Архимандрит Рафаил (Карелин)
1. «Если ты монах, то иди в горы»
Если бы меня спросили, что самое красивое в этом мире, то я сказал бы: лик неба, обращенного к горам.
Утром снежные вершины кажутся облаками или стаей лебедей, которые, утомившись от полета, опустились на каменные глыбы. А днем облака, окрашенные лучами солнца, - как бы расшитые золотистой каймой, - становятся похожи на вершины гор, которые, оторвавшись от земли, плывут по небу как огромные льдины в голубом океане.
Небо – глубоко, как человеческое сердце. Небо никогда не бывает одним и тем же, как человеческая душа. Небо всегда ново, как будто видишь его в первый раз. Можно часами смотреть, не отрывая глаз, в его бездонную пропасть, наблюдать за облаками, меняющими свою форму, которые то похожи на воздушные замки, то на лилии в хрустальной вазе, то на чудовищ, вступивших в бой друг с другом. В горах краски видятся как бы через прозрачный кристалл; они контрастны и ярки. Здесь мало полутонов и переходов, как будто твердая рука написала картину, не смешивая красок палитры.
Ночью звезды с их мягким мерцающим блеском становятся похожими на жемчужины, рассыпанные по дну сказочного моря. Иногда кажется, что звезды это искры космического огня, которые взметнулись вверх из-за горизонта и застыли на лету в холодном пространстве ночи.
Необычен рассвет в горах. Его нельзя передать красками на полотне; его можно только увидеть своими глазами. На востоке появляется светлая полоса над горами. Сначала она неясного цвета, как волны весеннего разлива реки; затем она становится голубой, затем алой. Кажется, что заря разрывает черный полог ночи, и, сверкая радугой цветов, поет свою песнь, подобную гимну победителя. Вершины гор как бы пробуждаются от сна, а ущелья и пропасти, которые казались ночью черными тенями, отбрасываемыми горами, клубятся туманом, - как будто из бездны поднимаются волны сизого дыма. Небо в эти минуты похоже на голубой топаз, затем на лазурит. Встает солнце в короне лучей и кажется, что по голубому лазуриту текут потоки расплавленного золота.
Утро в горах чем-то напоминает творение мира; а вид пустынных гор – то время, когда земля еще не была осквернена грехом. Здесь особая красота – задумчивая красота камней, которые кажутся огромными цветами, выросшими в сказочном саду.
В ущелье гор всегда тишина, но особая певучая тишина, оттеняемая шумом ветра или звуком серебряного ручейка, который вьется, как кружевная вязь, среди камней и валунов.
Кавказ называют царем гор; а монахи и отшельники, живущие в его пещерах – это приближенные и друзья царя, которым он открывает ворота своих каменных дворцов, которых он одаривает своим вековым сокровищем – безмолвием, где исчезает само время, и сердце чувствует дыхание вечности.
Прекрасен закат в горах, когда облака кажутся окрашенными пурпурным цветом; они похожи то на венок из алых цветов, то, когда ветер гонит их к западу, – на здания, объятые огнем, на горящие города или острова, залитые кровью. Если это грозовые тучи, то небо похоже на страницы Апокалипсиса.
Что влечет монаха в горы? Почему просыпается радость в его сердце, как родник среди обломков скал и деревьев, впившихся своими корнями в камни, и душа сама начинает петь без слов и звука? Это – тайна, которую не открывают уста, заключенные молитвой. Здесь душа понимает то, что значит сказанное в словах псалма: "...Ты светишь дивно с гор пустынных".
Горы – это царство молчания, поэтому и мое слово уступает место молчанию – этой песни во славу гор. Горы – это образ духовного восхождения, где нужен непрерывный духовный подвиг и труд. Пропасти и ямы под ногами – это те черные провалы греха, которые сокрыты в человеческом сердце; змеи, притаившиеся под камнями – страсти, которые своими ядовитыми зубами уязвляют душу, когда притупляется духовный взор подвижника, когда он забывает о том, что вечная жизнь и вечная гибель решается в глубине его сердца, что самое главное не то, что творится вовне, а то, что в нем самом.
В безмолвии гор монах ищет безмолвия своей души, чтобы в этом молчании звучали слова Иисусовой молитвы, чтобы все силы его духа слились с вечно новым именем Бога, чтобы во мраке отрешенности от земного, где человек оставляет картины своего воображения и суждения своего рассудка, - в этой мистической ночи, - имя Иисуса Христа сияло бы в его душе, как утренняя звезда. Красота гор и неба учит его о Высшей Красоте, а горы и небо - только тени этой красоты. Монах похож на кладоискателя. Он непременно ищет молитвы, как сокровища, ищет так, как будто не имеет ее. Царство гор – его достояние, безмолвие пустыни – его радость.
Где то время, когда подвижники уходили в горы, бросая княжества и царства, как воины, оставляя свои дома, идут на бой с врагом? Их подвиги не могли исчезнуть, их молитвы, как невидимый покров, простерт над нашей страной. Горы Кавказа напоены благодатью, как от бесчисленных рек и родников, их подвигами и трудами. Века набросили свой невидимый покров на землю, здесь все изменилось, но Кавказ остался тем же.
Если бы горы имели уста, то они бы открыли нам имена тех, чьи тела лежат в неведомых миру могилах, а души сияют, как звезды на небесах. Мы не знаем этих имен, но мы чувствуем благодать в горах Кавказа, как будто перед нами открывается занавес времени. Эта радость – свидетельство о их невидимом присутствии. Поэтому, прославляя святых подвижников, мы молимся и тем, чьи имена сокрыты от нас до воскресения из мертвых.
Все святые, в горах кавказских просиявшие, очистите наши души от низменных страстей, чтобы и нам увидеть свет Горной Красоты – Свет Вечного Преображения.
В горах весна и начало лета самое опасное время для путника. Под лучами майского солнца тают ледники в заоблачных вершинах, и пересохшие русла рек и ручьев наполняются стремительным потоком вод, которые с шумом несутся по ущелью, как будто всадники догоняют друг друга. Нередко после весенних дождей дорога по дну ущелья становится западней для путников: вначале раздается глухой нарастающий шум вдали, как будто ссыплется песок, ударяясь о железную кровлю - это первый сигнал об опасности. Кажется, что темнеет небо, как будто тени сгущаются над ущельем, усиливается и крепнет ветер, который своими порывами, похожими на клокот и крики вороньей стаи, предупреждает о беде.
Внезапно, резкий пронизывающий холод наполняет ущелье. Шум усиливается, растет и переходит в грохот. Течение реки становится все более быстрым. Она влечет за собой щебень, а затем гальку и ветви деревьев. Волны, разбиваясь о камни и выступы скал, несутся вниз клубящейся пеной, кажется, что вода клокочет и кипит, как в огромном котле. Ручей, который еще вчера едва сочился между камней, превращается в широкий поток, который поднимается все выше, как будто вражеские войска лезут по лестницам на стены крепости, а затем, сломав ворота, ворвались внутрь ее и уничтожают все на пути. Теперь вода несет с собой огромные валуны и вырванные с корнем деревья. Если путник не успеет подняться по склону горы, то гибель его неизбежна. Никакой пловец не сможет сопротивляться стремительному потоку горной реки во время разлива.
