Архимандрит Плакида (Дезей)
I. Истоки исихазма
Антоний был современником гонений при Диоклетиане (303), самых ужасных в истории Церкви, и Медиоланского эдикта 313 года, в котором император Константин, первый император-христианин, даровал христианам свободу вероисповедания.
Это событие повсюду в Церкви было принято с огромной радостью. Начиная с апостольских времен, христиане представляли себе таинство Искупления как победу Христа над сатаной, над смертью и над всеми силами зла. Крушение язычества представлялось теперь явным знаком этой победы. Антоний и первые монахи – порождение эпохи "богословия победы". Кроме того, монашество зарождалось в Египте, что было символично – ибо древнее христианское предание сообщало, что, когда Святому Семейству пришлось бежать от гонений Ирода в Египет, идолы в языческих храмах разбивались, падая с престолов.
Но, в то же время, Антоний и все раннее монашество появились в переломный для Церкви период и открыли всем, чем наполнена жизнь Церкви внутри. Ведь установление христианской империи имело отношение лишь к религиозной политике, и к тому же подвергло Церковь искушению властью и опасности вторжения в ее недра духа мира сего. Зарождающееся монашество напоминало о том, что победа Христа и его Церкви имеет, прежде всего, внутренний смысл. И если это победа над языческими идолами, то, прежде всего, - над теми идолами, что находятся у каждого в сердце. В глазах христиан той эпохи непрестанная духовная брань, которую вели монахи, была подобна тем испытаниям, что терпели мученики на аренах. Их победы – или, скорее, победы Христа в них – над всеми бесовскими искушениями и всеми формами самообожествления, а также их лица, преображенные неземным светом, ясно свидетельствовали о том, где происходят настоящие битвы и одерживаются настоящие победы. Монашество не оспаривало идеала христианской империи, но при этом служило необходимым противовесом ее гигантским просторам; в минуты провалов империи оно оставалось прибежищем и хранилищем ее высших ценностей.
Житие Антония было написано Афанасием, епископом Александрийским сразу же после кончины святого. Оно, в том числе и по причине своего авторства, является поистине "уставным документом" монашеской жизни.
Антоний родился у пожилой четы в селении Кома, в долине Нила, около 250 года. В возрасте восемнадцати лет он потерял своих родителей. Момент его призвания к монашеской жизни во время чтения Евангелия в храме, является как бы образцом монашеского призвания:
Но не минуло еще шести месяцев по смеpти его pодителей, когда он, идя по обычаю в хpам Господень и собиpая воедино мысли свои, на пути стал pазмышлять о том, как Апостолы, оставив все, пошли во след Спасителю, как упоминаемые в Деяниях веpующие, пpодавая все свое, пpиносили и полагали к ногам Апостольским для pаздаяния нуждающимся, какое имели они упование и какие воздаяния уготованы им на небесах. С такими мыслями входит он в хpам. В чтенном тогда Евангелии слышит он слова Господа к богатому: аще хощеши совеpшен быти, иди, пpодаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши сокpовище на небеси и гpяди в след Мене (Мф. 19, 21). Антоний, пpиняв это за напоминание свыше, как если бы для него именно было это чтение, выходит немедленно из хpама […]. Все пpочее движимое имущество пpодает и, собpав довольно денег, pаздает их нищим, оставив немного для сестpы.
Антоний стал учиться у подвижников, живших по соседству, и начал вести образ жизни, который, по сути своей, будут вести впоследствии все монахи:
В одном ближнем селении был тогда стаpец, с молодых лет пpоводивший уединенную жизнь. Антоний, увидев его, поpевновал ему в добpом деле […]. Все желания устpемлял, все тщание пpилагал к тpудам подвижническим. Работал собственными своими pуками, слыша, что пpаздный ниже да яст (2 Сол. 3, 10), и часть издеpживал на хлеб себе, иное же на нуждающихся. Молился он часто, зная, что должно наедине молиться непpестанно (1 Сол. 5, 17), и столь был внимателен к читаемому, что ни одно слово Писания не падало у него на землю, но все удеpживал он в себе, почему, наконец, память заменила ему книги.
И вот, в этом относительно уединенном состоянии, Антоний обретает опыт невидимой брани с бесовскими искушениями, которым он противостоит, вооружившись непрестанной молитвой. Но его тянет в великую пустыню, простирающуюся по обе стороны от пышно цветущей, но узкой долины Нила. Он предчувствует, что пустыня станет для него местом решающих битв и приближения к Богу. Он первым уходит в глубь пустыни и постепенно будет обустраиваться во все более отдаленных местах. Каждое из последующих перемещений по пустыне являлось выражением присущего Антонию исключительно динамичного понимания духовной жизни. Как пишет автор его жития, сам он не памятовал о пpошедшем вpемени, но с каждым днем, как бы только полагая начало подвижничеству, пpилагал вящий тpуд о пpеспеянии, непpестанно повтоpяя сам себе изpечение Апостола Павла: задняя забывая, в пpедняя же пpостиpаяся (Флп. 3, 13).
Наконец, Антоний поселяется в узкой и глубокой пещере, расположенной на склоне горы Колзом, в пустыне неподалеку от Красного моря. В голом утесе открывался коридор в форме замочной скважины, куда с трудом мог протиснуться человек; через несколько метров коридор заканчивался чуть более просторной комнатой естественного происхождения. Некое подобие террасы перед входом в пещеру позволяло созерцать бескрайнюю пустыню. Ниже, в нескольких сотнях метров располагался источник, окруженный пальмами, где можно было устроить небольшой сад.
В этом суровом месте, благоприятном для безмолвия, Антония постоянно преследовали бесы, пытаясь нарушить покой его души. Но, по словам Афанасия, победоносное присутствие Христа постепенно проявлялось в нем все больше. Он светился миром и радостью. К нему стекались миряне в поисках духовного совета или исцеления, а также жаждущие монашеского подвига. Он стал прообразом тех духовных отцов, старцев, которые будут встречаться на протяжении всей истории православной духовной жизни:
И лицо его имело великую и необычайную пpиятность […]. Так узнавали и Антония, потому что пpи душевном спокойствии никогда не возмущался, и пpи pадостном состоянии духа никогда не бывал мpачен […]. Пpитом, в такой меpе умел он говоpить на пользу каждому, что многие из людей военных и имеющих большой достаток слагали с себя житейские тяготы и делались в конце концов монахами. Одним словом, как вpач, даpован он был Богом Египту. Ибо кто, если пpиходил к нему печальным, возвpащался от него не pадующимся? Кто, если пpиходил к нему пpоливающим слезы об умеpших, не оставлял тотчас своего плача? Кто, если пpиходил гневным, не пеpеменял гнева на пpиязнь? Какой нищий, пpишедши к нему в унынии, и послушав его, и посмотpев на него, не начинал пpезиpать богатства и не утешался в нищете своей? Какой монах, пpедававшийся неpадению, как скоpо пpиходил к нему, не делался гоpаздо более кpепким? Какой юноша, пpишедши на гоpу и увидев Антония, не отpекался тотчас от удовольствий и не начинал любить целомудpие? Кто пpиходил к нему, искушаемый бесом, и не обpетал себе покоя? Кто пpиходил к нему, смущаемый помыслами, и не находил тишины уму?
