Разные наставления о молитве / Условия молитвенного делания / Работа над формой молитвы / «Самое лучшее время для молитвы — ночь...» / Об Иисусовой молитве / О молитве во время богослужения
Надо обучать себя молиться. Не читать, а молиться. Это большая разница. Молиться надо разговорной речью. Не допускать ни в коем случае механического чтения молитв. Это достигается только большой, постоянной, назойливой, настойчивой работой над собой и выпрашиванием: «Научи меня молиться, я молиться не умею!» Этот вопль, этот стон надо годами носить. Господь тогда посетит! Неожиданно придет такое наитие. Откроется ум и откроется вот этот секрет; как молиться, что такое молиться, Этот секрет открывается иногда неожиданно на литургии, когда причащаемся Святых Христовых Тайн, или у себя дома. Открывается какой-то ум после продолжительного, настойчивого вопля: «Научи молиться, я молиться не умею. Не умею молиться, умею только читать!»
А когда нам Господь покажет, что такое молиться и как надо молиться, — вот тут надо беречь себя от смертных грехов и от небрежности к молитве, чтоб Господь не отнял этот дар, это, так сказать, наитие, это освящение сердца и ума.
+
Молиться — это Богу предстоять. Это беседовать с Богом. Это такая простая, простая душа, которая сознает всю свою греховность, всю свою никчемность, свое безсилие, все свое омерзительное прошлое, и имеет желание быть новой.
+
Когда мешают помыслы или не в мирности, то читать молитвы надо вполголоса и в четверть голоса. Только не шепотом. Бес молится шепотом. А в обычном состоянии молитвы читать про себя.
+
Надо непременно держать память смертную мирянину, а не только монаху, и под освещением этой памяти смертной и строить жизнь каждый день. Вот почему как мы часто говорим о том, что начинать надо день непременно помолясь, да? Чтобы это был бы именно залог, основа вечного спасения. Кто не молится и не молился на земле, тот Царства Небесного не увидит! Потому что мы лишены будем способности молиться с разлучением тела, так? Адовы муки или радости селений рая, — нам не дадут способности молиться, а только жди, когда от земли придет передача о помиловании, о помощи...
+
От молитвенного делания появляется боговедение, богопознание. Богопознание невозможно приобрести книгами, чтением, а только молитвенным деланием, плачем и воплем, коротенькими маленькими молитвами. Вот епископ Феофан замечательный педагог был. Он как раз подтвердил правильность педагогическую: научить людей молиться маленькими молитвами и Иисусовой. И человек молится не только всем своим умом, а всеми своими жилами. Все его жилочки, все его косточки молятся...
Епископ Феофан говорил: «ты защити себя на часах». Как тебе положено, скажем, положено читать утренние молитвы 20 минут — 20 минут стой перед иконами и на иконы не смотри, и 20 минут читай одну и ту же молитву. Вот это и будет молитва. Медленно, очень медленно, через каждую букву, чтобы был пронизан мозг, ум, а не только на каждое слово. Вот почему он предлагал самим людям сочинять свое правило и читать его, свое.
Богу ведь нужно сердце, да? Не молитвы, а сердце нужно. Надо его так переделать, перестроить, смягчить — сделать это сердце огненное, огнеобразное, да? Чтобы был огонек, огонь или факел. Как преподобный Серафим Саровский был факелом. Это представить себе даже невозможно. Он стоял босыми ногами на снегу, и вокруг него таял снег, потому что он молился. Это был огонь. Он попалял буквально все. Это и есть молитва. Это не только разговор.
Вести разговор с Богом — это огонь, пылающий огонь. Этот огонь очищает, обновляет, оживляет, делает человека новым, из совершенно больного делает совершенно здоровым, и никакие лекарства ему не нужны. Научись молиться — и будешь здорова. Из самого хилого, больного человека молитва делает здорового, крепкого, выносливого, энергичного.
...Здоровье — это молитва, да? Какая молитва? Молиться от духа сокрушенна и смиренна: надоедающе, вопиюще. Тогда сердце расслабляется и воспринимает свойства смирения, кротости, долготерпения, благости к людям. Только этот фон богообщения — от духа сокрушенна и смиренна. Причем, не иногда, а постоянно. Оно переворачивает, переделывает, перестраивает грубое, жесткое, жестокое, неверующее сердце....
Конечно, законная молитва, не какая-нибудь! Только православная молитва, от духа сокрушенна и смиренна. Весь секрет в этом. Кто не молится и когда он не молится от духа сокрушенна и смиренна, тот - горох, который мы кидаем о каменную стену.
Незаконно просим, да? А мы молимся в состоянии смущенности, мы чувствуем, что мы дерзко просим и молимся. Нам не хочется сказать: «Да будет воля Твоя во всем, во всем Да будет воля Твоя». Это наше несмирение, наша непокорность. Когда мы с таким состоянием молимся, у нас бывает состояние нерадости, нетихости — это барометр молитвы. А барометр услышания — мирность, тихость, тихая радость, да? А когда этой тихой радости нет — что-то такое было незаконно. Потому что даже печаль может быть законная, но без оттенка языческого отчаяния. Конечно, мы люди, у нас печали бывают неисцельные, даже если мы приносим печали в молитвенном делании, перебивая эту стену, это облако печали. И Иисусовой — лучше всего! Надоедливой «Всемилостивой». Надоедливая — она как-то забивает печаль. Почаще надо повторять: «Во всем, во всем — да будет воля Твоя. Но во всем, во всем — да будет воля Твоя».
...Надо надоедать. При всех слабостях, страстях и привычках, упущенном времени. И надоедливое надоедание Божией Матери — каждый день. Они будут принуждать, заставлять себя, даже роптать иногда: «С какой стати я буду вставать должна?» — и т.д. А потом, через несколько лет, они поймут — через эту единственную зацепочку будет им вечное радование.
Вот таким я предлагал и предлагаю акафист Успению Божией Матери в 12 часов. То есть, поужинать часов в 9, уложить себя спать, поспать 2 часа, поставить будильник на 12 часов, прочесть обычное начало, молитвы: «Царю Небесный» и т.д. Потом пропеть, прочесть три раза «Се Жених грядет в полунощи», и читать акафист Успению Божией Матери. Акафист длинный, трудный — ничего! Эта похвала, единственная похвала, которая написана настоящим, подлинно величанием Божией Матери. Равного на земле акафисту Успению Божией Матери — нет! С длинной молитвой, которая на 4-х листах. И медленно читать, со смирением, на коленях. И потом прочитать «Достойно есть, яко воистину», «Молитвами Святых отец наших», раздевайся и — спать.