Весной становятся опасными лесные тропинки, которые прорастают высокой травой: пробуждаются от зимней спячки змеи; они прячутся под корнями и в густой траве. Змея обычно не нападает на человека, но если нечаянно наступить на нее, то ядовитые зубы, как клинки, вонзаются в тело, поэтому пустынники весной, отправляясь в лес, надевают высокие сапоги из твердой кожи и привязывают к поясу длинную веревку, чтобы ее шуршание в траве предупреждало змею о приближении человека.
Если дорога идет сквозь заросли кустарника, то они берут с собой длинный шест, которым проверяют каждый шаг, как слепой дорогу палкой - нет ли в кустарнике гадюк, которые особо ядовиты и опасны весной. Уставший путник прежде, чем сесть на камень, должен осмотреть, нет ли поблизости змеиных нор, не греется ли змея под этим камнем после зимней спячки. Охотники ставят капканы для ловли зверей, а змея сама может стать капканом для путника.
Весной пустыня покрывается ковром из цветов. Мне нравились особенно маки, растущие на пологих холмах, где мало деревьев. Их лепестки, в которых сочетаются красные и черные цвета, похожи на огоньки, горящие между углей. Эти цвета напоминают мне древнюю схиму, где на темном фоне вышиты священные изображения и письмена багряной вязью.
Пустыню днем оглашает пение птиц, которые, прилетев домой из южных стран, радостно приветствуют родные леса и друг друга. Весной трудно посещать пустыню, и сами пустынники в это время предпочитают оставаться на своих местах: копают огороды, чинят келии. После таяния снегов и весенних дождей земля местами превращается в топкую грязь; рытвины, наполненные водой, перерезают дороги и человеку кажется, что он идет по болотной трясине.
Летом пустынники ходят собирать ягоды, а кто умеет - грибы. В пустыне нет удушливой летней жары, от которой страдают жители равнины и морского побережья. Под кронами деревьев, похожих на огромные шатры, даже в полдень тень и прохлада. Летом лес похож на сказку, которая очаровывает человека. В этом необычайном мире как будто теряется само время и не хочется думать о том, что после отдыха пора идти в путь. Здесь часы кажутся столетиями, здесь полумрак, и только редкие лучи, пробивающие сквозь листву, бросают на землю светлые пятна.
Незаметно проходит лето. Пустыня меняет свой лик. Осень набрасывает на лес и горы позолоченное покрывало. Опавшие листья багряного и золотистого цвета грудой лежат на земле. Осеннее солнце не жжет, а греет, словно ласкает лицо. Краски пустыни осенью блекнут и становятся более глубокими, как бы тихими и нежными, в них отражается особая красота и мягкая грусть прощания.
Наступает зима. Горы покрываются снегом, как сединой. Зима - это лучшее время для безмолвия и молитвы. Зима - это "пустыня в пустыне", особенно зимняя ночь. У монаха-пустынника необычайная радость, что никто не постучит в дверь его келии, не прервет молитву, не разлучит его хотя бы на время с Богом, не нарушит сладкого безмолвия. Ночью снег при свете луны кажется белыми цветами, засыпавшими землю, а звезды - искрящимися льдинками на небе. Снег, покрывший сугробами тропинки и дороги, - это еще одна преграда между миром и пустыней.
Монах, который видит перед собой снега, как белую колыбель, и горы, поддернутые туманом, как будто прячущие под маской свое лицо, чувствует себя самым счастливым человеком в мире. Для него нет красоты большей, чем снега и горы, и кажется ему, что он младенец на руках своей матери - пустыни.
Зимой, когда дуют ветры с моря и нередко идут дожди, хорошо монаху в одинокой келии. Капли дождя ударяют в кровлю его хижины, как будто поют протяжную песнь. Этот монотонный шум дождя, в котором он слышит дивную мелодию, сливается с его молитвой. Ему кажется, что в струях дождя исчезает видимый мир, как в волнах потопа, и осталась только его келия, как ковчег, и нет больше ничего и никого в этом мире.
В Библии написано, что Господь поставил человека владыкой над землей. Наша земля малая пылинка в необъятном пространстве вселенной и, в тоже время, духовный центр мироздания - единственный оазис жизни в пустыне космоса. Мы видим только малый уголок вселенной, но и он поражает нас своим величием. Звезды, похожие на гирлянды ночных цветов, которые растут в небесном поле, или на стаи огненных птиц, летящих от востока на запад - это таинственные иероглифы о духовном царстве, где праведники буду сиять, как звезды, отражая в своей душе превечный свет Божества.
Ночное небо похоже на шелковый темно-синий занавес, украшенный драгоценными камнями. Что хранится за этим пологом, узнает человек после смерти. Все слова о будущей жизни - только неясные тени по сравнению с тем, что увидит воочию человек. Огромное небо горит холодным огнем бесчисленных звезд, но мы видим малую частицу этого неба, как бы край картины. Так, мы знаем имена только немногих святых, остальные неведомы нам - они скрыты от мира.
Не только небо, но горы Кавказа хранят свои тайны. Сколько неизвестных подвижников уходили от мира в дебри гор, непроходимых как пустыня.
Горы учат о Боге. Кажется, что непрестанный поток времени, как прибой, разбивается у их подножья. В горах душа чувствует дыхание вечности. Если землю сравнить с садом, то горы - это чудные каменные цветы. Кто увидел и почувствовал их красоту, сердце того будет стремиться к горам, как сердце странника - к своей родине.
На уступе, висящем над пропастью, или в ущелье, наполненном валунами и камнями, выточенными ветром и водой, монахи строили свои убогие жилища, но чаще поселялись в пещерах, где до них находили приют дикие звери и обитали змеи. В горах неведомые зодчие возводили храмы и монастыри, развалины которых поражают путника. Кажется чудом и загадкой, не меньшим, чем строительство пирамид, как могли люди поднять на такую высоту отвесных скал огромные каменные плиты. А сколько келий и монастырей скрыты в недрах гор, как гробницы в глубине земли?
Народное предание, как эхо, донесло до нас рассказ о том, что в скале Казбека, недалеко от вечных льдов, находился монастырь, куда удалялись подвижники, давшие обет - не выходить из своего заточения. Это предание наши современники считали легендой. И вот, однажды, случайно, люди увидели в отвесной скале одного из отрогов Казбека дверь, у входа которой висела огромная железная цепь, там же были обнаружены остатки железного троса. Оказалось, что здесь был пещерный монастырь, в котором монахи жили с древних времен до начала XIX века. В пещере находились гробницы, где погребали умерших подвижников; они живыми отреклись от мира, и даже их мертвые тела не выносили из дверей каменного затвора, а погребали на месте их подвигов. Кто первый нашел эту пещеру, как он смог войти в нее - остается неизвестным; возможно, его спустили на веревке с площадки вершины скалы. Кто поднял туда огромную цепь, кто вырыл храм и келии в каменной груди скалы - это тайна.