Скончался Антоний в 356 году, на горе, у подножия которой и поныне располагается монастырь, носящий его имя, все еще населенный коптскими монахами. Пустыни Египта наполнились монахами еще при его жизни. Эти места стали горнилом, в котором выплавлялись важнейшие черты православной духовности – такой, какой она будет оставаться на протяжении множества веков. Отголоски учения старцев – прежде всего, из Скитской, Нитрийской и Келлийской пустынь, расположенных к западу от дельты Нила, между Каиром и Александрией, в виде изречений или поучительных случаев дошли до нас в "Изречениях Отцов-пустынников". Общежительные монастыри, основанные в Нижнем Египте святым Пахомием, остались вне пределов исихастской традиции.
Первые монахи-пустынники часто были родом из сельской местности, но вскоре к ним присоединились образованные люди из самых разных уголков Империи. Между египетскими пустынями и крупными центрами христианского мира – Александрией, Кесарией Палестинской, Антиохией, Каппадокией, Константинополем, - и даже далекой Европой, откуда шли паломники, существовала тесная связь.
Таким образом, Отцы-пустынники унаследовали во всей полноте учение, созданное на основе Священного Писания и апостольского предания Отцами Церкви, то есть епископами и богословами, на протяжении двух веков проповедовавшими и писавшими с целью распространения христианства, а также в ходе полемики с то и дело возникавшими искажениями вероучения. Отцы-пустынники испытывали влияние этой богословской атмосферы, а их изречения и сочинения вносили свой вклад в богословие, как это будет происходить со всеми авторами последующих эпох, чьи творения также фигурируют в "Добротолюбии". В Православной Церкви всякая духовность существует неотрывно от того, что Владимир Лосский называл "мистическим богословием Восточной Церкви". Собственно говоря, это есть богословие всей полноты Церкви, как это видно по духовным памятникам первых четырех веков христианства.
Уже во II и III столетиях Отцам Церкви пришлось столкнуться с гностическими сектами, которые, несмотря на свое чрезвычайное многообразие, были схожи в главном: "божественное" они отождествляли с нематериальным, а материю считали чем-то дурным по определению. Согласно гностическому учению, некоторые люди, "духовные", обладают нематериальной душой, светлой частичкой, спустившейся из божественного мира в мир материи, тогда как остальные люди являются чисто материальными существами. Последние якобы неизбежно обречены на погибель, а вот духовные, осознав (это знание по-гречески и называлось gnosis) свою истинную природу, могли освободиться от своей материальной оболочки и обрести свое место в мире чистых духов или "плероме" (от греч. pleroma, полнота). И Христос, якобы, не воплотился в действительности, а только облекся в видимость материального тела, чтобы помочь духовным людям своим учением и своим примером освободиться от материи.
Такие учения были широко распространены в Египте в эпоху Отцов-пустынников. Полемизируя с их представителями, Отцы Церкви постоянно повторяли, что материя не является злом, что она сотворена Единым Богом, Который есть Высшее Благо, и что тело должно воскреснуть и быть обоженным вместе с душой. В то же время, они учили, что душа не является божественной по природе, а кто-либо из людей – изначально злым, но что все люди имеют дар свободы, позволяющий им принять или отвернуть благодать Святого Духа, которая единственная и может сделать людей сынами Божьими и причастниками божественной природы. Единственным настоящим злом является грех, в котором человек по своей воле отворачивается от Бога, Источника Жизни, поклоняясь собственному "я".
Великие александрийцы III века, Климент (ок.150-200) и Ориген (ок.185-253), ложному учению гностицизма противопоставили концепцию истинного христианского "гнозиса". Опираясь на пастырские послания апостола Павла, они учили, что христианин, очищаясь от страстей и возрастая в исполнении евангельских заповедей, получает такое знание, которое одновременно является и даром разумения Священного Писания и тайн творения, и опытом ощущения присутствия Бога в душе. Ориген продолжил в христианском духе учение жившего двумя веками ранее еврейского мыслителя Филона Александрийского. В толковании Священного Писания он соединил типологический метод, примененный еще составителями книг Нового Завета, представлявшими все события Ветхого Завета как прообразы воплощения Христа и подготовка к нему, и аллегорический метод, который в эллинистической философии применялся по отношению к классическим произведениям для обнаружения в мифологии символов космологических и философских истин.
Библия, истолкованная таким образом, говорила не только о Христе и Церкви, но и содержала учение о христианской духовной жизни. Войны израильского народа с земными врагами становились образом незримой и необходимой для каждого человека борьбы с искушениями, являющейся продолжением той битвы, которую вел Христос против сатаны. Все библейские тексты, в которых говорилось о встрече с Богом или о видении, предвозвещали то самое истинное знание, или созерцание (греч. theoria), которое венчает борьбу и подвиг каждого ревностного христианина. Благодаря такому прочтению, которое порой может нас смущать и казаться необоснованным, для каждого из читателей Библия становилась живым словом Божьим, не теряющим своей актуальности.
Антоний и египетские монахи были знакомы с этими представлениями, которые будут служить питательной средой для духовной жизни множества монахов, живших в последующие столетия. Но в эпоху архиепископа Афанасия Александрийского (ок.296-373) Церкви стала грозить новая опасность. Как только закончились гонения на веру, один из александрийских пресвитеров, Арий, принялся учить, будто бы Сын Божий, второе лицо Святой Троицы, был всего лишь высшим творением, которым Бог воспользовался как инструментом, чтобы спасти мир. Ученики Ария вслед за этим стали отрицать и божественность Святого Духа. Таким образом, Тайна Троицы, единства общих по сущности Лиц, подверглась плоскому, упрощенному толкованию, в чем-то родственному неоплатоническим построениям, в которых между высшим Единым и множеством созданий вводились посредники.
В ту эпоху императоры, будучи христианами (если не считать Юлиана-отступника), благоволили именно арианству, так как желали водворить в Империи религиозный мир, прибегнув к компромиссным формулировкам и поступившись истинами веры. Столкнувшись с таким искажением христианского учения, Афанасий с благословения Антония на Никейском Соборе (325) встал на защиту истинного вероучения. Ему принадлежат такие слова: "Бог стал человеком, чтобы человек стал богом"; "Сын Божий (по природе) сделался человеком, чтобы человек смог стать сыном Божьим (через усыновление), становясь членом Тела Христова", а также, "Если Слово не есть Бог, человек не может быть обоженным".
Мужественное исповедание православной веры стоило Афанасию пяти ссылок, две из которых он отбывал в Европе – в Трире и в Риме; благодаря этому на Западе узнали о святом Антонии и об идеале монашества, воплощением которого явилось его житие. Немногим позже святой Василий Кесарийский (ок.330-379), св. Григорий Нисский (ок.335-395) и св. Григорий Богослов (ок.329-389), называемый Назианзином (несмотря на то, что он никогда не был епископом этого города), завершили дело Афанасия и одержали окончательную победу над арианской ересью. Эти святые, которых называют Отцами-Каппадокийцами за их происхождение, обогатили православное предание наследием Оригена; некоторые мнения этого александрийского богослова были неприемлемы и подверглись осуждению - в особенности теория о предсуществовании душ, - тогда как прочие элементы его учения, имеющие непреходящую ценность, были сохранены. Святой Василий Великий сыграл важную роль в организации и распространении монашества в Каппадокии, а его брат Григорий Нисский является автором выдающихся духовных сочинений – "Жизнь Моисея Законодателя", "Слово о девстве", толкования на книгу Песнь Песней и на Заповеди Блаженств.