И так год — до пасхальной недели. Пасхальная неделя освобождает нас от Успенского акафиста. А с Фоминой недели опять Успенский акафист. Но держать это в тайне от всех, как тайный подвиг, личный секрет, чтобы бесы как-нибудь на своем хвосте не замазали вас личинами тщеславия. Помните, что бес будет непременно вас пугать, стращать, мешать, лишь бы отнять у вас эту единственную зацепку. И вы увидите, что акафистом Божией Матери вы постепенно совсем переделаетесь.
В 12 ночи, и так — всю ночь! И так — всю жизнь! Всю жизнь! А вы спросите: «А когда мы бываем постельные больные?» — А попросить постараться кого-нибудь из своих духовных подруг читать акафист тоже. «Приди, почитай мне акафист Божией Матери на ночь». После молитв на сон пусть читает акафист. Постепенное чтение молитв невольно заставит память этот акафист знать наизусть. Кто бы ни читал, ты все равно будешь читать по-своему, да? И чужое чтение не помешает усвоению сердцем текста акафиста Успению Божией Матери. И так до смерти. Ты будешь очень богатая. Богаче на земле нет таких людей.
+
Молитва есть: молиться сердцем, через ум. Слияние сердца с Богом через ум. Только от духа сокрушенна и смиренна, через ум, прикованность к Богу, не теряя внимания и Богопредстояния. Резкость всякая отменяется. Это надо начинать каждый день с утра. Не надо долго молиться, длинно молиться, много молиться. Одну молитву Спасителю — ее можно читать шесть раз, одно и то же. Быстро молиться, невнимательно — бес с тобой молится! А когда молитва идет до ума и сердца, то Ангел Хранитель молится! Бес подталкивает молиться: «скорей, скорей, скорей!»
+
— Батюшка, а разница есть: «умом через сердце» и «сердцем через ум»?
— Разница большая. Когда человек молится сердцем при участии ума, он пропускает сердечное переживание через сознание. И одно холодное сознание потом доводит до сердца. Вот почему, скажем, заниматься Иисусовой можно одним холодным умом, без участия сердца. Тогда она будет механическая. Но хуже бывает, если без участия ума, т.е. сознания, и без участия сердца — языком, губами или памятью, механической памятью.
...Вы заметьте, что когда мы молимся, мы не всегда молимся от всего своего сознания, хотя часто и от ума. От ума молиться — одно, без участия всего сознания. И всем сердцем, да? А вот это — настоящая мольба, как преподобные молились; они молились от сердца, через ум, всем своим сознанием, всем своим присутствием. Как мы говорим обычно, «со всей серьезностью». А мы все-таки молимся легкомысленно. Хотя и со вниманием, через ум, и всем сердцем, но всего своего сознания мы не отдаем. Поэтому мы так легко удаляемся ко греху. И бываем рабами какой-то привычки, какого-либо греха. Отдаляемся, отключаемся, и в этом вся наша беда. Это не христианское состояние.
Поэтому, к сожалению, наши молитвы бывают часто бесполезные, бессмысленные, что мы, когда молимся, мы читаем, хотя и с умом, через ум, но не от всего своего сознания, т.е., как мы говорим, просто несерьезно. Вот серьезное предстояние Богу необходимо особенно для священника на литургии, или епископа. Он «выдирается», всеми своими костями, жилами, нервной системой — Богу предстоит. Вот почему такие молитвенники очень быстро изнашиваются... Большое искусство — Богу молиться.
+
У меня очень интересный был пример — владыка Кирилл Пензенский. Он всегда служил всем своим существом, осознанием всего ума и только от сердца. Он освещался весь, он сиял удивительным светом. Он был весь в Боге. Он так быстро уставал, что у него приготовление к литургии было очень коротким. Например, он просил меня (мы часто служили вместе): «Почитайте мне акафист Спасителю, Иисусу Сладчайшему. Теперь давайте почитаем канон ко причащению и молитвы ко причащению», — и мы идем. Под ручку идем служить Литургию, в собор Мироносицкий. Он очень уставал от богопредстояния. Богопредстояния не только умом, а всем своим существом. И когда он входил в собор, и нас встречали «со славой» (я шел впереди его), он не замечал людской суеты: как на него надевали мантию, как он прикладывался ко кресту, как пели входную «Достойно есть». Он отсутствовал, и только на облачении приходил в себя, что его облачили.
Так же — владыка Филипп Астраханский. Это был изумительный молитвенник, святитель был, от которого я очень многому научился. Эта величавость его, эта стройность, — для неопытного человека — это гордыня. Но нет! Это максимальная, настороженная собранность богопредстояния, но на износ! Вот у нас такое состояние редко бывает, а для схимника — это обязательно, это есть схима. Но там у него — святительское предстояние о пастве, да? Это какая-то особенная, собранная, огненная мольба за паству. А у схимника — это состояние плача, но от всей собранности, через ум. И, конечно, сердцем. И пока он не согреется и не выйдет из себя, человека, он не может начинать молитву.
Этот процесс молитвенного предстояния, он бывает в двух, так сказать, фазах. Он начинает на земле, начинает согреваться, начинает проникаться умом во все, что он читает. А потом он бывает весь собранный и отдается плачу. Ну, а если плач очень трудно всегда иметь, потому что схимник все-таки человек: кого-то осудил, кого-то передразнил, кого-то перешучивал, кому-то не сочувствует, кого-то сердце не любит или полулюбит. А это мешает. Он долго бьется, чтобы получить, добиться вот этого плачущего состояния. Он, конечно, тогда отключается совсем, как бы выходит из себя. Он совершенно отсутствует.
Как преподобный Серафим Саровский рассказывает. Как бы вне тела бывает; плачущим и рыдающим, а потом — торжествующим и ликующим, благодарящим. Одно за другим последует обязательно. Вот это ликование и торжество бывает настолько сильное, что он бывает глухой и немой. А когда у него этого не бывает, он впадает в крайнюю печаль, что что-то ему помешало. Какой-то грех, какая-то усвоенная черта осуждения, усвоенная черта греха или страсти. Страсти, конечно, не телесной, можно говорить только о страстях душевных.
Вот это — самое сладкое, что есть на земле, вот это состояние христианское, оно как раз и есть причина радости на земле, единственной радости, и осмысленное бытие на земле.