Есть предание, что в соседних селениях жили несколько семейств, которые поселились там для того, чтобы приносить монахам воду и пищу, которые поднимали на веревке. В пещерный монастырь можно было проникнуть только одним путем – поднимаясь по кольцам железной цепи, как по ступеням лестницы, и хватаясь рукой за железный канат. Чаще всего это были те подвижники, которые решились уже не возвращаться назад. Подъем был очень трудным и опасным. Считалось, что те, кто идут сюда с нечистыми мыслями, не дойдут до конца, их нога соскользнет с кольца цепи, разожмутся пальцы рук, и они найдут себе смерть у подножья скалы.
О святых подвижниках писались книги, а здесь сама скала и пещера служат каменными страницами непрочтенного патерика. О святых подвижниках слагали гимны, а здесь над их могилами поет безмолвную песнь сама тишина, напоенная их молитвами. А сколько таких монастырей и скитов, неизвестных миру находятся в горах Кавказа - как тайники в стенах старинных крепостей! Сколько отшельников нашли свою кончину в горах! Уже при жизни они совершили погребение над собой, и пропели по себе надгробные песнопения. Сколько из них умерло во время пути в лабиринте скал, где только дожди омыли их кости, и только ветры и вьюга протяжно пропели над ними “вечную память”.
Горы учат богопознанию. Белизна ледников, ослепительная при солнечном свете, как поверхность огромных зеркал, и отливающая голубизной в лучах зари, - это образ души, погруженной в молитву и созерцание, в которой отразился Фаворский свет Преображения, свет, который делает душу ангелоподобной и прекрасной. Незапятнанная чистота снега - образ сердца подвижника, который победил свои страсти, к которому возвратилась девственная чистота. Гул ветра в ущелье, похожий на рыдания, напоминает монаху о непрестанном покаянии.
Гроза в горах, когда кажется, что от ударов грома раскалывается на части сама земля, возвещает день Страшного суда, когда люди в ужасе будут молить: “Горы, упадите на нас, и скройте нас от гнева Божьего”. Тишина гор, когда небосвод кажется куполом, вылитым из хрусталя, который может разбиться от звука, как от удара молота, - образ той тишины и покоя, который дает благодать душе отшельника, отрекшегося от всех и от всего. Нет музыки более сладкой, чем тишина; нет слов более глубоких, чем безмолвие; нет красок земли более прекрасных, чем тьма пещерной келии, в которой молится анахорет.
В горах ночное небо кажется близким к земле, как будто можно протянуть руку и сорвать звезды, как гроздья винограда. Ночь в горах почти не имеет сумерек. В равнинах первые звезды зажигаются одна за другой, как будто в храме кто-то зажигает лампады. А в горах звезды вспыхивают сразу, как искры пожара, объявшие небосвод. Кто знает, какие залежи алмаза и золота хранятся в подземных сокровищницах Кавказа; кто знает, сколько пещерных келий и монастырей - этих духовных сокровищ - спрятано от взоров мира, за его могучими стенами. Их развалины проросли кустарником и травой. Ледники, срывающиеся с гор, разрушают и дробят на пути даже огромные камни, как острый серп срезает стебли травы. Сколько пещерных келий засыпано землей и камнями, как будто время наложило на них свою вековую печать. Жизнь отшельников была сокровенной от мира, и смерть хранит их тайну.
Имя Кавказ означает “трон Божества”. Он похож на огонь, взметнувшийся из сердца земли к небу и застывший на лету, как будто пламя превратилось в камень, а свет этого пламени - вечные снега.
Кавказ похож на царя гор. Зимой он одет в белоснежную мантию, как будто сотканную из виссона. Весна набрасывает на его могучие плечи изумрудный плащ. Летом, когда расцветают горные цветы, как будто вспыхивают разноцветные огни, то Кавказ похож на царя в тронном зале, украшенного драгоценными камнями. А осень - облачает его грудь в золотую парчу, как в священную ризу. Сама Грузия кажется юной девой, которая прильнула к Кавказу - своему седовласому отцу, как будто ищет у его груди защиту от врагов.
Для нас неведомы имена отшельников, населявших эти горы, но мы чувствуем силу их молитв, как ощущаем благоухание цветов, хотя не знаем их названий; как сердце слышит дыхание благодати в старинном храме, хотя бы мы не знали, кому посвящен его престол.
Мир стремится вовлечь нас в водоворот страстей. Он хочет, чтобы мы забыли о вечности; он предлагает нам мимолетную сладость и наслаждения, которые превращаются в горечь. Он обещает все и не дает ничего; он всегда лжет, и смеется над теми, кто доверились ему. Он тиранит и пугает свои жертвы, - как господин рабов, - чтобы они служили ему одному. Но все его обещания - мелькающие тени. Он может дать только одно - щемящую пустоту сердца, погоню за призраками во сне, которая оканчивается, как пробуждением - смертью. А горы - это напоминание душе о вечности.
Злая сила, которая хочет отлучить душу от Бога, может уничтожить храмы, сжечь священные книги, но она не сможет разрушить гор - этой песни о вечности.
1. «Если ты монах, то иди в горы»
Ученик преподобного Иоанна Зедазенского преподобный Зенон полетел, как сокол за добычей, к Кавказским горам, к тем племенам, которые отвергли проповедь святой Нины и затем бежали от меча царя Бакара в дебри гор, унося с собой идолов, как будто скрываясь от лица Божьего в расселинах скал и во мраке ущелий. Опасности предостерегали его на каждом шагу.
Тропинки, по которым взбирались туры и олени, спасаясь от охотников, и сходили вниз к водопою, часто кончались обрывом или отвесной скалой. На камнях дремали змеи, не боявшиеся шагов человека; снежные барсы, как стражи гор, подстерегали путника. Здесь еще водились одинокие разбойники, которые давали клятву демонам мстить людям, не щадить никого из встречных. Они убивали не ради одежды и денег, а чтобы кровью жертв умилостивить своих богов и духов гор. Зверь обычно нападает на человека, когда он голоден, а эти убийцы по обету никогда не насыщались человеческой кровью.
Для тех, кто родился в горах, этот суровый край - родной дом, где знаком каждый камень; для него краски неба, движение облаков понятны, как буквы раскрытой книги, а шум ветра, который то звучит как тихий шепот, то переходит в звериный вой и рев, слышится как голос, приносящий издали весть. Но для незнакомца горы, перерезанные ущельями и оврагами, кажутся лабиринтом, откуда нет пути. Он ищет следы тропинок, пробирается сквозь колючие заросли, повисает на руках над пропастью, ползет вверх, прижимаясь к ребрам скал и хватаясь за тощие кусты. А когда доберется до вершины, то, озираясь вокруг, нигде не видит дыма жилища, не слышит лая собак, а за этой горой высится другая, еще более высокая гора, а между ними - ущелье, наполненное мглой, как дымом, по дну которого течет река, как будто змея охраняет царский клад от вора, проникнувшего в чужие владения.