В конце IV века и на протяжении V века вероучительные споры вышли на новый виток, и монахи часто играли в них немалую роль. Богословы "Антиохийской школы" – Феодор Мопсуэстийский (ок.350-428) и, прежде всего, Несторий (ок.382-451) – делали акцент на различении природ во Христе, что привело их к крайности – мысли о том, что Слово, второе лицо Святой Троицы, не является субъектом человеческих действий Христа. Деву Марию, якобы, следовало называть не Богородицей (Theotokos), а "Христородицей".
Св. Кирилл, архиепископ Александрийский (ок.362-444) боролся с несторианством и утверждал единство личности Христа и, следовательно, его тождество Слову Божию. Здесь было затронуто и учение об обожении человека. По утверждению святителя Кирилла, если человеческая природа не была воспринята во всей полноте божественным лицом, она не может быть пронизана энергиями божества. Эта сторона учения св. Кирилла была одобрена на Эфесском Соборе (431).
Но некоторые из его учеников настолько дорожили теми формулировками, которыми пользовался их наставник, что стали подозревать в несторианстве всякого, кто считал человеческое во Христе "природой" в строгом смысле этого слова. Единственно приемлемой им представлялась формулировка, некстати позаимствованная св. Кириллом у Аполлинария Лаодикийского, согласно которой во Христе признавалась "одна воплощенная природа Бога Слова". По этой причине сторонников такой формулировки стали называть монофизитами (monos – единственный, physis – природа). На Халкидонском Соборе возобладала верность духу учения Кирилла, а не его букве; монофизитское учение было осуждено наряду с несторианским, а также было провозглашено, что во Христе следует признавать две природы – божественную и человеческую, соединенные нераздельно и неслиянно, – и одно лицо, или ипостась, – ипостась Бога-Слова.
Халкидонский собор не повлек за собой воссоединения ни с несторианами, ни с монофизитами. Хотя и те, и другие были согласны в том, что касалось основы христианской веры – и те, и другие признавали, что Христос является полностью Богом и полностью человеком, - между этими различными течениями оставались немаловажные расхождения в том, что касается богословского осмысления таинства Воплощения. Египет, Западная Сирия и Армения примкнули к монофизитству, а Церковь Персии – к несторианству. В каждом из лагерей наиболее решительно отстаивали то, что казалось единственно возможным выражением таинства Воплощения, именно монахи.
В конце V века или в начале VI загадочный автор под именем Дионисия Ареопагита пожелал пересказать учение древних Отцов на языке неоплатонической философии, которым пользовались Прокл и Ямвлих. Эти сочинения не вошли в "Добротолюбие", но стали одним из источников для св. Максима Исповедника и св. Григория Паламы.
Таким образом, учение духовных наставников, принадлежащих к традиции "Добротолюбия", основывающейся как на опыте предшественников, так и на собственном, оказалось в тесной связи с богословием Отцов Церкви. Ведь они тоже говорили, исходя из собственного духовного опыта, и в их богословских сочинениях встречаются близкие по духу к "Добротолюбию" фрагменты. Если в "Добротолюбие" они и не вошли, то дух их учения ощущается там, как невидимая канва всего сборника.
Одним из наиболее крупных и влиятельных духовных авторов IV века, впитавших и дух богословия Отцов Церкви и опыт Отцов-пустынников, является Евагрий Понтийский.
Евагрий родился примерно в 345 году в Понте, в Малой Азии, и начинал формироваться как духовный мыслитель под влиянием великих Каппадокийцев – святого Василия Великого, посвятившего его во чтецы, и святого Григория Богослова, который рукоположил его в диаконы и увез с собой в Константинополь на период своего недолгого епископства (380-381). Затем, по совету святой Мелании Старицы, ярой почитательницы Оригена, Евагрий уехал в Египет и принял там монашество; сначала он подвизался в Нитрии, а потом – в Келлиях, где и оставался до самой кончины (399).
В своих сочинениях авва Евагрий называет себя всего лишь учеником тех духовных наставников, которых он посещал в Египте – в особенности Макария Александрийского и Макария Египетского. Его высокий литературный талант и философская образованность позволили ему облечь свое учение в классически стройную форму.
Представления Евагрия о духовной брани, о восьми смертных грехах, о различных ступенях созерцания и о "чистой молитве" говорят нам о нем как о чрезвычайно тонком психологе, обладающем выдающимся духовным опытом. Это учение вписывается в рамки космологических представлений, унаследованных им от Оригена. Согласно взглядам Оригена, Бог изначально сотворил мир состоящим только из духовных существ. Все эти духи, за исключением существовавшей и прежде души Христа, злоупотребив своей свободой, в той или иной степени согрешили; и тогда они облеклись в той или иной степени "плотные" тела и стали, в соответствии с этим, ангелами, людьми или бесами. В конце времен, после постепенного очищения, все вернутся к своему исходному состоянию и вновь образуют, благодаря апокатастасису (от греч. apokatastasis – "возвращение к исходному состоянию"), "генаду" - изначальное единство духовных созданий. Для падших людей путем к обретению утраченного ангельского состояния, которое станет для них преддверием возвращения к еще более духовному состоянию уже в том мире, за пределами истории, являются аскеза и молитвенная жизнь.
Несомненно, учение Оригена и до Евагрия было известно некоторым египетским монахам, и его отголоски в виде кратких высказываний можно обнаружить уже в письмах Антония Великого (подлинность которых не доказана). Эта приверженность взглядам Оригена свидетельствует о том, что в кругах египетского монашества царила определенная свобода в богословском истолковании тех моментов, которые не касались принятых всеми догматов веры и могли обсуждаться.
У Евагрия нигде не встречается систематического изложения этой космологии и примыкающей к ней христологии. Эта концепция для него является скорее не рационально обоснованным учением, которое требовало буквалистского понимания, а чем-то вроде "мифа" в платоновском понимании, который так или иначе преломился в многочисленных фрагментах его "Умозрительных глав". Осуждено это учение было уже в 543 году, а затем в 553, на V Вселенском Соборе, после того, как последователи Евагрия изложили его в виде довольно жесткой схемы.
И с тех пор для православного христианского мира Евагрий стал "нечестивым Евагрием". Сочинения его были частично утрачены – по крайней мере, в оригинале, - а частично сохранились под псевдонимами (в частности – преподобного Нила Синайского).
Несмотря на это, сочинения Евагрия, попавшие в черный список, сыграли огромную роль в развитии православной аскетики. Восточная исихастская традиция полностью продолжает его идеи. На Западе его наследие было стало известно в изложении Иоанном Кассианом – до основания своих монастырей в Провансе он между 380-м и 399-м годами подвизался в той же монашеской общине, что и Евагрий.
Творения Иоанна Кассиана Римлянина – "Устав иноческого общежития" и "Обозрение" - были написаны для монахов Прованса и монастырей на Лерине и Йерских островах. В них Иоанн Кассиан изложил учение о духовной брани и молитве, в котором прослеживается влияние аввы Евагрия. Однако местами, чтобы избежать кривотолков, он намеренно заявляет о своей приверженности православному вероучению. Своей причастностью к наследию аввы Евагрия и Отцов-пустынников западное монашество и, вслед за ним, вся католическая духовная традиция, обязаны именно Иоанну Кассиану.
Наряду с сочинениями аввы Евагрия одним из основных источников формирования исихастской традиции являются творения святого Макария Египетского.