+
Мы не способны молиться в храме. При нечистой совести, конечно, нераскаянной! Когда наша совесть плачет, укоряя себя, нас в каких-нибудь проступках, совершенно непростительных. Пока мы свою совесть не очистим сугубым покаянием, хотя бы трое суток, двое суток и — бегом к духовнику, — мы лишены способности здраво молиться. Мы молимся надломлено — да? — после нашего падения какого-нибудь или серии каких-нибудь грехов. Пока мы не очистимся, мы не наладим свое нормальное состояние, как вы называете, молитвенного делания, т.е. отношение наше к Небу.
+
Мне рассказывали, что молитвы на сон читают в семинарии, кто скорее: «побьемся об заклад: я тебе дам три рубля, ты будешь читать быстрее, а я пять рублей дам, ты читай еще быстрее!» Представляете себе, какая гонка! Формально прочли — и все! И вместо положенных 15 минут они прочли их за 7 минут. А другой хвалится, говорит: «я за шесть минут прочел все!» А семинария молится! Спрашивают: «Нам перечитывать эти молитвы, когда мы придем по своим спальням?» Но как?! Дисциплина ведь одна: всем ложиться спать. Показать себя, что ты будешь молиться — это недопустимо! Прятаться по углам в коридорах и умывальниках — тоже непосильно...
+
Как-то я совершал Литургию в женской монастыре, и преподал мир в какой-то момент Литургии, и обратил внимание, как они быстро перебирают четками. Воспользовавшись тем, что я был служащий и благословлял трапезу в женском монастыре, когда они все собрались после обедни, я задал вопрос: «Каким же образом вы ухитряетесь читать быстро Иисусову молитву?»
Одни ответили: «Потому что мы приучили свой ум так быстро схватывать, читать Иисусову быстро». А другие нашлись сказать, что «на каждое слово молитвы Иисусовой у нас есть узелок, поэтому у нас быстро двигается Иисусова». — «И выходит, так сколько же вы ее читаете: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную» так? Сколько же узелков? — «Восемь». — «А нас учили Святые Отцы — один узелок иметь на всю молитву; причем, «грешную» — не надо говорить, потому что мы кричим: «помилуй», потому что мы грешные. Если бы не были грешные, мы бы не кричали «помилуй, помилуй», да?! А кричали бы — «слава Тебе!» И то же самое говорит схимонах Силуан».
Для них это было большим открытием. Но до сих пор все равно (мне известно), что они не отучились от своего обычного делания, и читают на каждый узелок одно слово. Поэтому они по пять раз пропускают четки, чтобы прочесть еще одно слово молитвы, понимаешь? Причем, сказали так: «Нам удобнее для ума, когда мы на каждое слово тянем узел».
+
Драгоценная школа Киево-Печерской лавры: медленное чтение, медленное пение, только из-за того, чтобы каждый раз ум заставить участвовать в каждом слове, в каждой запятой. Почему схимничество особенно велико было в Киево-Печерской лавре, где схимники переживали каждую строку еще раз; каждый раз, как мы называем, дублировали. Получалось так, что канон на 4, а он читался на 8, на 12. Пока не напьешься, он дальше не идет. В этом заключается схима!
Тогда схимники киево-печерские читали утренние молитвы 55 минут, и невольно мы удивляемся: ну, как же они читали? По складам? Они перечитывали отдельные прошения, отдельные слова по 4, по 6 раз. А тем более тропари. На «Отче наш» они топтались на месте по 4-6 раз, пока они, как говорят, «не наедятся». Но это есть схима.
— Батюшка, они вообще ничем не занимались, только молитвой, если столько молиться, время-то откуда?
— Время? Они занимались молитвой ночью. Днем послушание было, а ночью молились. Спали 3 часа. Если схимник на послушании, то он занят своей Иисусовой. Он глухой и слепой. А правило он читает ночью.
— А когда преподобный Серафим Саровский давал послушание: по 5 часов спать, — выявилось, что многие стали страдать головной болью...
— Потому что не каждый может вместить, кому полагается и 8 часов спать. Ни в коем случае нельзя причинять физических страданий за счет чтения правила, ни в коем случае! Недопустимо! Можно отнять здоровье и способность вообще молиться — от уныния, на почве истощения. Многие перестали быть подвижниками от уныния, за счет того, что они не в меру молились, не в меру читали неположенное, добавляли по-своему отсебятины. Или духовник недосмотрел: надо было сократить ему правило.
— А может ли он восстановить прежнюю ревность?
— Обязательно! Обязательно! Он может полностью восстановить, и еще больше ревности будет, и еще глубже будет ревность о Господе, но делать все с ведома духовника. Все самочинное незаконно, оно всегда доведет до уныния. Бесы непременно мстят от радости, попущением Божиим, за малейшее самочиние. За эту ослабу за счет сна, сокращение самовольно правила, положенного монаху, — непременно бывает отмщение духовное. Кроме вреда ничего не бывает, т.е. все нездоровое, не благословенное, — оно не может принести пользы никакой.
+
— Батюшка, вы сказали, что отдых есть период нерадения, а я этого не знала.
— Для монаха день отдыха — это день опустошения, когда обрывается ревность о спасении, ревность о Господе! Он тогда предается нерадивым состояниям. Он кое-как молится, кое-как в церковь ходит. Он отдыхает! У него выходной день от молитвы, от беспокойства о своей вечной жизни. Если бы не литургия, которая должна собрать и насторожить его.
— Батюшка, а как обычному человеку выйти из этого состояния? Вот вы литургисаете, а кто не может литургисать?
— Очень серьезно бояться нарушить «жвачку» молитвы, чтобы эту «жвачку» принести к литургии, эту литургию пережить по-настоящему — и наступит непременно ревность, которая продолжится чтением и выписками в келии. И — бегание людей. Преподобный Серафим Саровский стяжавший бесстрастие, прятался от людей в кустах, как мальчишка, убегал, ложился на брюхо и выжидал, когда вся эта вереница людей пройдет. А был святой!..
Ни в коем случае не шататься по гостям. Это научит по-настоящему, очень болезненно научит беречь себя, не упускать этот факел, этот огонь молитвенного богопредстояния. И тем глубже монах будет это в келии вырабатывать, во время чтения келейного молитвенного правила. Оно для этого и назначено. Ведь Богу каноны и акафисты не нужны, они назначены нам, чтобы растопить сердце, чтобы была «жвачка» плача. Вот почему каждый день и всегда мы каноны и акафисты читаем по-разному, вставляя и переделывая слова текста, чтобы это был бы разговор с Богом, с Божией Матерью и с Ангелом Хранителем, а не какое-то формальное чтение. Если монах формально читает свое келейное правило, то ему тартар обеспечен, если он не добивается условий вечного спасения. Это первое, что он должен говорить духовнику на исповеди.