Преподобный Арсений Великий говорил: «Если ты монах, то иди в горы».
Преподобный Зенон шел с посохом в руках и молитвой в сердце, где каждый шаг казался ступенью нерукотворной лестницы, ведущей к небесам. Он прерывал молитву только для пения псалмов Давида. Эхо повторяло его слова, как будто горы как хор пели вместе с ним священные гимны. Сам Кавказ в своей девственной красе похож на песню, воплощенную в скалы.
Дикие звери не трогают пустынников, они ощущают благоухание, исходящее от их одежд, они чувствуют их беззлобие и повинуются силе молитвы. Говорят, что дикие звери не трогают младенцев, а подвижник это младенец по своей простоте. Иногда даже звери сопровождали подвижников, охраняя их от злых людей, и ложились у входа пещер, где жили отшельники, как бы желая принять от них благословение. Псалмопевец сказал: «Небеса поведают славу Божию», а горы близки к небесам, они похожи на тень божественной славы, упавшей на землю.
Горы - это любовь пустынников и монахов. Здесь исчезает чувство времени: чем выше в горы, тем глубже ощущает душа дыхание вечности. Кажется, что покрытые снегами вершины гор разорвали покров времени и смотрят на землю из мира вечного, из царства безмолвия.
Все народы Кавказа сохранили предание о святом отшельнике Георгие, который жил в пещере у самой границы ледников, и свет из этой пещеры сиял по ночам, как свет звезды. Он совершал дивные чудеса, но после смерти камень скалы, сорвавшись вниз, закрыл его пещеру, и люди не знают, где находится его могила. Для преподобной Марии Египетской выкопал могилу лев, и старец Зосима пропел погребальные песнопения ; а преподобного Георгия погребла скала, и песнопения пропели ангелы, когда вознесли его душу к Богу. Сколько безымянных отшельников нашли свою смерть в горах Кавказа, их тела покрыты, как саваном, снегами, их память хранит молчание гор. Небеса возвещают славу Божию, а задумчивые горы внемлют их речам.
Монах - странник на земле, но в пещерной келии он находит свой покой. Монахи называли свою келию самыми нежными словами: возлюбленной невестой, отчим домом, преддверием рая. В горах нет роскошных растений и ярких цветов, но их заменяют, подобные радуге, прозрачные краски неба, пронизанные светом, как будто заря рассыпает по небосводу огненные розы, а вечерние зарницы собирают венок из багряных маков и тюльпанов.
Антоний Великий говорил: «Передо мной открытая книга: одна страница - это небо, другая – земля». Ночное небо, похожее на безбрежный океан, где за архипелагами звезд открываются взору другие архипелаги, это бесконечное пространство сверкающих огней, говорит душе о мудрости и могуществе Божества. Величественная картина ночи безмолвно учит богословию. Луна похожа на человеческую жизнь. Возникая на небе, как тонкий ободок света, похожий на серп, она постепенно становится все больше, как будто проходит фазы младенчества, детства и юности, и, наконец, достигает расцвета сил. Словно огненная ладья, окруженная светом как короной, она плывет по небосводу. Затем наступает время, подобно старости человека: луна становится все меньше и меньше, она похожа на сгорбленного старца и, наконец, исчезает в могиле ночи, чтобы затем родиться опять.
Луна - символ времени и перемены этого мира, где все, что родилось, должно умереть, что появилось на свет должно разрушиться и исчезнуть. Ночь, открывающая бесконечные дали неба, учит богословию и размышлению над жизнью и смертью. Но свет звезд и луны холоден и мертв, как блеск льдинок от разбившегося ледника. Красота ночи может восхищать ум, приводить в изумление, но она не может согреть сердце, как не может дать жизнь земле.
Дневное небо лишено величия ночи. Это голубой океан, где только одно светило - солнце, и то его нельзя созерцать глазами. Этот океан то тих и прозрачен, то покрывается как пеной волн облаками. День это образ молитвы. Молитва отличается от размышлений, где ум старается охватить множество предметов, он как бы растекается по огромному полю, а в молитве ум сосредоточен на Одном, но это Одно больше всей вселенной и больше того, что может помыслить о нем человек. В молитве ум стремится отрешиться от всего, чтобы остаться наедине с Богом. Свет солнца дает жизнь земле. Молитва дает жизнь сердцу, она пробуждает в нем любовь. Она не только светит издали, как звезды, но согревает душу своим теплом.
Облака, плывущие по небу, это тоже образ человеческих помыслов и представлений, тени этого мира, грезы, которые по временам обволакивают как бы туманом сердце и рассеивают свет молитвы.
Величественна картина грозы в горах. Небо кажется огромной чашей воды, которая наклоняется из стороны в сторону, и потоки льются через ее края на землю. Вспышки молний похожи на удары копий о доспехи и щиты гор. Пропасти перекликаются друг с другом протяжными голосами грома, а монах сидит в своей келии, погруженный в молитву, и кажется ему, что он плывет в ковчеге, среди волн всемирного потопа. При свете молний струи дождя кажутся серебряной пряжей, соединившей небо с землей, а поломанные бурей стволы - всадниками, выбитыми из седла. Вековые деревья качаются, как тростник, как будто кланяются грозе, как победительнице, умоляя ее о пощаде; а на утро пение птиц возвещает о том, что ночная битва кончена, гроза прошла, и восходящее солнце осушит своими лучами капли дождя, как слезы с лица гор.
Какой добродетелью отличался особенно преподобный Зенон? В каноне святым отцам он назван «плодом сладкого послушания», это означает, что он находился в полном послушании своему учителю преподобному Иоанну, внимал ему как устам Христовым, запоминал каждое его слово, как бы выбивая буквы резцом на каменных скрижалях. На своих собратьев он смотрел как на своих владык, повиновался всем, считал себя ниже всех. Преподобный Симеон Столпник перед тем, как взойти на столп, видел сон: он роет землю для основания дома, а голос говорит – «рой еще глубже». Основанием духовной жизни преподобного Зенона было послушание, и из стебля послушания вырос дивный цветок подвижничества.
В Верхней Кахети преподобный основал Икалтойский монастырь, где был игуменом. Здесь он окончил свой земной путь. Здесь он пребывает как страж своей обители.
Икалто для Грузии является символом чистого православия. Здесь была создана Икалтойская Академия (ХI-ХII вв.), которая дала Грузии несгибаемых борцов за веру. Если знаменитая Гелатская Академия (XI-XII вв.) славилась своей ученостыо, и современники сравнивали ее с Афинами, то Икалтойская Академия отличалась строгим монастырским духом, приверженностью к святоотеческому учению и тем, что мы назвали бы созерцательным богословием. Если преподаватели Гелатской Академии старались использовать для христианской науки арсенал эллинистической философии, очистив ее, как очищают золотую руду, то наставники Икалто стремились очистить сердца своих учеников и сделать богословие - боговидением.
