет ничего, что не было бы причастно Прекрасному и Благому… Это единое Прекрасное и Благое является единственной причиной всех многочисленных красот и благ. Из него все сущее воспринимает и свое действительное бытие, и единения, и различия, и тождества, и разности, и подобия, и несходства, и сочетания противоположностей, и несмесимость соединений… Прекрасное и Благое является опять-таки взаимообщением всех во всем соответственно возможностям каждого: согласованностью и неслиянной дружбой; гармонией всего и всеобщим соединением; неразрывной связью всего сущего; непрерывной сменой поколений; всяким постоянством и подвижностью умов, душ и тел; постоянством во всем и подвижностью, ибо оно, само будучи превыше всякого постоянства и подвижности, утверждает всякое существо в соответственном ему смысле (логосе) и придает свойственное ему движение» (Дионисий Ареопагит).
Одним из методов истинного познания мира, по чуткому наблюдению древних греков, является красота. Платон в «Пире» утверждает, что «лишь созерцая прекрасное тем, чем его надлежит созерцать (имеется в виду умное постижение красоты. — прим авт.), человек сумеет родить не призраки добродетели, а добродетель истинную, потому что постигает он в этом случае истину, а не призрак». Добавим к этому, что человеческий ум различает некоторые ранги и уровни красоты.
Так существует Красота неорганического мира — красота кристаллов, снежинок — симметричная числовая соразмерность вещей, как отражение в материальном мире Божественного порядка. Это низшая ступень созерцания Истины.
За ней следует Красота органического мира — когда невообразимая тончайшая упорядоченность числовых пропорций остается, но сквозь нее прорывается алогичная энергия жизни.
Есть Красота небесная — где красота становится таинственным выражением Божественного Света, красота идеальная, красота рая — красота первозданного и преображенного мира, и, наконец:
Красота как ипостась Бога-Троицы. Сам Святой Дух-Украситель.
Уровни красоты представляют собой ступени Лествицы духовного, логосного восхождения к Творцу.
Мир созданный Творцом красив. В видимых формах, как и в словах Писания, Слово и скрывается и являет Себя. Видимое есть начертание невидимого. Божественная идея — логос, порождающий, структурирующий и наполняющий энергией всякую вещь, — и умолкает, и высказывается в этой вещи: умолкает в небрежении или алчности человеческой по отношению к вещам; высказывается, когда человек дает имена тварям (в каком-то смысле творит их). Материя инфра-визуальна; она есть игра энергий, математическая абстракция. Форма или красота — лишь свидетельство невидимого.
В языке сохранилась память о красоте мироздания космоса. Греческое слово kosmos — имеет значение «украшение», «порядок».
Человеку необходимо увидеть за пеленой видимого мира реальность невидимого. Эта задача составляет обязанность человека в отношении к Богу и задача эта составляет суть творческой деятельности.
«Божественное искусство, явившее себя в строении мира, узнается не только в солнце, луне и звездах, но действует и на земле, в более тонкой материи. Рука Господа не оставила в небрежении тела мельчайших животных (а тем более души), ибо в каждом из них есть свойственная только ему черта — например, свойство защиты. Не оставила она в небрежении и земные растения, из которых каждое несет на себе печать Божественного искусства: существует множество корней, множество листьев, множество плодов, множество разнообразных видов. Взгляни: это совпадает с тем, как в написанных под руководством Божественного вдохновения книгах Провидение сообщает роду человеческому премудрость вышечеловеческую, сея в каждой букве какую-либо спасительную истину в той мере, в какой эта буква в состоянии нести ее, и начертывая, таким образом, как бы путь Премудрости. Ибо если мы признаем, что автор Писания — сам Бог, то не может быть сомнения, что вопрошающий природу и вопрошающий Писание с необходимостью придут к одним и тем же заключениям» (Ориген)
«По отношению к Писанию мы говорим, что «слова суть облачение Христово, а их смысл — Его тело. Слова скрывают, смысл раскрывает. То же самое происходит в мире, где формы видимых вещей подобны облачению, а идеи, согласно которым они сотворены, — подобны плоти: первые скрывают, вторые раскрывают. Ибо Слово, Создатель и Законодатель мира скрывается, открываясь, и открывается, скрываясь» (прп. Максим Исповедник).
«Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве». (Ин. 4, 35) сказано в Евангелии. Это означает, что «пребывающий среди учеников Логос требует от внимающих Ему обратить очи к ниве Писания, а также к иной ниве, где Он присутствует во всяком сущем, как бы ничтожно оно ни было — с тем, чтобы они увидели белизну и лучезарное сияние Света Истины, пребывающей повсюду» (Ориген).
Эту же мысль развивает Дионисий Ареопагит. Он утверждает, что «материя поистине причастна порядку, красоте и форме… Кроме того, разве Благо использовало бы для рождения злую реальность? Разве может она быть злой, эта реальность, пронизанная Благом?… Если материя зла, как тогда объяснить, что она рождает и питает естество? Зло как таковое ничего не рождает и не питает, не производит и не охраняет. Если возразят, что материя… влечет души ко злу, как же тогда возможно существование множества материальных существ, обращающих взор ко Благу?» (Дионисий Ареопагит).