+
— Бывает помолишься час, полтора, а потом несколько дней не можешь молиться. Какое-то расслабление, уныние.
— Это бесы.
— Бывает отравление: не хочется молиться. Как будто объелся.
— Но это неверно! Объедается только тот, кто вопил без покаяния, механически. А если он вопил плача, он никогда не объедается. Пусть он знает и не обманывается.
+
Надо приучить себя молиться лежа, как Игнатий Брянчанинов делал. Руки по швам и ноги по швам, но не класть голову на подушку, положи книжки вместо подушки, сделай так, чтобы голове было неудобно. И заставь себя перечесть все молитвы сполна! Ты будешь читать их 20-30 минут. Вот это будет все, это будет делание. Так воспитывают себя благочестивые люди, которые боятся оскорбить Бога и учатся молиться. Именно об этом Игнатий Брянчанинов подробно пишет в своей автобиографии, когда он учился в Академии и учился монашеству, и учился молитве. Он заменял подушку книгами. А когда кончал молиться, закладывал книги, заменял подушкой. Во-первых, чтобы не заметили окружающие, чтобы хоть немножко поспать, а то не будешь способен молиться, заниматься.
+
Кто молится и занимается молитвенным деланием, вернее говоря, изучением молитвы, на себе, тот редко бывает отдыхающим. Он не умеет выспаться никогда. Но бесы очень любят усыплять такого богомольца-ночника. Они, прежде всего, пугают скрипом, писком, визгом, топаньем, стуком копыт лошадей, как будто лошадей привели. Один протоиерей ко мне приехал и рассказал так.
У него была большая семья, 5-6 человек детей, матушка, а он имел обычай ночью читать правило. Его матушка имела отдельную спальню. И вот был такой обычай, что он часто литургисал и обычно правило свое читал ночью. Все улягутся, он уходил в свой кабинет, зажигал лампаду, тушил свет, начинал свое правило. И так проходило мирно время. Он был под надзором большого духовника. Между прочим, он носил имя протоиерей Сампсон, астраханский благочинный. Но и что же? Его стали безпокоить демоны. Лишь бы только не молился. Писк, визг, скрип, пила, кошки (кошек нет, и в соседней комнате кошек нет, а кошки делаются: визжат, мяучат). Он был сначала неопытный и искал кошек, да никаких кошек нет! По имени его звали, он открывал дверь и спрашивал: кто такой, кто там такой? Там ничего не было — это бесы. Лишь бы только отвлечь.
Духовник оказался все-таки сведущим человеком и убедил его в том, что это бесовское наваждение. Так он мучился год. Пошел второй год его молитвенного делания. Появился звук копыт наверху, на чердаке: копыта лошади, — вы знаете как? Они, во-первых, роют копытом, да? Несколько лошадей там... Он стал жаловаться матушке. Кончилось тем, что пошли посмотреть, какие же могут быть лошади? Зажгли ночью фонари со свечой (старинные такие) и пошли. Нашли груды конского навоза. Ну как же лошадь провести по лестнице, когда еле-еле один входит? Чердачное помещение, вот до чего бес дошел, да будет вам это известно!...
+
Когда мы просим: «помолитесь обо мне», — то тот, кто просит молитв, тот является виновником услышания, а не тот, кого просят молиться. Мы часто просим детей: «Помолись обо мне, не забудь». Вы думаете, ребенок молится? Он не понимает значения твоего прошения, У него ребячий ум. Но тот, от своего большого упования на чистоту молитвы отроковицы или отрока, будет услышан, по степени его прошения младенца или отрока... Услышание — это не только тогда, когда молимся и просим о чем-нибудь. А услышание есть упование сердца. Все дело заключается ведь в сердце, да?
УСЛОВИЯ МОЛИТВЕННОГО ДЕЛАНИЯ
Почему наша молитва бывает всегда чтением или вычитыванием? Потому что наша совесть бывает помрачена чем-нибудь, да? Или неизвинением и неоправданием кого-то, или каким-нибудь грехом, которым мы связаны, и он опять повторился, мы от него отстать не хотим. Поэтому наша молитва бывает вычитыванием, а не молитвой.
Вы никогда не спрашивали себя: почему я сегодня не могу молиться, восстав от сна. Голова отдохнула, кости отдохнули, ничего не болит. А почему же не хочется молиться, почему трудно мне молиться, неужели матушка-лень во мне еще сидит после 7 часов сна и больше? Конечно, надо искать причину в чем-то другом. Тут лень не при чем. Это значит, укоризны совести от нечистого сердца, от которого исходят вся злая.
Значит, надо скорее сесть за стол, взять карандаш и бумажку, и вспомнить, что же такое было, что я сказал плохого вчера, днем или вечером ли, что я подумал плохого? Или что мне хочется плохого? Что меня лишает способности и права молиться? Бывает так, что мы способны, но мы не имеем права. Мы кого-то не хотим простить, и не можем простить, и не пытаемся простить, да? Мы злопамятные, да?
— Что же, в это время не надо молиться, если мы способ: но не имеем права?
— Нет, запиши это на исповедь. Тем, что ты записала это на записке духовнику, ты пишешь Богу, ты уже начинаешь иметь право молиться. Это таинство начинает совершаться. Во-первых, ты фиксируешь свое раскаяние, свое самоосуждение, да? Свое намерение принести Богу покаяние, да? Свое намерение обезславить себя перед человеком и этим получить прощение, да? И ты начинаешь уже не читать, а уже молиться, оплакивать покаянно, подтверждая именно свою запись. Это психология богообщения.
А если мы знаем, что мы человека обидели или огорчили, и вспомнили и знаем, что, вероятно, он молиться не может, потому что он обижен, если он не спохватился и не нашел сил меня оправдать и извинить, значит, он не молится, да? Он помрачен, да? Он сегодня не христианин, да? Его покинул Ангел Хранитель, да? А виноват я. И закон любви нарушен, да? Проще говоря, очень кратко и ясно без пояснений, правильно? Закон любви.
Нет, никакие подвиги поста, милосердия, милостыни, Литургии не помогут. Ты должен примириться с Богом, осознать грех, иметь намерение и поспешить при первом удобном случае скорее-скорее попросить прощения. Это и есть христианство.