Духовным отцом царя Давида Строителя и главным деятелем поместного Руисо-Урбнийского Собора был настоятель Икалтойского монастыря преподобный Арсений, по духу преемник и сын преподобного Зенона.
Тропинки, по которым взбирались туры и олени, спасаясь от охотников, и сходили вниз к водопою, часто кончались обрывом или отвесной скалой. На камнях дремали змеи, не боявшиеся шагов человека; снежные барсы, как стражи гор, подстерегали путника. Здесь еще водились одинокие разбойники, которые давали клятву демонам мстить людям, не щадить никого из встречных. Они убивали не ради одежды и денег, а чтобы кровью жертв умилостивить своих богов и духов гор. Зверь обычно нападает на человека, когда он голоден, а эти убийцы по обету никогда не насыщались человеческой кровью.
Для тех, кто родился в горах, этот суровый край - родной дом, где знаком каждый камень; для него краски неба, движение облаков понятны, как буквы раскрытой книги, а шум ветра, который то звучит как тихий шепот, то переходит в звериный вой и рев, слышится как голос, приносящий издали весть. Но для незнакомца горы, перерезанные ущельями и оврагами, кажутся лабиринтом, откуда нет пути. Он ищет следы тропинок, пробирается сквозь колючие заросли, повисает на руках над пропастью, ползет вверх, прижимаясь к ребрам скал и хватаясь за тощие кусты. А когда доберется до вершины, то, озираясь вокруг, нигде не видит дыма жилища, не слышит лая собак, а за этой горой высится другая, еще более высокая гора, а между ними - ущелье, наполненное мглой, как дымом, по дну которого течет река, как будто змея охраняет царский клад от вора, проникнувшего в чужие владения.
Преподобный Арсений Великий говорил: «Если ты монах, то иди в горы».
Преподобный Зенон шел с посохом в руках и молитвой в сердце, где каждый шаг казался ступенью нерукотворной лестницы, ведущей к небесам. Он прерывал молитву только для пения псалмов Давида. Эхо повторяло его слова, как будто горы как хор пели вместе с ним священные гимны. Сам Кавказ в своей девственной красе похож на песню, воплощенную в скалы.
Дикие звери не трогают пустынников, они ощущают благоухание, исходящее от их одежд, они чувствуют их беззлобие и повинуются силе молитвы. Говорят, что дикие звери не трогают младенцев, а подвижник это младенец по своей простоте. Иногда даже звери сопровождали подвижников, охраняя их от злых людей, и ложились у входа пещер, где жили отшельники, как бы желая принять от них благословение. Псалмопевец сказал: «Небеса поведают славу Божию», а горы близки к небесам, они похожи на тень божественной славы, упавшей на землю.
Горы - это любовь пустынников и монахов. Здесь исчезает чувство времени: чем выше в горы, тем глубже ощущает душа дыхание вечности. Кажется, что покрытые снегами вершины гор разорвали покров времени и смотрят на землю из мира вечного, из царства безмолвия.
Все народы Кавказа сохранили предание о святом отшельнике Георгие, который жил в пещере у самой границы ледников, и свет из этой пещеры сиял по ночам, как свет звезды. Он совершал дивные чудеса, но после смерти камень скалы, сорвавшись вниз, закрыл его пещеру, и люди не знают, где находится его могила. Для преподобной Марии Египетской выкопал могилу лев, и старец Зосима пропел погребальные песнопения ; а преподобного Георгия погребла скала, и песнопения пропели ангелы, когда вознесли его душу к Богу. Сколько безымянных отшельников нашли свою смерть в горах Кавказа, их тела покрыты, как саваном, снегами, их память хранит молчание гор. Небеса возвещают славу Божию, а задумчивые горы внемлют их речам.
Монах - странник на земле, но в пещерной келии он находит свой покой. Монахи называли свою келию самыми нежными словами: возлюбленной невестой, отчим домом, преддверием рая. В горах нет роскошных растений и ярких цветов, но их заменяют, подобные радуге, прозрачные краски неба, пронизанные светом, как будто заря рассыпает по небосводу огненные розы, а вечерние зарницы собирают венок из багряных маков и тюльпанов.
Антоний Великий говорил: «Передо мной открытая книга: одна страница - это небо, другая – земля». Ночное небо, похожее на безбрежный океан, где за архипелагами звезд открываются взору другие архипелаги, это бесконечное пространство сверкающих огней, говорит душе о мудрости и могуществе Божества. Величественная картина ночи безмолвно учит богословию. Луна похожа на человеческую жизнь. Возникая на небе, как тонкий ободок света, похожий на серп, она постепенно становится все больше, как будто проходит фазы младенчества, детства и юности, и, наконец, достигает расцвета сил. Словно огненная ладья, окруженная светом как короной, она плывет по небосводу. Затем наступает время, подобно старости человека: луна становится все меньше и меньше, она похожа на сгорбленного старца и, наконец, исчезает в могиле ночи, чтобы затем родиться опять.
Луна - символ времени и перемены этого мира, где все, что родилось, должно умереть, что появилось на свет должно разрушиться и исчезнуть. Ночь, открывающая бесконечные дали неба, учит богословию и размышлению над жизнью и смертью. Но свет звезд и луны холоден и мертв, как блеск льдинок от разбившегося ледника. Красота ночи может восхищать ум, приводить в изумление, но она не может согреть сердце, как не может дать жизнь земле.
Дневное небо лишено величия ночи. Это голубой океан, где только одно светило - солнце, и то его нельзя созерцать глазами. Этот океан то тих и прозрачен, то покрывается как пеной волн облаками. День это образ молитвы. Молитва отличается от размышлений, где ум старается охватить множество предметов, он как бы растекается по огромному полю, а в молитве ум сосредоточен на Одном, но это Одно больше всей вселенной и больше того, что может помыслить о нем человек. В молитве ум стремится отрешиться от всего, чтобы остаться наедине с Богом. Свет солнца дает жизнь земле. Молитва дает жизнь сердцу, она пробуждает в нем любовь. Она не только светит издали, как звезды, но согревает душу своим теплом.
Облака, плывущие по небу, это тоже образ человеческих помыслов и представлений, тени этого мира, грезы, которые по временам обволакивают как бы туманом сердце и рассеивают свет молитвы.
Величественна картина грозы в горах. Небо кажется огромной чашей воды, которая наклоняется из стороны в сторону, и потоки льются через ее края на землю. Вспышки молний похожи на удары копий о доспехи и щиты гор. Пропасти перекликаются друг с другом протяжными голосами грома, а монах сидит в своей келии, погруженный в молитву, и кажется ему, что он плывет в ковчеге, среди волн всемирного потопа. При свете молний струи дождя кажутся серебряной пряжей, соединившей небо с землей, а поломанные бурей стволы - всадниками, выбитыми из седла. Вековые деревья качаются, как тростник, как будто кланяются грозе, как победительнице, умоляя ее о пощаде; а на утро пение птиц возвещает о том, что ночная битва кончена, гроза прошла, и восходящее солнце осушит своими лучами капли дождя, как слезы с лица гор.