Преподобный Макарий был основателем полуобщежительного монастыря в Скитской пустыне (ныне – Вади Натрун) в Нижнем Египте. Принято считать, что из приписываемых ему сочинений в действительности ему принадлежат несколько речений и одно дошедшее до нас письмо. Его именем также надписаны многочисленные сборники "Духовных бесед". В X веке св. Симеон Метафраст (+ ок.982), высокий византийский чиновник, под старость принявший монашество и составивший жития многих святых, частично систематизировал эти тексты, расположив их по темам. В "Добротолюбие" вошла именно эта структурированная версия.
Вплоть до 1920 года "Беседы" Макария чаще всего принимались за достоверные. Но затем Дом Виллькур, монах-бенедиктинец, занимавшийся критикой текстов, обратил внимание на то, что в этих "Беседах" практически дословно приведены высказывания, которые были осуждены как мессалианские в ходе Соборов 390-431 годов. Возник вопрос, не является ли в таком случае текст "Бесед" тем, что считалось "Подвижнической книгой" мессалиан? И поскольку некоторые указания вывели критиков на след одного из руководителей мессалианской секты, некоего Симеона Месопотамского (о котором в действительности ничего, кроме имени, неизвестно), то его и стали считать предполагаемым автором приписанных преп. Макарию текстов.
На самом деле, проблема куда более сложна. При внимательном прочтении "Бесед" становится очевидно, что они полностью православны по духу, а вменяемые в вину фразы имеют еретическое значение только если их вырвать из контекста. Действительно, вопросы, заданные "Макарию" собеседниками, порой звучат по-мессалиански, но ответы вносят все необходимые уточнения и исправления.
К тому же известно, что руководители мессалианского движения, сами родом из Месопотамии, отправлялись в свое время в Египет и обращались с вопросами к старцам, подвизавшимся в пустыне. Так, может быть, "Беседы" являются записью этих диалогов? Многое роднит "Беседы" с "Письмами" Антония Великого и аввы Аммона, творениями Исайи Отшельника и даже с "Обозрением" Иоанна Кассиана Римлянина, а также с коптской макариевской традицией. Мессалиане могли использовать этот сборник в качестве своей "Подвижнической книги", скомпрометировав его тем самым в глазах ревнителей православия и подав повод к ложной интерпретации.
Как бы то ни было, автор "Бесед", которого, бесспорно, предпочтительнее было бы называть по-прежнему преп. Макарием, является, наряду с аввой Евагрием, одним из величайших духовных наставников раннего монашества. Евагрий, с его философской культурой, примыкает к среднему платонизму, тогда как в "Беседах" гораздо менее образованного Макария чувствуются отголоски стоицизма, но при этом само его учение, не чуждое влияния Оригена, является глубоко библейским по духу. В особенности настойчиво Макарий говорит о роли сердца в духовной жизни, и о том, какое место в ней занимает тело, а также о различных сторонах действия божественного промысла по отношению к человеку и о необходимости совместного действия божественной благодати и человеческой свободы, которое дает возможность благодати крещения проявиться в полной мере в том "вкусе Бога", который является "достоверным ощущением действия силы Духа в сердце" ("Беседы", 15,20).
О фактах биографии Диадоха известно очень немногое. В период Халкидонского Собора (451) он был епископом Фотики в Эпире, а до этого, скорее всего был настоятелем какой-то монашеской общины. Возможно, некоторое время он прожил в Карфагене после вторжения вандалов под предводительством Гензериха в Эпир в период между 467 и 474 годами. Этим по-видимому, и объясняется то влияние, которое Диадоховы "Сто умозрительных глав" оказали на сочинение V века, "Созерцательная жизнь", принадлежащее Юлиану Померию, который жил в населенной арианами Африке и затем в Галлии стал наставником Кесария Арелатского. Умер Диадох в 474 году.
Учение блаж. Диадоха, изложенное блестящим литературным языком и основанное на глубоком личном духовном опыте, хранит отголоски традиций раннего монашества. Диадох был знаком с произведениями Евагрия, но в большей степени опирается на "Духовные беседы" преп. Макария Египетского. Как и преп. Макарий, блаженный Диадох настойчиво говорит о деятельном характере духовной жизни и выступает против мессалианской ереси.
У Диадоха описаны различные стадии невидимой брани, говорится о необходимости постоянного памятования о Боге и призывания имени Иисуса. Он пишет о том, что, по мере духовного возрастания, пробуждается "духовное чувство", благодаря которому человек может вкусить сладость Бога "ощущая ее во всей полноте".
Многие из египетских монахов носили имя Исайя. Автор сочинений по аскетике, частично вошедших в "Добротолюбие" под именем Исайи Отшельника, по-видимому жил в Скитской пустыне в конце IV – начале V веков. Он общался с некоторыми из Отцов, чьи имена фигурируют в сборнике изречений (Apophtegmes) – преп. Макарием Египетским, Пименом и его братьями, Анубисом, Пафнутием, Лотом. Агафоном, Аммоном, Ахиллесом, Сисоем и т.д. У него самого были ученики, в том числе – некий монах Петр. Точно не установлено, когда он отправился из Египта в Газу и поселился там в затворе в одном из монастырей; Петр сопровождал его и записал его наставления, осуществляя посредничество между ним и внешним миром. Исайя умер в очень преклонном возрасте и, по-видимому, не принял решений Халкидонского Собора.
Вероятно, можно считать, хотя некоторые критики и оспаривают это предположение, что Исайя Скитский и Исайя Газский – одно и то же лицо. В любом случае, Исайя из "Добротолюбия" был современником составления первых сборников "Речений". Он и сам составил небольшой такой сборник, вошедший в полное собрание его сочинений. Во всех своих творениях он предстает верным учеником Отцов-пустынников; в них прослеживается влияние аввы Евагрия и макариевских "Бесед".
Преп. Марк Подвижник (иногда его называют также Марком Монахом и Марком Отшельником) жил в V веке, был отшельником, а затем игуменом одного из монастырей.
Как и блаженный Диадох, он является духовным наследником преп. Макария Египетского и Отцов-пустынников; их учение он передал последующим поколениям: "Всякий крещенный в православную веру человек в скрытом виде воспринял всю благодать. Но полноту он обретает лишь при условии исполнения заповедей […]. Божественная энергия стяжается по преимуществу молитвой […]. Все исполнение заповедей и заключается в молитве. Ибо нет ничего столь возвышенного, как любовь к Богу." "Достоверность", "энергия" - это, бесспорно, те самые слова, которыми передавал свой мистический опыт Макарий Великий. Этот опыт у Марка Подвижника предстает как полное раскрытие благодати крещения, происходящее в результате исполнения заповедей и непрестанной молитвы.
В области Газской пустыни, являющейся природным продолжением пустыни Египетской, подвизались три духовных автора, которые оставили после себя учение, являющееся синтезом доктрины отцов-пустынников, изложив его в очень конкретной, убедительной и взвешенной манере.
Монастырь аввы Серида, в котором они жили, был основан в конце V века. Духовниками обители были два старца – Варсонофий и Иоанн Пророк, жившие неподалеку от монастыря в строгом затворе и общавшиеся со своими духовными чадами только в письмах и через записки, которые Серид записывал под диктовку. Эти письма дошли до нас и являются единственным источником, по которому можно составить представление о практике духовного окормления в среде палестинского монашества.
Одним из духовных чад Варсонофия и Иоанна был монах Дорофей, от которого остался сборник наставлений, писем и изречений, где чувствуется отголосок учения двух святых затворников, изложенного более систематизировано.