Вот почему гордому человеку так трудно примириться с Богом, да? Потому что он не может сказать: «прости меня» такому же человеку, как и он сам. Это вся загвоздка наша — вот эта наша окаянная гордость. Самолюбие — это причина всем бедам, от него зависит вечная жизнь и вечное спасение. Почему св.Отцы говорят, что где нет смирения — нет спасения. Пусть он будет постник, пусть он будет какой-то молитвенник по-своему, да? Вычитывать будет кафизмы, акафисты — не поможет! Он будет вериги носить, он будет спать на полу — не поможет! Это будет фанатизм.
РАБОТА НАД ФОРМОЙ МОЛИТВЫ
Как отстать от греха? Разным путем. И анализом греха, и памятью смертной, неминуемого ответа Богу, и процессом оплакивания, если мы его не будем опять сознательно, мечтая, втайне повторять. Но это все может понимать только тот человек, кто верит, верующий, а не обрядоверующий, «обрядноверующий». Потому что у этого «обрядноверующего» нет сознания: что Бог на тебя смотрит, видит и смотрит на тебя. Вот с этого я начинал всегда общую исповедь.
И надо себя ежедневно заставлять начинать молитвенное правило. Именно с этого, не с иконы, а вот совершенно уйти в себя, спрятать свой мозг куда-нибудь под стол и представить себя пред лицем Божиим, что Он на тебя смотрит, и слышит, и видит. И так каждый день, когда молишься.
И эту работу над формой молитвы священник должен нести в храм, облачиться и продолжать это делание, уже священнодействуя. Тогда святой алтарь будет Святым алтарем, а не рабочим местом, и облачение — не спецодеждой, а Святым облачением сана, что в большинстве случаев священники утратили. Потому что они механически, не молясь, читают и поют. Даже смысл предложения, целого предложения, они не понимают, а вот такие страшные молитвы, как Василия Великого, они их совершенно не понимают! Эти молитвы на Литургии — такие страшные молитвы! Они какие-то огненные, но такие простые, такие доступные для ума, и никакого богословия там нет! Вот кто не молится дома, тот никогда не научится литургисать и священником молиться!
Дело в том, что сейчас мы об этом даже и не можем мечтать. Потому что сейчас спасибо и за то, что есть люди, которые как-то имеют каноническое право принять на себя сан благодати священства и преподать Святые Тайны людям, механически совершая таинство, священнодействие. И таинство совершается. Весь ужас в том, что наши духовные учебные заведения не обеспокоены, что священники механически служат. Поэтому большей частью их работа напрасна. Это сердце не ищет и не добивается получить эту частичку Благодати Святаго Духа от священника. Хотя он совершает Таинство и не понимает, что он делает, — Таинство совершается.
Мне владыка митрополит Антоний говорил: «Уезжайте скорее, скорее уезжайте». Я говорю: «Куда ехать, опять в Борисоглебск?» Обидно же. Там ни одного молитвенника нет. И я поехал в Краснодар, к митрополиту Флавиану. Он меня принял. Они стоят на коленях на горохе два-три часа. Вот так они готовились к Литургии! Значит, он был священник Бога Вышнего, да? Поэтому, с каким они предстояли благоговением, да? Не то, что мы!.. У них было устройство нематериальное. Они служили не ради выгоды и не ради платы. Они служили Богу Вышнему! И боялись Его оскорбить! Вот почему получалось, что характер служения у них совершенно другой, так? То есть их религиозность! Она была, несомненно, очень велика!
«САМОЕ ЛУЧШЕЕ ВРЕМЯ ДЛЯ МОЛИТВЫ — НОЧЬ...»
Самое лучшее время для молитвы — ночь. Женатому, замужней и т.д. — ночь! Кухня, коридор, в конце концов, где-нибудь, да? Одна половина спит — другая на молитве. Надо сделать так, чтобы никто не заметил, никто бы не знал. От потребности сердца Богу предстоять, да? От потребности, да? Если он будет это в себе развивать, он без этого не сможет жить никогда, и с плачем и рыданием он вынужден будет уступать, сокращать и т.д. Почему лежачему больному так особенно больно — быть больным? Не потому, что надо лежать в кровати, а потому, что он лишен именно самого сладкого — молитвенного богопредстояния. Вот почему обидно бывает больному долго болеть и быть лишенным молитвенного делания, если он не научился лежа молиться! А для этого нужны лучше всего ночные часы. Нужна работа, постоянная работа над собой. И зачеркнуть себяжаление. Мы, между прочим, не умеем экономить время для того, чтобы ухитриться ночью помолиться, да? Чтобы ночью встать, но встать так, чтобы никто не видел и не знал... Не одевать обувь ни в коем случае, только специальные чулки, шерстяные, чтобы не шелестеть, чтобы не скрипеть. Должна быть полная тишина.
Вот почему у нас, у православных людей, так драгоценна эта лампадочка. Чего лишили себя католики и все прочие христиане. Они лишены именно этой простейшей радости — освещать икону лампадами, чтобы заняться не чтением по книжке, а чтением по пальцам Иисусовой или «Достойно», или «Всемилостивой». Часика на 2, на 3 — и больше ничего, там книжки не при чем. Ночью акафисты не читают, ночью читают «Достойно есть», «Всемилостивую», Иисусову на все лады.
Настает утро, а тебе не хочется кончать, и вся ночь прошла в молитве. Вот если кто может приучить себя к этому сладкому деланию, — тот богатый человек. Он не умеет ни осуждать, ни гневаться, всех оправдывает, всех извиняет, со всеми мирствует, всем уступает. Для него все умные, все хорошие, все-все святые, он один поганец. Вот почему Угодники Божии так быстро всходили от силы в силу, усваивали силу, Благодать Святаго Духа...
* * *
— Батюшка, один епископ советует, что ночная молитва очень полезная. Тот, кто не понимает, не придерживается такого правила, тот много теряет в своей духовной жизни.
— Да. И не бывает застрахован от влияния демонов. Не имеет здорового сна, не отдыхает, видит бесконечные кошмары, и Ангел Хранитель ночью его сомнительно бережет.
Святые Отцы нам открыли, что именно ночная молитва Богу угодна, почему советуется спать до без четверти двенадцать. Без четверти двенадцать — непременно будильник, холодной водой умыться и начинать правило.
— Когда вечером, перед ночной молитвой, ложишься спать, тоже молиться надо?
— Нет. Только прилечь можно, не укладывая себя в постель.
— И сколько эта ночная молитва может продолжаться? Пока душу не насытишь?