Какой добродетелью отличался особенно преподобный Зенон? В каноне святым отцам он назван «плодом сладкого послушания», это означает, что он находился в полном послушании своему учителю преподобному Иоанну, внимал ему как устам Христовым, запоминал каждое его слово, как бы выбивая буквы резцом на каменных скрижалях. На своих собратьев он смотрел как на своих владык, повиновался всем, считал себя ниже всех. Преподобный Симеон Столпник перед тем, как взойти на столп, видел сон: он роет землю для основания дома, а голос говорит – «рой еще глубже». Основанием духовной жизни преподобного Зенона было послушание, и из стебля послушания вырос дивный цветок подвижничества.
В Верхней Кахети преподобный основал Икалтойский монастырь, где был игуменом. Здесь он окончил свой земной путь. Здесь он пребывает как страж своей обители.
Икалто для Грузии является символом чистого православия. Здесь была создана Икалтойская Академия (ХI-ХII вв.), которая дала Грузии несгибаемых борцов за веру. Если знаменитая Гелатская Академия (XI-XII вв.) славилась своей ученостыо, и современники сравнивали ее с Афинами, то Икалтойская Академия отличалась строгим монастырским духом, приверженностью к святоотеческому учению и тем, что мы назвали бы созерцательным богословием. Если преподаватели Гелатской Академии старались использовать для христианской науки арсенал эллинистической философии, очистив ее, как очищают золотую руду, то наставники Икалто стремились очистить сердца своих учеников и сделать богословие - боговидением.
Духовным отцом царя Давида Строителя и главным деятелем поместного Руисо-Урбнийского Собора был настоятель Икалтойского монастыря преподобный Арсений, по духу преемник и сын преподобного Зенона.
2. Выше в горы - ближе к Богу
Если бы меня спросили, что самое красивое в этом мире, то я сказал бы: лик неба, обращенного к горам.
Утром снежные вершины кажутся облаками или стаей лебедей, которые, утомившись от полета, опустились на каменные глыбы. А днем облака, окрашенные лучами солнца, - как бы расшитые золотистой каймой, - становятся похожи на вершины гор, которые, оторвавшись от земли, плывут по небу как огромные льдины в голубом океане.
Небо – глубоко, как человеческое сердце. Небо никогда не бывает одним и тем же, как человеческая душа. Небо всегда ново, как будто видишь его в первый раз. Можно часами смотреть, не отрывая глаз, в его бездонную пропасть, наблюдать за облаками, меняющими свою форму, которые то похожи на воздушные замки, то на лилии в хрустальной вазе, то на чудовищ, вступивших в бой друг с другом. В горах краски видятся как бы через прозрачный кристалл; они контрастны и ярки. Здесь мало полутонов и переходов, как будто твердая рука написала картину, не смешивая красок палитры.
Ночью звезды с их мягким мерцающим блеском становятся похожими на жемчужины, рассыпанные по дну сказочного моря. Иногда кажется, что звезды это искры космического огня, которые взметнулись вверх из-за горизонта и застыли на лету в холодном пространстве ночи.
Необычен рассвет в горах. Его нельзя передать красками на полотне; его можно только увидеть своими глазами. На востоке появляется светлая полоса над горами. Сначала она неясного цвета, как волны весеннего разлива реки; затем она становится голубой, затем алой. Кажется, что заря разрывает черный полог ночи, и, сверкая радугой цветов, поет свою песнь, подобную гимну победителя. Вершины гор как бы пробуждаются от сна, а ущелья и пропасти, которые казались ночью черными тенями, отбрасываемыми горами, клубятся туманом, - как будто из бездны поднимаются волны сизого дыма. Небо в эти минуты похоже на голубой топаз, затем на лазурит. Встает солнце в короне лучей и кажется, что по голубому лазуриту текут потоки расплавленного золота.
Утро в горах чем-то напоминает творение мира; а вид пустынных гор – то время, когда земля еще не была осквернена грехом. Здесь особая красота – задумчивая красота камней, которые кажутся огромными цветами, выросшими в сказочном саду.
В ущелье гор всегда тишина, но особая певучая тишина, оттеняемая шумом ветра или звуком серебряного ручейка, который вьется, как кружевная вязь, среди камней и валунов.
Кавказ называют царем гор; а монахи и отшельники, живущие в его пещерах – это приближенные и друзья царя, которым он открывает ворота своих каменных дворцов, которых он одаривает своим вековым сокровищем – безмолвием, где исчезает само время, и сердце чувствует дыхание вечности.
Прекрасен закат в горах, когда облака кажутся окрашенными пурпурным цветом; они похожи то на венок из алых цветов, то, когда ветер гонит их к западу, – на здания, объятые огнем, на горящие города или острова, залитые кровью. Если это грозовые тучи, то небо похоже на страницы Апокалипсиса.
Что влечет монаха в горы? Почему просыпается радость в его сердце, как родник среди обломков скал и деревьев, впившихся своими корнями в камни, и душа сама начинает петь без слов и звука? Это – тайна, которую не открывают уста, заключенные молитвой. Здесь душа понимает то, что значит сказанное в словах псалма: "...Ты светишь дивно с гор пустынных".
Горы – это царство молчания, поэтому и мое слово уступает место молчанию – этой песни во славу гор. Горы – это образ духовного восхождения, где нужен непрерывный духовный подвиг и труд. Пропасти и ямы под ногами – это те черные провалы греха, которые сокрыты в человеческом сердце; змеи, притаившиеся под камнями – страсти, которые своими ядовитыми зубами уязвляют душу, когда притупляется духовный взор подвижника, когда он забывает о том, что вечная жизнь и вечная гибель решается в глубине его сердца, что самое главное не то, что творится вовне, а то, что в нем самом.
В безмолвии гор монах ищет безмолвия своей души, чтобы в этом молчании звучали слова Иисусовой молитвы, чтобы все силы его духа слились с вечно новым именем Бога, чтобы во мраке отрешенности от земного, где человек оставляет картины своего воображения и суждения своего рассудка, - в этой мистической ночи, - имя Иисуса Христа сияло бы в его душе, как утренняя звезда. Красота гор и неба учит его о Высшей Красоте, а горы и небо - только тени этой красоты. Монах похож на кладоискателя. Он непременно ищет молитвы, как сокровища, ищет так, как будто не имеет ее. Царство гор – его достояние, безмолвие пустыни – его радость.
Где то время, когда подвижники уходили в горы, бросая княжества и царства, как воины, оставляя свои дома, идут на бой с врагом? Их подвиги не могли исчезнуть, их молитвы, как невидимый покров, простерт над нашей страной. Горы Кавказа напоены благодатью, как от бесчисленных рек и родников, их подвигами и трудами. Века набросили свой невидимый покров на землю, здесь все изменилось, но Кавказ остался тем же.