Об этом святом в "Добротолюбии" сообщает только "Беседа об авве Филимоне". Исходя из различных указаний, можно предположить, что жил он между 470 и 550 годами. Большую часть своей жизни он провел в Скитской пустыне (ныне – Вади Натрун) – сначала в пещере неподалеку от Римской Лавры (ныне – монастырь Барамус), затем – в Лавре Иоанна Колова (невдалеке от нынешнего монастыря Амба Бишои), сейчас уже не существующей.
Этот краткое, но очень захватывающее повествование является яркой квинтэссенцией всей исихастской аскетики, в том виде, в каком она сложилась в пустыне на протяжении IV и V веков. Он является веским аргументом в пользу версии о египетском происхождении Иисусовой молитвы – именно здесь, если следовать варианту, представленному в греческом "Добротолюбии", впервые встречается полная формулировка молитвословия: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!"
Импульс, в результате которого на свет появилось столько выдающихся духовных сочинений, в VI веке угас в связи с тем, что в это время большинство египетских монахов приняло монофизитское учение, а сами общины стали ареной богословских дискуссий; к тому же столетие спустя в Египет вторглись мусульмане. V и VI века – это эпоха расцвета палестинского монашества: достаточно упомянуть святого Евфимия (377-473), святого Савву (439-532) и святого Феодосия Великого (423-529); здесь выкристаллизовалось чинопоследование греческой литургии, но значительных духовных сочинений в этой среде не возникло.
Эстафета египетских монахов была перехвачена на Синайском полуострове. Ищущие уединения встречали здесь не безбрежные песчаные просторы, а обрывистые скалы с острыми обломанными склонами и огромными глыбами красного гранита. С этими местами были связаны ключевые события Ветхого Завета – юность пророка Моисея, встреча у колодца с дочерьми Иофора, Неопалимая Купина, исход евреев из Египта, восхождение Моисея на вершину горы, божественное видение, получение скрижалей с заповедями. Отшельники поселялись на Синае, начиная с IV века. Император Юстиниан, желая защитить их от смертоносных нашествий бедуинов, повелел построить там укрепленный монастырь, сначала называвшийся монастырем Неопалимой Купины (Batos – по-гречески), а затем получивший имя святой Екатерины.
Одним из первых Синайских монахов, чьи сочинения дошли до нас, является святой Нил Синайский. Он был родом из Анкиры в Галатии, учился у святого Иоанна Златоуста и, возможно, был префектом Константинополя при императоре Феодосии (379-395), а затем принял монашество на Синае. Ему приписывается обширная переписка объемом в более чем тысяча посланий.
Однако современная критика указывает на то, что авторство этих писем имеет легендарный характер, а в действительности корреспонденция принадлежит игумену одного из монастырей Анкиры в Галатии. Что же касается "Подвижнического слова", вошедшего в "Добротолюбие", то оно написано каким-то египетским монахом, также неизвестным.
Имя Нила-подвижника традиционно упоминается рядом с именем аввы Евагрия, так как именем Нила Синайского надписывались некоторые сочинения Евагрия после того, как в VI веке было осуждено учение Оригена.
Самым выдающимся из живших на Синае духовных авторов является Иоанн Лествичник, получивший это прозвище из-за написанной им "Лествицы" (годы жизни - приблизительно 575 по 650).
О подробностях его жизни нам известно очень немногое. О его происхождении нельзя сказать чего-либо определенного, но присущий ему стиль изложения позволяет предположить, что до того, как в возрасте шестнадцати лет отправиться на Синай, Иоанн получил солидное образование.
Он не присоединился к братии общежительного монастыря, построенного у подножия горы, а пошел в послушание к старцу Мартирию Святому, который, подобно многим другим монахам той эпохи, жил в отдельной келье. Постриг Иоанн принял в двадцать лет.
Так, в послушании и смирении, Иоанн прожил у своего старца девятнадцать лет. Когда же старец скончался, Иоанн отправился в уединенное место под названием Фола (Вади эль Тла), где поселился в пещере, находящейся в некотором отдалении от группы отшельников, живших в этом месте. По-видимому, его духовным отцом в те годы был некий авва Георгий Арсилаит, мельком упомянутый в 27 ступени "Лествицы".
Невозможно точно установить, когда произошла достаточно длительная поездка Иоанна в некий крупный общежительный монастырь, который, если следовать тому, что сказано в "Лествице" (4,31), должен был находиться где-то в окрестностях Александрии. В IV и V ступенях содержится немало сведений, относящихся к этому периоду, проведенному в Нижнем Египте.
Преподобный Иоанн стал выдающимся духовником, к которому многие приходили за советом. Один монах по имени Моисей жил у него в послушании в течение двадцати лет. Но эта добрая слава преп. Иоанна стала поводом к тому, что завистливые монахи начали строить против него козни. Он вышел победителем только благодаря тому, что терпеливо сносил все и хранил безмолвие, которое нарушил только по просьбе раскаявшихся врагов.
После сорока лет отшельничества преп. Иоанн был избран игуменом общежительного монастыря на Синае. Несомненно, именно в этот период он по просьбе Иоанна, игумена Раифского составляет свою "Лествицу".
Достигнув преклонного возраста, преп. Иоанн еще при жизни назначил себе преемника, своего брата Георгия, который, впрочем, прожил лишь на десять месяцев дольше самого Иоанна.
"Лествица" преподобного Иоанна, произведение весьма самобытное, но вместе с тем созвучное всей предшествующей христианской аскетической традиции, стремительно разошлась по всему византийскому миру; в Византии именно она оказала определяющее влияние на исихастское течение, центр которого после арабского нашествия переместился с Синая на Афон. В Православной Церкви, по словам о. Иоанна Мейендорфа, Иоанн Лествичник занимает "первое место в ряду наставников подвижничества".
Значительное место в исихастской традиции принадлежит еще двум насельникам Синайского монастыря. Это Исихий Ватосский и Филофей Синаит. Для обоих характерно стремление представить духовную жизнь как борьбу с помыслами и чтение Иисусовой молитвы. Преп. Исихий, автор "Сотниц", вошедших в "Добротолюбие", и священник Исихий Иерусалимский (V век, + ок.451) – не одно и то же лицо; первый совершенно точно жил после Иоанна Златоуста и Максима Исповедника (+662), на которых он ссылается. В некоторых рукописях он назван игуменом монастыря Неопалимой Купины.
До XIII века не встречается ни одного духовного писателя, который бы цитировал "Сотницы" Исихия, и ни одной рукописи, где можно было бы проследить его влияние. По этой причине точную дату написания "Сотниц" установить невозможно.
Учение преп. Исихия, которое, вероятно, дошло до нас не в изначальной форме, основано на предшествующей традиции; в "Сотницы" у него включено множество фрагментов, взятых у Марка Отшельника, у Иоанна Златоуста, у Максима Исповедника. Но заимствует он у них, главным образом, то, что касается безмолвия, духовного трезвения, практики Иисусовой молитвы. И хотя у Исихия ничего не говорится о психофизическом методе, он во многом предвосхищает опыт великих афонских исихастов XIV века, для которых он станет одним из любимых авторов.
Преп. Филофей, как и преп. Исихий, возможно, был монахом, а затем – игуменом монастыря Неопалимой Купины. Жил он позднее св. Иоанна Лествичника, но нет никаких данных, позволяющих установить в точности даты его биографии, относящейся к промежутку между концом VII века и XIII. Его сочинение – классический образец синайского исихазма, который стал связующим мостиком между эпохой Отцов-пустынников и Афонским исихазмом XIII-XIV веков.