— Очень полезно не обрывать потребность богопредстояния, хотя бы она и строилась до шести часов утра.
— А как быть днем, если человек себя слабо чувствует после ночных молитв?
— Надо подкрепиться кофе и лекарствами.
ОБ ИИСУСОВОЙ МОЛИТВЕ
Без участия ума сердечной молитвы Иисусовой не может быть. Потому что ум будет сознавать смысл каждого слова молитвы. А этот ручеек плача Иисусовой, он будет течь, сам будет течь. И она не так будет утомительна, как сейчас. Мы, будучи в страстях, еще принуждаем себя через ум доводить до сердца. А там, наоборот, сердце будет доводить до ума. Исход всему, т.е. победа, — это постоянство. Если постоянства у нас не будет, если рывками, то мы никогда ничему не научимся — ни покаянию, ни исправлению, ни воплям.
Прочел я замечательный случай сегодня. Стоял бес у икон, читал псалом. И так невнятно, так поспешно, что не поймешь. Но он читал псалом. И когда его старец спросил, он усмехнулся и говорит: «Так вы читаете, в осуждение вам», — и скрылся. Бесы псалмов не боятся, если мы читаем механически и спешно, потому что нам это вменяется в грех, и они этому радуются и никого не боятся.
Надо внимательно следить за собой и всегда, до смерти, перечитывать молитву, когда заметил за собой, что где-то проглотил что-то. Вот почему школа медленного чтения молитв такова, чтобы довести каждое слово до ума. На одной ноте никогда не надоест и не утомительно, а когда «люлюкается», — тогда противно, только показываете: ах, как я молюсь хорошо! Какая замечательная чтица! Бывает тошнотворно.
А Святая Русская Православная Церковь требует, чтобы на одной ноте. Не навязывать ни в коем случае своего настроения и своего исповедания. Только уж отдельные люди могут, потерявшие способность петь или читать на одной ноте, в старческом возрасте, — они уже имеют дерзновение читать, но и то очень осторожно. Духовник должен к ним придираться, чтобы они не показали своего настроения. Конечно, ведь это невежество большое, и церковное и духовное, — служить с настроением и показывать себя людям. Это саморазорение. Они себя разоряют, они любуются собой. А ведь не всякому сделаешь напоминание; что, мол, так вам не полезно молиться и служить, как вы служите. Не всякий человек вынесет такое замечание.
Поэтому в монастырях строго-настрого поставлены люди, чтобы учить правильно читать и служить. Какое красивое православное Богослужение! Посмотрите, греки только поют и учатся этому пению и ектиниям, и молитвам. И они никогда не читают, а только поют...
— Как увязать 24 молитвы Иоанна Златоуста с Иисусовой молитвой?
— Епископ Феофан Затворник желал всю свою жизнь из этих 24 молитв святого Иоанна Златоуста создать себе келейное правило: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, в покаянии приими мя» — и так 30 раз. «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, не остави мене» — 30 раз и т.д. — То есть вместо «Господи» — он ставил Иисусову, а кончик — молитвы св. Иоанна Златоуста. И вот выходило очень много. На четыре часа.
Мы делали обычно так. Положенные молитвы на сон мы читали, помянник, а после него читали Иисусову по Златоусту, т.е. кончик читали. И получалось, бывает, так светло, так весело, не утомительно!
— Батюшка, а вот Спаситель оставил основную молитву как основание, да?
— Да. Молитву Господню.
— Почему мы ее меньше читаем, больше Иисусову?
— Потому что аскеты, Отцы Церкви, указали, что наилучшая форма беспрерывного богообщения все-таки Иисусова. Молитву Господню они читали очень часто, но в положенное время, чтобы не было состояния восхищения, чем пренебрегают мирские люди. Они восхищаются собой, т.е. любуются собой и переходят в состояние фарисейства. А фарисейство — мерзость пред Богом.
Очень часто ведь вслушиваешься, как рассказывают мирские люди: как они молятся, как они любят молиться, как они любят Бога! Вот когда начинаешь осторожно распутывать это слово «любишь», — видишь именно как раз основы восхищения, или чувственного или даже умного, тщеславного. А потом видишь результат; после такого восхищения — тут же резкая форма греха — гнева, ярости, возмущения, осуждения. Вот тебе результат твоей молитвы! Она была не молитва. Ты молилась сама себе, ты была довольна собой, ты любовалась собой.
* * *
Знания Иисусовой молитвы раньше не было вообще. Иисусова пришла с Афона только в VI веке, Некоторые монастыри вообще никогда не обучались Иисусовой. Вот матушка Фессалоника, Ставропольского монастыря, — она говорила: «нас не обучали Иисусовой, нас обучали псалтири и акафистам». Она знала Псалтирь наизусть.
— А кто же первый открыл Иисусову?
— На Афоне. Неизвестно кто. История об этом не говорит.
— А что же они делали по четкам, четки ведь всегда были, это же Пахомием дано?
— Поклоны.
— А поклоны с чем?
— Они свое греческое «Господи, помилуй» читали. Они заучивали Евангелие наизусть, первые христиане. А потом православные христиане стали наизусть читать псалтирь.
О МОЛИТВЕ ВО ВРЕМЯ БОГОСЛУЖЕНИЯ
Интересный, сложный и болезненный вопрос — участие в Богослужении всякому человеку, тем более мирянину, не священнику. Обычно как вы участвуете? Не следуете каждому слову того, что поют и читают, а больше чувственным своим состоянием. Вот почему вы очень редко получаете утешение и обновление от Богослужения.
Прежде всего, надо позаботиться о мирности, да? Не в мирном состоянии прийти в церковь и получить какую-то радость — невозможно. Во-вторых, требуется участие каждого, самого себя, в постоянном следовании каждого слова, что поется и читается, не предаваясь чувственному состоянию; надо стараться избегать чувственности и спесивой взвинченности, чтобы понимать каждое слово, которое поется и читается. Но не терять нити богопредстояния.
Нить богопредстояния может быть только умная, молитвенная, без участия чувств. Чувственное богопредстояние — это уже не православное! Вот почему и пение наше партесное очень часто калечит и мешает нам молиться, да? И вводит в нас элемент чувственности. Значит, надо, прежде всего, позаботиться о том, чтобы эта молитва была в нас и включилась бы в Богослужебное чтение и пение. Если ее в нас нет, то мы не можем никак включиться.