Если бы горы имели уста, то они бы открыли нам имена тех, чьи тела лежат в неведомых миру могилах, а души сияют, как звезды на небесах. Мы не знаем этих имен, но мы чувствуем благодать в горах Кавказа, как будто перед нами открывается занавес времени. Эта радость – свидетельство о их невидимом присутствии. Поэтому, прославляя святых подвижников, мы молимся и тем, чьи имена сокрыты от нас до воскресения из мертвых.
Все святые, в горах кавказских просиявшие, очистите наши души от низменных страстей, чтобы и нам увидеть свет Горной Красоты – Свет Вечного Преображения.
3. Песнь пустынных гор
В горах весна и начало лета самое опасное время для путника. Под лучами майского солнца тают ледники в заоблачных вершинах, и пересохшие русла рек и ручьев наполняются стремительным потоком вод, которые с шумом несутся по ущелью, как будто всадники догоняют друг друга. Нередко после весенних дождей дорога по дну ущелья становится западней для путников: вначале раздается глухой нарастающий шум вдали, как будто ссыплется песок, ударяясь о железную кровлю - это первый сигнал об опасности. Кажется, что темнеет небо, как будто тени сгущаются над ущельем, усиливается и крепнет ветер, который своими порывами, похожими на клокот и крики вороньей стаи, предупреждает о беде.
Внезапно, резкий пронизывающий холод наполняет ущелье. Шум усиливается, растет и переходит в грохот. Течение реки становится все более быстрым. Она влечет за собой щебень, а затем гальку и ветви деревьев. Волны, разбиваясь о камни и выступы скал, несутся вниз клубящейся пеной, кажется, что вода клокочет и кипит, как в огромном котле. Ручей, который еще вчера едва сочился между камней, превращается в широкий поток, который поднимается все выше, как будто вражеские войска лезут по лестницам на стены крепости, а затем, сломав ворота, ворвались внутрь ее и уничтожают все на пути. Теперь вода несет с собой огромные валуны и вырванные с корнем деревья. Если путник не успеет подняться по склону горы, то гибель его неизбежна. Никакой пловец не сможет сопротивляться стремительному потоку горной реки во время разлива.
Весной становятся опасными лесные тропинки, которые прорастают высокой травой: пробуждаются от зимней спячки змеи; они прячутся под корнями и в густой траве. Змея обычно не нападает на человека, но если нечаянно наступить на нее, то ядовитые зубы, как клинки, вонзаются в тело, поэтому пустынники весной, отправляясь в лес, надевают высокие сапоги из твердой кожи и привязывают к поясу длинную веревку, чтобы ее шуршание в траве предупреждало змею о приближении человека.
Если дорога идет сквозь заросли кустарника, то они берут с собой длинный шест, которым проверяют каждый шаг, как слепой дорогу палкой - нет ли в кустарнике гадюк, которые особо ядовиты и опасны весной. Уставший путник прежде, чем сесть на камень, должен осмотреть, нет ли поблизости змеиных нор, не греется ли змея под этим камнем после зимней спячки. Охотники ставят капканы для ловли зверей, а змея сама может стать капканом для путника.
Весной пустыня покрывается ковром из цветов. Мне нравились особенно маки, растущие на пологих холмах, где мало деревьев. Их лепестки, в которых сочетаются красные и черные цвета, похожи на огоньки, горящие между углей. Эти цвета напоминают мне древнюю схиму, где на темном фоне вышиты священные изображения и письмена багряной вязью.
Пустыню днем оглашает пение птиц, которые, прилетев домой из южных стран, радостно приветствуют родные леса и друг друга. Весной трудно посещать пустыню, и сами пустынники в это время предпочитают оставаться на своих местах: копают огороды, чинят келии. После таяния снегов и весенних дождей земля местами превращается в топкую грязь; рытвины, наполненные водой, перерезают дороги и человеку кажется, что он идет по болотной трясине.
Летом пустынники ходят собирать ягоды, а кто умеет - грибы. В пустыне нет удушливой летней жары, от которой страдают жители равнины и морского побережья. Под кронами деревьев, похожих на огромные шатры, даже в полдень тень и прохлада. Летом лес похож на сказку, которая очаровывает человека. В этом необычайном мире как будто теряется само время и не хочется думать о том, что после отдыха пора идти в путь. Здесь часы кажутся столетиями, здесь полумрак, и только редкие лучи, пробивающие сквозь листву, бросают на землю светлые пятна.
Незаметно проходит лето. Пустыня меняет свой лик. Осень набрасывает на лес и горы позолоченное покрывало. Опавшие листья багряного и золотистого цвета грудой лежат на земле. Осеннее солнце не жжет, а греет, словно ласкает лицо. Краски пустыни осенью блекнут и становятся более глубокими, как бы тихими и нежными, в них отражается особая красота и мягкая грусть прощания.
Наступает зима. Горы покрываются снегом, как сединой. Зима - это лучшее время для безмолвия и молитвы. Зима - это "пустыня в пустыне", особенно зимняя ночь. У монаха-пустынника необычайная радость, что никто не постучит в дверь его келии, не прервет молитву, не разлучит его хотя бы на время с Богом, не нарушит сладкого безмолвия. Ночью снег при свете луны кажется белыми цветами, засыпавшими землю, а звезды - искрящимися льдинками на небе. Снег, покрывший сугробами тропинки и дороги, - это еще одна преграда между миром и пустыней.
Монах, который видит перед собой снега, как белую колыбель, и горы, поддернутые туманом, как будто прячущие под маской свое лицо, чувствует себя самым счастливым человеком в мире. Для него нет красоты большей, чем снега и горы, и кажется ему, что он младенец на руках своей матери - пустыни.
Зимой, когда дуют ветры с моря и нередко идут дожди, хорошо монаху в одинокой келии. Капли дождя ударяют в кровлю его хижины, как будто поют протяжную песнь. Этот монотонный шум дождя, в котором он слышит дивную мелодию, сливается с его молитвой. Ему кажется, что в струях дождя исчезает видимый мир, как в волнах потопа, и осталась только его келия, как ковчег, и нет больше ничего и никого в этом мире.
4. Кавказ - трон Божества
В Библии написано, что Господь поставил человека владыкой над землей. Наша земля малая пылинка в необъятном пространстве вселенной и, в тоже время, духовный центр мироздания - единственный оазис жизни в пустыне космоса. Мы видим только малый уголок вселенной, но и он поражает нас своим величием. Звезды, похожие на гирлянды ночных цветов, которые растут в небесном поле, или на стаи огненных птиц, летящих от востока на запад - это таинственные иероглифы о духовном царстве, где праведники буду сиять, как звезды, отражая в своей душе превечный свет Божества.
Ночное небо похоже на шелковый темно-синий занавес, украшенный драгоценными камнями. Что хранится за этим пологом, узнает человек после смерти. Все слова о будущей жизни - только неясные тени по сравнению с тем, что увидит воочию человек. Огромное небо горит холодным огнем бесчисленных звезд, но мы видим малую частицу этого неба, как бы край картины. Так, мы знаем имена только немногих святых, остальные неведомы нам - они скрыты от мира.