В тех областях, где христиане говорили по-сирийски, подвижнический идеал распространился очень рано – несомненно, по той причине, что Церковь там имела иудео-христианские корни. Монашество же в собственном смысле появилось там, по-видимому, не ранее второй половины IV века. Долгое время одним из первых отшельников этого региона считался святой Ефрем Сирин (ок.306-373); однако современные исследователи склоняются к тому, чтобы считать его подвижником, писавшим внутри христианской общины – сначала в Нисивине, а затем, начиная с 363 года, - в Эдессе. Там он преподавал экзегетику и много сил отдавал составлению церковных песнопений. Однако в исихастской традиции он воспринимается в первую очередь как проповедник покаяния и сердечного сокрушения – главным образом, благодаря древнегреческим переводам его творений, частью подлинных, частью – псевдоэпиграфических.
Несомненно, эта аскетическая традиция во второй половине первого тысячелетия достигла наибольших высот именно в среде христиан-персов. Персидская империя, в отличие от Римской, никогда не была официально христианской. Но христианство, существовавшее на ее обширной территории, соответствующей современному Ирану, Ираку, Западному Афганистану, Тибету и исламским республикам Центральной Азии, вплоть до монгольского нашествия развивалось совершенно особым образом. После Собора 486 года в Селевкии-Ктезифоне Персидская Церковь официально существовала как несторианская, но эти официальные доктринальные позиции богословов никак не отразились на учении подвижников, в числе которых – Сахдона, Иоанн Дальятский, Иосиф Хаззайя, Юссеф Буснайя.
Их можно назвать величайшими христианскими мистиками, и их влияние до сих пор ощутимо в греческом и славянском мире благодаря тому, что в свое время было переведено творение одного из самых выдающихся среди них – Исаака Сирина.
Исаак родился в области Бейт-Катрайе, на западном побережье Персидского залива (современный Катар), приблизительно около 613 года. В этой области монашество было очень распространено, и Исаак поступил в монастырь. Его глубокие познания в области Священного Писания и святоотеческого предания весьма рано снискали ему славу духовного учителя. В 649 году произошел раскол между епископами Катара и Церковью Восточной Персии, подчинявшейся католикосу Селевкии-Ктезифона, главе всей Персидской Церкви. Во время этих внутрицерковных неурядиц Исаак, по-видимому, уехал из родных краев и отправился жить к отшельниками в гористую местность Бейт-Хузайе на юго-западе Ирана. Впоследствии он вернулся в Катар и жил там в безмолвии. В 637 году в руки арабов перешла Селевкия-Ктезифон, а около 650 – Катар.
В 676 году раскол уврачевался, и католикос Геваргес (Георгий) отправился в Катар. Несомненно, именно тогда он привез оттуда Исаака и посвятил его в епископы, дав кафедру в Ниневии. Но по истечении пяти месяцев Исаак отказался от епископства "по одному Богу известной причине" и вернулся к отшельникам на гору Матут в области Бейт-Хузайе.
Исполненный кротости, душевного мира и смирения, он в неделю съедал по три хлеба и несколько сырых овощей. Его великие подвиги, его упорство в чтении и учении лишили его зрения, но другие монахи решили записывать его поучения, так как это было не под силу ему самому. Его прозвали "вторым Дидимом".
Последние годы он провел в монастыре Раббан Шабур, где и скончался в начале VIII века.
Преп. Исаак охотно ссылается на Феодора Мопсуэстийского, который в Персидской Церкви был почитаем как толкователь Писания. Но при этом у Исаака Сирина нет никаких отголосков несторианского учения, и поэтому его сочинения, в отличие от творений аввы Евагрия, не пришлось вносить в "черный список". Их автор был принят всем христианским миром как святой и как великий духовный писатель.
Преп. Исаака Сирина начали переводить на греческий с IX века, он глубоко повлиял на преп. Симеона Нового Богослова и, прежде всего, на исихазм XIV века. В России на него ссылается все исихастское предание, начиная с Нила Сорского и заканчивая Паисием Величковским, переведшим творения Исаака на славянский. Его высоко ценили русские мыслители XIX века; повлиял он и на Ивана Киреевского и Достоевского. "В Греции и на Афоне творения святого Исаака Сирина ценятся наравне с "Лествицей", как необходимое для каждой православной души руководство в том, как неуклонно следовать к Богу; вот почему наш современник, святой Иероним Эгинский (+1966) советовал не стесняться простить милостыню, если это необходимо, чтобы иметь возможность купить себе книгу святого Исаака".
Архимандрит Плакида (Дезей),
доцент патрологии в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже
Первые монахи-пустынники часто были родом из сельской местности, но вскоре к ним присоединились образованные люди из самых разных уголков Империи. Между египетскими пустынями и крупными центрами христианского мира – Александрией, Кесарией Палестинской, Антиохией, Каппадокией, Константинополем,
- и даже далекой Европой, откуда шли паломники, существовала тесная связь. Таким образом, Отцы-пустынники унаследовали во всей полноте учение, созданное на основе Священного Писания и апостольского предания Отцами Церкви.
- и даже далекой Европой, откуда шли паломники, существовала тесная связь. Таким образом, Отцы-пустынники унаследовали во всей полноте учение, созданное на основе Священного Писания и апостольского предания Отцами Церкви.
1. Эпоха Отцов-пустынников.
Антоний Великий, отец монашества
Первым из авторов "Добротолюбия" представлен Антоний Великий, который всеми христианами почитается как "Отец монахов". Современной критикой доказан псевдоэпиграфический характер приписываемого ему сочинения. Однако, несмотря на это, само его имя на этом месте символично.Антоний был современником гонений при Диоклетиане (303), самых ужасных в истории Церкви, и Медиоланского эдикта 313 года, в котором император Константин, первый император-христианин, даровал христианам свободу вероисповедания.
Это событие повсюду в Церкви было принято с огромной радостью. Начиная с апостольских времен, христиане представляли себе таинство Искупления как победу Христа над сатаной, над смертью и над всеми силами зла. Крушение язычества представлялось теперь явным знаком этой победы. Антоний и первые монахи – порождение эпохи "богословия победы". Кроме того, монашество зарождалось в Египте, что было символично – ибо древнее христианское предание сообщало, что, когда Святому Семейству пришлось бежать от гонений Ирода в Египет, идолы в языческих храмах разбивались, падая с престолов.
Но, в то же время, Антоний и все раннее монашество появились в переломный для Церкви период и открыли всем, чем наполнена жизнь Церкви внутри. Ведь установление христианской империи имело отношение лишь к религиозной политике, и к тому же подвергло Церковь искушению властью и опасности вторжения в ее недра духа мира сего. Зарождающееся монашество напоминало о том, что победа Христа и его Церкви имеет, прежде всего, внутренний смысл. И если это победа над языческими идолами, то, прежде всего, - над теми идолами, что находятся у каждого в сердце. В глазах христиан той эпохи непрестанная духовная брань, которую вели монахи, была подобна тем испытаниям, что терпели мученики на аренах. Их победы – или, скорее, победы Христа в них – над всеми бесовскими искушениями и всеми формами самообожествления, а также их лица, преображенные неземным светом, ясно свидетельствовали о том, где происходят настоящие битвы и одерживаются настоящие победы. Монашество не оспаривало идеала христианской империи, но при этом служило необходимым противовесом ее гигантским просторам; в минуты провалов империи оно оставалось прибежищем и хранилищем ее высших ценностей.