Вот почему часто рекомендуется: входя в храм и переходя его порог, непременно заниматься Иисусовой. И под состояние надоедливого надоедания Иисусовой — включиться в участие чтения и пения Богослужения. Строго соблюдая правило: всякое чувственное участие выключать из себя, оно будет не православное. Вот почему часто вы слышали о том, что рекомендуется общенародное пение, да? Где участия чувственности под влиянием музыки не бывает. Почему и простой народ, не понимающий партесную музыку и классическую музыку, — он молится, а так называемая интеллигенция, любящая классическую музыку или вообще классическое пение, она чувственно молится, не получает никакого утешения и удовлетворения.
Это можно видеть и в жизни. И рост духовной жизни в христианстве — он бывает у простого народа, не понимающего классическую музыку и музыку вообще. Значит, вся суть нашего участия в Богослужении заключается только в том, чтобы непременно включать себя в понимание каждого слова молитвенного чтения и пения. Умно молясь. А если мы только чувственно будем себя включать, то мы никогда не получим никакой радости. А это очень огромная работа над собой.
Вы сами по себе знаете, как редко бываете в мирности, когда возвращаетесь с Богослужения. Мы часто бываем пустые, да? Как будто мы потеряли драгоценное время жизни, да? Мы очень физически устаем, потому что мы не участвовали в Богослужении своим умным предстоянием, а только чувственно. А чувственность нам не дает никакого удовлетворения и утешения и не есть молитва. Значит, кто собирается в церковь, вот он заблаговременно заботится о том, чтобы быть мирным и наладить свое молитвенное предстояние Богу. И, идя уже в церковь, быть молитвенно в себе, чтобы потом переключиться, входя в церковь, на чтение и пение. Тогда мы получим огромную силу и энергию благодатную для того, чтобы вернуться домой с большим запасом духовных сил, противостоять всякому греху и настроению, бороться с любым грехом или страстью.
В службе совершается определенный чин: когда что идет друг за другом. Надо для этого знать песнопения и чтения, чтобы свободно понимать, скажем, шестопсалмие, да? Антифоны, так? Чтобы ни одно слово не упустить. Вот почему частые поклоны и крестные знамения могут мешать нам Богу предстоять, да? Мы должны очень скупо кланяться и печатать себя крестным знамением, как бы не помешать, не оторваться от нити того, что мы слышим в пении и чтении. Но большей частью люди предаются чувственному состоянию и, не понимая умом значимости слов, вдаются в них именно всем своим чувственным существом, и им кажется, что они молятся. Вот для этого нужно заниматься молитвенным трудом домашним, чтобы этот труд потом перенести в храм.
Вы спросите невольно: А когда мы бываем немирные, как нам быть? Немирный человек никогда в Богослужении не получит ничего, пока не наладит свою мирность молитвенную, т.е. отношение к Богу. Если он мнит, что он получит утешение от молитвы, от Богослужения через пение, — это будет искусственное, но не участие сердца. Сердце связано с умом, а чувство, оно не бывает связано с сердцем. Чувство и сердце — две разные веши. И путать одно с другим нельзя.
Мы молимся сердцем, через ум, да? А если кто молится чувством, без участия сердца, тот только чувственно взвинчивает себя и мнит, что он молится, а сердце не участвует. Вот почему Святые Отцы постоянно говорят, что от духа сокрушенна и смиренна, т.е. сердца, да? Не чувства, да? Мы, православные, предстоим Богу и молимся, да? Если кто не имеет духа сокрушенна и смиренна с участием разума — ума, тот не молится, а обманыает себя.
— Батюшка, если человек не мирный, что же ему делать, не ходить в церковь?
— Надо искать причину немирности, т.е. тут же заняться самоосуждением, оправдыванием кого-то, через кого пришла немирность, примириться с ним и осудить себя, осудить себя молитвенно перед Богом, —тогда мирность налаживается. А с другой стороны, «самогрызение» не имеет ничего общего с духом сокрушенным и смиренным, молитвенным хождением; оно не даст никакой радости и пользы, не наладит молитву, мирность. Самогрызение — это покаяние бесовское. От своего гордого «я» он упрекает и укоряет себя, думая, что он виновен в том-то, что он может что угодно сделать; мог себя заставить, и мог себя не заставить.
Бывает часто, что это попускается Богом; что ему пришлось искуситься или упасть, или потерять мирность, да? Надо никого не винить — ни демона, ни человека. И не корить себя; зачем, почему я пошел. Человек не имеет власти не пойти и не встретить, скажем, искушение, да? Нам дано право только через способность протестовать и оберегать себя от греха, не поддаваться искушению, при помощи Божией, оберегая себя молитвенным строем, через смирение. А когда мы себя грызем: зачем я пошел и т.д., — это покаяние бесовское, от гордости. Как будто бы я имел право не пойти. Это попущение Божие, что я пошел, да?
Если же я знал, что пойду на злое, и не остановил себя и все-таки заставил себя пойти, это, конечно, подлежит не бесовскому самоосуждению, а плачу. Мы заставляем себя пойти от самоуверенности, что не будем поддаваться, да? Я буду сильнее зла... И, конечно, мы падаем и согрешаем. Все мешает — и костюм, и пуговицы, окружающая среда, наши уши, наши глаза, наша праздность, наша бездеятельность, наша несобранность, наша ненастороженность. Неправильное предстояние Богу, да?
Если умом, от духа сокрушенна и смиренна, значит, правильная настроенность. И с этим молитвенным настроением мы и входим в храм. А если чувственно или мечтательно, — мы никогда ничего не получим от Богослужения. Мы потеряем Литургию и всенощную. И только скажем, что «я был, я слышал, там-то служили, такой-то служил, а меня это не задело». И бывает невольная печаль, тоска, как я потерял всенощную и Литургию. Да, потерял, потому что неправильно был настроен, не было заботы и не было труда.
Пока ты не вошел в храм, ты был занят посторонними делами, да? Вот, между прочим, эта многопопечительностъ в дни хождения в храм Божий — это обычная уловка бесов. Наше праздное отношение к самому себе. И мы сами себя лишаем сладости богопредстояния за богослужением, и виноваты мы только сами. Мы себя не настраиваем, не бережем.
Вы участвуете умом, сердцем, текстом «Хвалите имя Господне», да? Как они будут петь, это тебя не интересует. Если они будут ошибаться, ты не заметишь, потому что ты будешь Богу предстоять. И их ошибки не заметишь. Они будут тебе безразличны. А когда ты несобранный и молитвенно не предстоишь, то, конечно, замечаешь все ошибки: и пение, и диаконов, и священников и т.д. Это дается большой работой домашней, работой над молитвой, чего обычно миряне лишены; и из-за обстановки, и нет времени, и мешают без конца и т.д.