Итак, всякая вещь — дар невидимого, ощутимое таинство.
«Человек, дух которого неразвит, при созерцании всякой сколько-нибудь красивой вещи думает, что эта вещь прекрасна сама по себе… Но человек, очистивший зрение души и способный видеть прекрасные вещи… пользуется ими как ступенью видимого, чтобы подняться к созерцанию духовного» (Григорий Нисский).
Христианский символизм выражает единение во Христе Божественного и человеческого (диалог между которыми есть космос, он раскрывает во Христе общение между «землей» и «небом», между видимым и невидимым). Мир един… Ибо духовный мир в его целостности явлен в целостности мира чувственного, где он мистический выражен в символических образах для имеющих очи, чтобы видеть. И чувственный мир, весь целиком, тайно прозрачен для всего духовного мира, упрощен и объединен духовными сущностями… Тот мир присутствует в этом через сущности; этот мир присутствует в том через символы, и дело обоих есть одно(…) Так говорит Божественный апостол: «Невидимое Его… от создания мира чрез рассматривание творений видимо» (Рим. 1, 20).
Если через посредство видимых вещей созерцаются невидимые, то в гораздо большей степени видимые вещи углубляются через невидимые для тех, кто предается созерцанию. Ибо символическое «созерцание духовных вещей через видимые есть то же, что постижение в Духе видимых вещей через невидимые» (Максим Исповедник). Для всякого, кто предается размышлению, явления красотыстановятся образами невидимой гармонии. «Ароматы, касающихся наших чувств, представляют просвещение духовное. Материальные светильники знаменуют тот поток нематериального света, образами которого они являются» (Дионисий Ареопагит). Созерцание красоты природы может сообщить духовный характер нашему существованию, даже если мы вовсе не стремимся стать мистиками (в том достаточно своеобразном смысле, какой обрело это слово на Западе). Достаточно — в свете Воскресшего — немного любящего внимания. И тогда мельчайшие вещи поведают свои секреты, а человек станет священником мира при алтаре своего сердца, чтобы служить ту «космическую литургию», о которой говорит Максим Исповедник. Язык, труд, искусство, культура, гуманизм обретают здесь свои смысл; ибо Логос «исходя из всех вещей, собирает нас в Себе… вознося нас в единении с Собою, подобно тому, как Сам Он рассеялся, нисходя к нам» (прп. Максим Исповедник).
Красота, утверждает христианская мысль, — одно из имен Божиих, открытых человеку Богом, наряду с такими именами как Любовь, Вечность и София (Премудрость). Красота вдохновляет художника на творчество. А вдохновение, выражаясь языком Григория Паламы, есть одна из энергий духа, как и другие Его действия (энергии). Человек жаждет Красоты, человек стремится к Богу как к совершенной нетварной Красоте, если в душе его сохранилось желание слышать волю Божью. Греческое слово καλό? (красота) можно перевести на русский язык так же как Доброта. Известная книга — учебник монашеской аскетики «Φιλοκαλία» — «Добротолюбие», возводящая человека к вершинам духовного совершенства, является ещё и Красотолюбием. Человеку свойственно стремление к красоте, а совершенная Красота есть Сам Бог.
Бог есть абсолютная красота, потому что Он — абсолютная личная экзистенция. Поэтому Он рождает желание познать Бога освобождая и привлекая, а не подавляя и не порабощая. Он полагает границы всякому существу, но и призывает его к сопричастности без смешения. Будучи Сам превыше движения и покоя, сообщает каждому существу самотождественность, не смешанную, но открытую, оживотворенную динамизмом любви. Образ человеческой творческой деятельности по отношению к Богу формирует правильную модель отношений между людьми. Для примера приведем здесь высказывание Дионисия Ареопагита:
«Бог есть Красота. Именно эта Красота рождает всякую дружбу, всякую причастность. Именно эта Красота движет и охраняет все сущее, внушая ему страстное влечение к его собственной красоте. Для каждого существа она составляет и его предел, и предмет любви, ибо в ней — его цель и образец (так как только через ее образ определяется все). Так истинно прекрасное совпадает с благим, ибо, какова бы ни была движущая причина сущего, оно всегда стремится к Прекрасному и Благому, и нет ничего, что не было бы причастно Прекрасному и Благому… Это единое Прекрасное и Благое является единственной причиной всех многочисленных красот и благ. Из него все сущее воспринимает и свое действительное бытие, и единения, и различия, и тождества, и разности, и подобия, и несходства, и сочетания противоположностей, и несмесимость соединений… Прекрасное и Благое является опять-таки взаимообщением всех во всем соответственно возможностям каждого: согласованностью и неслиянной дружбой; гармонией всего и всеобщим соединением; неразрывной связью всего сущего; непрерывной сменой поколений; всяким постоянством и подвижностью умов, душ и тел; постоянством во всем и подвижностью, ибо оно, само будучи превыше всякого постоянства и подвижности, утверждает всякое существо в соответственном ему смысле (логосе) и придает свойственное ему движение» (Дионисий Ареопагит).