Житие Антония было написано Афанасием, епископом Александрийским сразу же после кончины святого. Оно, в том числе и по причине своего авторства, является поистине "уставным документом" монашеской жизни.
Антоний родился у пожилой четы в селении Кома, в долине Нила, около 250 года. В возрасте восемнадцати лет он потерял своих родителей. Момент его призвания к монашеской жизни во время чтения Евангелия в храме, является как бы образцом монашеского призвания:
Но не минуло еще шести месяцев по смеpти его pодителей, когда он, идя по обычаю в хpам Господень и собиpая воедино мысли свои, на пути стал pазмышлять о том, как Апостолы, оставив все, пошли во след Спасителю, как упоминаемые в Деяниях веpующие, пpодавая все свое, пpиносили и полагали к ногам Апостольским для pаздаяния нуждающимся, какое имели они упование и какие воздаяния уготованы им на небесах. С такими мыслями входит он в хpам. В чтенном тогда Евангелии слышит он слова Господа к богатому: аще хощеши совеpшен быти, иди, пpодаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши сокpовище на небеси и гpяди в след Мене (Мф. 19, 21). Антоний, пpиняв это за напоминание свыше, как если бы для него именно было это чтение, выходит немедленно из хpама […]. Все пpочее движимое имущество пpодает и, собpав довольно денег, pаздает их нищим, оставив немного для сестpы.
Антоний стал учиться у подвижников, живших по соседству, и начал вести образ жизни, который, по сути своей, будут вести впоследствии все монахи:
В одном ближнем селении был тогда стаpец, с молодых лет пpоводивший уединенную жизнь. Антоний, увидев его, поpевновал ему в добpом деле […]. Все желания устpемлял, все тщание пpилагал к тpудам подвижническим. Работал собственными своими pуками, слыша, что пpаздный ниже да яст (2 Сол. 3, 10), и часть издеpживал на хлеб себе, иное же на нуждающихся. Молился он часто, зная, что должно наедине молиться непpестанно (1 Сол. 5, 17), и столь был внимателен к читаемому, что ни одно слово Писания не падало у него на землю, но все удеpживал он в себе, почему, наконец, память заменила ему книги.
И вот, в этом относительно уединенном состоянии, Антоний обретает опыт невидимой брани с бесовскими искушениями, которым он противостоит, вооружившись непрестанной молитвой. Но его тянет в великую пустыню, простирающуюся по обе стороны от пышно цветущей, но узкой долины Нила. Он предчувствует, что пустыня станет для него местом решающих битв и приближения к Богу. Он первым уходит в глубь пустыни и постепенно будет обустраиваться во все более отдаленных местах. Каждое из последующих перемещений по пустыне являлось выражением присущего Антонию исключительно динамичного понимания духовной жизни. Как пишет автор его жития, сам он не памятовал о пpошедшем вpемени, но с каждым днем, как бы только полагая начало подвижничеству, пpилагал вящий тpуд о пpеспеянии, непpестанно повтоpяя сам себе изpечение Апостола Павла: задняя забывая, в пpедняя же пpостиpаяся (Флп. 3, 13).
Наконец, Антоний поселяется в узкой и глубокой пещере, расположенной на склоне горы Колзом, в пустыне неподалеку от Красного моря. В голом утесе открывался коридор в форме замочной скважины, куда с трудом мог протиснуться человек; через несколько метров коридор заканчивался чуть более просторной комнатой естественного происхождения. Некое подобие террасы перед входом в пещеру позволяло созерцать бескрайнюю пустыню. Ниже, в нескольких сотнях метров располагался источник, окруженный пальмами, где можно было устроить небольшой сад.
В этом суровом месте, благоприятном для безмолвия, Антония постоянно преследовали бесы, пытаясь нарушить покой его души. Но, по словам Афанасия, победоносное присутствие Христа постепенно проявлялось в нем все больше. Он светился миром и радостью. К нему стекались миряне в поисках духовного совета или исцеления, а также жаждущие монашеского подвига. Он стал прообразом тех духовных отцов, старцев, которые будут встречаться на протяжении всей истории православной духовной жизни:
И лицо его имело великую и необычайную пpиятность […]. Так узнавали и Антония, потому что пpи душевном спокойствии никогда не возмущался, и пpи pадостном состоянии духа никогда не бывал мpачен […]. Пpитом, в такой меpе умел он говоpить на пользу каждому, что многие из людей военных и имеющих большой достаток слагали с себя житейские тяготы и делались в конце концов монахами. Одним словом, как вpач, даpован он был Богом Египту. Ибо кто, если пpиходил к нему печальным, возвpащался от него не pадующимся? Кто, если пpиходил к нему пpоливающим слезы об умеpших, не оставлял тотчас своего плача? Кто, если пpиходил гневным, не пеpеменял гнева на пpиязнь? Какой нищий, пpишедши к нему в унынии, и послушав его, и посмотpев на него, не начинал пpезиpать богатства и не утешался в нищете своей? Какой монах, пpедававшийся неpадению, как скоpо пpиходил к нему, не делался гоpаздо более кpепким? Какой юноша, пpишедши на гоpу и увидев Антония, не отpекался тотчас от удовольствий и не начинал любить целомудpие? Кто пpиходил к нему, искушаемый бесом, и не обpетал себе покоя? Кто пpиходил к нему, смущаемый помыслами, и не находил тишины уму?
Скончался Антоний в 356 году, на горе, у подножия которой и поныне располагается монастырь, носящий его имя, все еще населенный коптскими монахами. Пустыни Египта наполнились монахами еще при его жизни. Эти места стали горнилом, в котором выплавлялись важнейшие черты православной духовности – такой, какой она будет оставаться на протяжении множества веков. Отголоски учения старцев – прежде всего, из Скитской, Нитрийской и Келлийской пустынь, расположенных к западу от дельты Нила, между Каиром и Александрией, в виде изречений или поучительных случаев дошли до нас в "Изречениях Отцов-пустынников". Общежительные монастыри, основанные в Нижнем Египте святым Пахомием, остались вне пределов исихастской традиции.
Монахи-пустынники и Отцы Церкви
Первые монахи-пустынники часто были родом из сельской местности, но вскоре к ним присоединились образованные люди из самых разных уголков Империи. Между египетскими пустынями и крупными центрами христианского мира – Александрией, Кесарией Палестинской, Антиохией, Каппадокией, Константинополем, - и даже далекой Европой, откуда шли паломники, существовала тесная связь.
Таким образом, Отцы-пустынники унаследовали во всей полноте учение, созданное на основе Священного Писания и апостольского предания Отцами Церкви, то есть епископами и богословами, на протяжении двух веков проповедовавшими и писавшими с целью распространения христианства, а также в ходе полемики с то и дело возникавшими искажениями вероучения. Отцы-пустынники испытывали влияние этой богословской атмосферы, а их изречения и сочинения вносили свой вклад в богословие, как это будет происходить со всеми авторами последующих эпох, чьи творения также фигурируют в "Добротолюбии". В Православной Церкви всякая духовность существует неотрывно от того, что Владимир Лосский называл "мистическим богословием Восточной Церкви". Собственно говоря, это есть богословие всей полноты Церкви, как это видно по духовным памятникам первых четырех веков христианства.