* * *
ВО ВРЕМЯ СОВЕРШЕНИЯ ЛИТУРГИИ НА ЗЕМЛЕ, В ХРАМЕ, ЛИТУРГИЯ СОВЕРШАЕТСЯ И НА НЕБЕ. Это было показано некоему человеку в монастыре. У него, молодого монаха, было послушание — метлой убирать притвор собора. Он метлой убирал от Святых врат до церкви, а в это время шла Литургия. Он про себя как-то молился, как он умел, в простоте своего сердца; и как-то загляделся на небо и увидел отверстое небо и Престол. Вокруг Престола стояло по три Архиерея на коленях, Предстоятелем был один Архиерей, и был единый хор неизреченной красоты, и была вся Литургия, и Святители служили на Небе! Святители вроде Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Афанасия, Кирилла, Патриархов Вселенских. И он так стоял больше получаса. Он оцепенел!
Когда Литургия кончилась и люди вышли из церкви, они увидели стоящего этого монаха. Метелка у него упала из рук, он был весь мокрый от слез, буквально мокрый. Его под руки осторожненько взяли и повели, ни о чем не спрашивая, в келию, и он стоял там еще несколько часов обезумевший. А потом пришел духовник, когда он успокоился, и велел пойти к игумену. И в присутствии игумена он рассказал все, что он видел.
Вот почему вы должны не удивляться, когда я требую, чтобы во время Литургии вы были трезвенные, не занимались ни кухней, ничем. Если вы не в церкви, то сидите на месте, молитесь, Евангелие читайте, акафист Спасителю Сладчайшему читайте, акафист Святой Троице, будьте заняты!
* * *
Я наблюдал за Святейшим Патриархом Алексием. Как он медленно молился! Как он перечитывал! С шестопсалмием он никогда не мог управиться (двенадцать молитв). Великая ектения, а он все читал. Он перелистывал, опять сначала, обратно. И никогда почти не крестился. Очень редко. Он весь уходил в страницу, в лист. Спокойно-спокойно. И, конечно, очень уставал. Я за ним наблюдал годами, как он молится.
Вот эти литургические молитвы он читал медленно и перечитывал. Значит, сердце молилось. Когда он чувствовал, что сердце не участвовало, он опять повторял.
...Святейший Патриарх Алексий читал очень долго благодарственные молитвы. Он читал и перечитывал, опять читал. Он был большой молитвенник, большой молитвенник! Когда он насытится, тогда рукой покажет, что можно книжку убрать и может отойти книгодержец. Протоиерей подходит, дает ему запить. Он пригубит, малюсенький кусочек отщиплет антидора и успокоится, а потом подходит к нему духовенство. И он очень мирный, всегда улыбающийся; в общем, опять сошел на землю, на земле ногами стоит.
* * *
Пустынножители не нуждаются в храме. У них — плач, который дает силы духовные. А нам надо ходить в храм для подкрепления сил духовных, которое дает общая молитва в церкви, таинства.
* * *
— Как совместить молитву Иисусову с молитвой за богослужением?
— Это очень важно! Во-первых, ни в коем случае не читать механически Иисусову молитву, — читать тем же плачем, не безпокоясь, что ты не слышишь песнопений и чтений богослужения. Оно непременно придет, будет только двоякая работа: уши будут слышать пение и чтение, и часть мозга; а сердце будет плакать, вопить Иисусовой. Это будет сливаться вместе, потому что немыслимо монаху оставлять Иисусову за богослужением. Он оставляет ее только на Евхаристии.
— Батюшка, а как вы считаете: каждый день ходить в церковь петь — это полезно? Или человек привыкает к службе?
— Нет, не полезно! Оно разрушает духовную жизнь. Надо иметь очень опытного духовника, чтобы он вовремя установил потерю благоговеинства. Если будет потеря благоговеинства, он даст отпуск. Иди полежи, поспи, посиди, поработай, чтобы благоговеинство к святыне храма и благоговение к тебе вернулось.
— Батюшка, ну а если регент, допустим, кто ему даст отпуск? Некому будет клиросом управлять.
— Значит, требуется, прежде всего, молитвенное делание утром, восставше от сна. По степени и характеру чтения утренних молитв и будет посещение храма. Если он по-настоящему начал день, молясь, не вычитывая, то молясь он и в храм войдет. Это будет не место работы, а будет храм Божий. Все решает молитва!
— Батюшка, всю всенощную с Литургией всегда нужно стоять, нельзя присесть?
— Когда положено Церковью: кафизмы сидят, седальны сидят, 9-й час можно сидеть, первую часть.
— Шестопсалмие никак нельзя сидеть?
— Ни в коем случае!
— Батюшка, а Филарет Московский сказал: "Лучше сидя думать о молитве, чем стоя думать о ногах."
— Святитель Филарет Дроздов это пишет. Совершенно верно. Больным — да. А если он здоровый, то он виноват в том, что он потерял молитву. Если он будет повторять за чтецом каждое слово, он сохранит молитвенное богопредстояние.
— А если чтец плохой? Беда!
— Между прочим, первое требование духовника, это какое? — Знать мирским людям шестопсалмие наизусть.
— Батюшка, а если священник нерадивый? И верующие видят? Как к нему относится?
— Не замечать этого. Находить ему безконечное оправдание и извинение: он больной, он расстроенный и т.д., и т.д. Он человек. Виноват не священник, что мы его осуждаем, а мы виноваты. Ведь можно без конца найти причины извинительные и оправдательные. Здесь все решает отношение к молитвенному деланию личному, — если ты молишься, ты всем простишь и всех извинишь. А если ты не молился, а только читал и слышал, ты никому не простишь и никого не извинишь. Не найдешь причины извинить и оправдать, если ты не молился.
— Иногда причащаешься и не получаешь тихости. Что тогда делать? Молиться?
— Вдвойне! Усиленно молиться: "Слава Тебе! Ты удостоил меня причаститься!" Но: "Помилуй меня!"
— А если в церкви слушала благодарственные молитвы, что читать дома?
— Дома надо перечитать второй раз! Домой пришла, разделась и, ни слова ни с кем не говоря, к иконам и — читать благодарственные молитвы.
— А поесть сначала можно?
— Ой, нет! Это маммона. Нет! Сначала прочитать, не жалеть себя! Наше тело временное, нечего жалеть свое тело, оно в гробу будет лежать и гнить до Второго Пришествия. Нет, нет, поменьше жалеть!