Не только небо, но горы Кавказа хранят свои тайны. Сколько неизвестных подвижников уходили от мира в дебри гор, непроходимых как пустыня.
Горы учат о Боге. Кажется, что непрестанный поток времени, как прибой, разбивается у их подножья. В горах душа чувствует дыхание вечности. Если землю сравнить с садом, то горы - это чудные каменные цветы. Кто увидел и почувствовал их красоту, сердце того будет стремиться к горам, как сердце странника - к своей родине.
На уступе, висящем над пропастью, или в ущелье, наполненном валунами и камнями, выточенными ветром и водой, монахи строили свои убогие жилища, но чаще поселялись в пещерах, где до них находили приют дикие звери и обитали змеи. В горах неведомые зодчие возводили храмы и монастыри, развалины которых поражают путника. Кажется чудом и загадкой, не меньшим, чем строительство пирамид, как могли люди поднять на такую высоту отвесных скал огромные каменные плиты. А сколько келий и монастырей скрыты в недрах гор, как гробницы в глубине земли?
Народное предание, как эхо, донесло до нас рассказ о том, что в скале Казбека, недалеко от вечных льдов, находился монастырь, куда удалялись подвижники, давшие обет - не выходить из своего заточения. Это предание наши современники считали легендой. И вот, однажды, случайно, люди увидели в отвесной скале одного из отрогов Казбека дверь, у входа которой висела огромная железная цепь, там же были обнаружены остатки железного троса. Оказалось, что здесь был пещерный монастырь, в котором монахи жили с древних времен до начала XIX века. В пещере находились гробницы, где погребали умерших подвижников; они живыми отреклись от мира, и даже их мертвые тела не выносили из дверей каменного затвора, а погребали на месте их подвигов. Кто первый нашел эту пещеру, как он смог войти в нее - остается неизвестным; возможно, его спустили на веревке с площадки вершины скалы. Кто поднял туда огромную цепь, кто вырыл храм и келии в каменной груди скалы - это тайна.
Есть предание, что в соседних селениях жили несколько семейств, которые поселились там для того, чтобы приносить монахам воду и пищу, которые поднимали на веревке. В пещерный монастырь можно было проникнуть только одним путем – поднимаясь по кольцам железной цепи, как по ступеням лестницы, и хватаясь рукой за железный канат. Чаще всего это были те подвижники, которые решились уже не возвращаться назад. Подъем был очень трудным и опасным. Считалось, что те, кто идут сюда с нечистыми мыслями, не дойдут до конца, их нога соскользнет с кольца цепи, разожмутся пальцы рук, и они найдут себе смерть у подножья скалы.
О святых подвижниках писались книги, а здесь сама скала и пещера служат каменными страницами непрочтенного патерика. О святых подвижниках слагали гимны, а здесь над их могилами поет безмолвную песнь сама тишина, напоенная их молитвами. А сколько таких монастырей и скитов, неизвестных миру находятся в горах Кавказа - как тайники в стенах старинных крепостей! Сколько отшельников нашли свою кончину в горах! Уже при жизни они совершили погребение над собой, и пропели по себе надгробные песнопения. Сколько из них умерло во время пути в лабиринте скал, где только дожди омыли их кости, и только ветры и вьюга протяжно пропели над ними “вечную память”.
Горы учат богопознанию. Белизна ледников, ослепительная при солнечном свете, как поверхность огромных зеркал, и отливающая голубизной в лучах зари, - это образ души, погруженной в молитву и созерцание, в которой отразился Фаворский свет Преображения, свет, который делает душу ангелоподобной и прекрасной. Незапятнанная чистота снега - образ сердца подвижника, который победил свои страсти, к которому возвратилась девственная чистота. Гул ветра в ущелье, похожий на рыдания, напоминает монаху о непрестанном покаянии.
Гроза в горах, когда кажется, что от ударов грома раскалывается на части сама земля, возвещает день Страшного суда, когда люди в ужасе будут молить: “Горы, упадите на нас, и скройте нас от гнева Божьего”. Тишина гор, когда небосвод кажется куполом, вылитым из хрусталя, который может разбиться от звука, как от удара молота, - образ той тишины и покоя, который дает благодать душе отшельника, отрекшегося от всех и от всего. Нет музыки более сладкой, чем тишина; нет слов более глубоких, чем безмолвие; нет красок земли более прекрасных, чем тьма пещерной келии, в которой молится анахорет.
В горах ночное небо кажется близким к земле, как будто можно протянуть руку и сорвать звезды, как гроздья винограда. Ночь в горах почти не имеет сумерек. В равнинах первые звезды зажигаются одна за другой, как будто в храме кто-то зажигает лампады. А в горах звезды вспыхивают сразу, как искры пожара, объявшие небосвод. Кто знает, какие залежи алмаза и золота хранятся в подземных сокровищницах Кавказа; кто знает, сколько пещерных келий и монастырей - этих духовных сокровищ - спрятано от взоров мира, за его могучими стенами. Их развалины проросли кустарником и травой. Ледники, срывающиеся с гор, разрушают и дробят на пути даже огромные камни, как острый серп срезает стебли травы. Сколько пещерных келий засыпано землей и камнями, как будто время наложило на них свою вековую печать. Жизнь отшельников была сокровенной от мира, и смерть хранит их тайну.
Имя Кавказ означает “трон Божества”. Он похож на огонь, взметнувшийся из сердца земли к небу и застывший на лету, как будто пламя превратилось в камень, а свет этого пламени - вечные снега.
Кавказ похож на царя гор. Зимой он одет в белоснежную мантию, как будто сотканную из виссона. Весна набрасывает на его могучие плечи изумрудный плащ. Летом, когда расцветают горные цветы, как будто вспыхивают разноцветные огни, то Кавказ похож на царя в тронном зале, украшенного драгоценными камнями. А осень - облачает его грудь в золотую парчу, как в священную ризу. Сама Грузия кажется юной девой, которая прильнула к Кавказу - своему седовласому отцу, как будто ищет у его груди защиту от врагов.
Для нас неведомы имена отшельников, населявших эти горы, но мы чувствуем силу их молитв, как ощущаем благоухание цветов, хотя не знаем их названий; как сердце слышит дыхание благодати в старинном храме, хотя бы мы не знали, кому посвящен его престол.
Мир стремится вовлечь нас в водоворот страстей. Он хочет, чтобы мы забыли о вечности; он предлагает нам мимолетную сладость и наслаждения, которые превращаются в горечь. Он обещает все и не дает ничего; он всегда лжет, и смеется над теми, кто доверились ему. Он тиранит и пугает свои жертвы, - как господин рабов, - чтобы они служили ему одному. Но все его обещания - мелькающие тени. Он может дать только одно - щемящую пустоту сердца, погоню за призраками во сне, которая оканчивается, как пробуждением - смертью. А горы - это напоминание душе о вечности.
Злая сила, которая хочет отлучить душу от Бога, может уничтожить храмы, сжечь священные книги, но она не сможет разрушить гор - этой песни о вечности.