Уже во II и III столетиях Отцам Церкви пришлось столкнуться с гностическими сектами, которые, несмотря на свое чрезвычайное многообразие, были схожи в главном: "божественное" они отождествляли с нематериальным, а материю считали чем-то дурным по определению. Согласно гностическому учению, некоторые люди, "духовные", обладают нематериальной душой, светлой частичкой, спустившейся из божественного мира в мир материи, тогда как остальные люди являются чисто материальными существами. Последние якобы неизбежно обречены на погибель, а вот духовные, осознав (это знание по-гречески и называлось gnosis) свою истинную природу, могли освободиться от своей материальной оболочки и обрести свое место в мире чистых духов или "плероме" (от греч. pleroma, полнота). И Христос, якобы, не воплотился в действительности, а только облекся в видимость материального тела, чтобы помочь духовным людям своим учением и своим примером освободиться от материи.
Такие учения были широко распространены в Египте в эпоху Отцов-пустынников. Полемизируя с их представителями, Отцы Церкви постоянно повторяли, что материя не является злом, что она сотворена Единым Богом, Который есть Высшее Благо, и что тело должно воскреснуть и быть обоженным вместе с душой. В то же время, они учили, что душа не является божественной по природе, а кто-либо из людей – изначально злым, но что все люди имеют дар свободы, позволяющий им принять или отвернуть благодать Святого Духа, которая единственная и может сделать людей сынами Божьими и причастниками божественной природы. Единственным настоящим злом является грех, в котором человек по своей воле отворачивается от Бога, Источника Жизни, поклоняясь собственному "я".
Великие александрийцы III века, Климент (ок.150-200) и Ориген (ок.185-253), ложному учению гностицизма противопоставили концепцию истинного христианского "гнозиса". Опираясь на пастырские послания апостола Павла, они учили, что христианин, очищаясь от страстей и возрастая в исполнении евангельских заповедей, получает такое знание, которое одновременно является и даром разумения Священного Писания и тайн творения, и опытом ощущения присутствия Бога в душе. Ориген продолжил в христианском духе учение жившего двумя веками ранее еврейского мыслителя Филона Александрийского. В толковании Священного Писания он соединил типологический метод, примененный еще составителями книг Нового Завета, представлявшими все события Ветхого Завета как прообразы воплощения Христа и подготовка к нему, и аллегорический метод, который в эллинистической философии применялся по отношению к классическим произведениям для обнаружения в мифологии символов космологических и философских истин.
Библия, истолкованная таким образом, говорила не только о Христе и Церкви, но и содержала учение о христианской духовной жизни. Войны израильского народа с земными врагами становились образом незримой и необходимой для каждого человека борьбы с искушениями, являющейся продолжением той битвы, которую вел Христос против сатаны. Все библейские тексты, в которых говорилось о встрече с Богом или о видении, предвозвещали то самое истинное знание, или созерцание (греч. theoria), которое венчает борьбу и подвиг каждого ревностного христианина. Благодаря такому прочтению, которое порой может нас смущать и казаться необоснованным, для каждого из читателей Библия становилась живым словом Божьим, не теряющим своей актуальности.
Антоний и египетские монахи были знакомы с этими представлениями, которые будут служить питательной средой для духовной жизни множества монахов, живших в последующие столетия. Но в эпоху архиепископа Афанасия Александрийского (ок.296-373) Церкви стала грозить новая опасность. Как только закончились гонения на веру, один из александрийских пресвитеров, Арий, принялся учить, будто бы Сын Божий, второе лицо Святой Троицы, был всего лишь высшим творением, которым Бог воспользовался как инструментом, чтобы спасти мир. Ученики Ария вслед за этим стали отрицать и божественность Святого Духа. Таким образом, Тайна Троицы, единства общих по сущности Лиц, подверглась плоскому, упрощенному толкованию, в чем-то родственному неоплатоническим построениям, в которых между высшим Единым и множеством созданий вводились посредники.
В ту эпоху императоры, будучи христианами (если не считать Юлиана-отступника), благоволили именно арианству, так как желали водворить в Империи религиозный мир, прибегнув к компромиссным формулировкам и поступившись истинами веры. Столкнувшись с таким искажением христианского учения, Афанасий с благословения Антония на Никейском Соборе (325) встал на защиту истинного вероучения. Ему принадлежат такие слова: "Бог стал человеком, чтобы человек стал богом"; "Сын Божий (по природе) сделался человеком, чтобы человек смог стать сыном Божьим (через усыновление), становясь членом Тела Христова", а также, "Если Слово не есть Бог, человек не может быть обоженным".
Мужественное исповедание православной веры стоило Афанасию пяти ссылок, две из которых он отбывал в Европе – в Трире и в Риме; благодаря этому на Западе узнали о святом Антонии и об идеале монашества, воплощением которого явилось его житие. Немногим позже святой Василий Кесарийский (ок.330-379), св. Григорий Нисский (ок.335-395) и св. Григорий Богослов (ок.329-389), называемый Назианзином (несмотря на то, что он никогда не был епископом этого города), завершили дело Афанасия и одержали окончательную победу над арианской ересью. Эти святые, которых называют Отцами-Каппадокийцами за их происхождение, обогатили православное предание наследием Оригена; некоторые мнения этого александрийского богослова были неприемлемы и подверглись осуждению - в особенности теория о предсуществовании душ, - тогда как прочие элементы его учения, имеющие непреходящую ценность, были сохранены. Святой Василий Великий сыграл важную роль в организации и распространении монашества в Каппадокии, а его брат Григорий Нисский является автором выдающихся духовных сочинений – "Жизнь Моисея Законодателя", "Слово о девстве", толкования на книгу Песнь Песней и на Заповеди Блаженств.
В конце IV века и на протяжении V века вероучительные споры вышли на новый виток, и монахи часто играли в них немалую роль. Богословы "Антиохийской школы" – Феодор Мопсуэстийский (ок.350-428) и, прежде всего, Несторий (ок.382-451) – делали акцент на различении природ во Христе, что привело их к крайности – мысли о том, что Слово, второе лицо Святой Троицы, не является субъектом человеческих действий Христа. Деву Марию, якобы, следовало называть не Богородицей (Theotokos), а "Христородицей".
Св. Кирилл, архиепископ Александрийский (ок.362-444) боролся с несторианством и утверждал единство личности Христа и, следовательно, его тождество Слову Божию. Здесь было затронуто и учение об обожении человека. По утверждению святителя Кирилла, если человеческая природа не была воспринята во всей полноте божественным лицом, она не может быть пронизана энергиями божества. Эта сторона учения св. Кирилла была одобрена на Эфесском Соборе (431).
Но некоторые из его учеников настолько дорожили теми формулировками, которыми пользовался их наставник, что стали подозревать в несторианстве всякого, кто считал человеческое во Христе "природой" в строгом смысле этого слова. Единственно приемлемой им представлялась формулировка, некстати позаимствованная св. Кириллом у Аполлинария Лаодикийского, согласно которой во Христе признавалась "одна воплощенная природа Бога Слова". По этой причине сторонников такой формулировки стали называть монофизитами (monos – единственный, physis – природа). На Халкидонском Соборе возобладала верность духу учения Кирилла, а не его букве; монофизитское учение было осуждено наряду с несторианским, а также было провозглашено, что во Христе следует признавать две природы – божественную и человеческую, соединенные нераздельно и неслиянно, – и одно лицо, или ипостась, – ипостась Бога-Слова.
Халкидонский собор не повлек за собой воссоединения ни с несторианами, ни с монофизитами. Хотя и те, и другие были согласны в том, что касалось основы христианской веры – и те, и другие признавали, что Христос является полностью Богом и полностью человеком, - между этими различными течениями оставались немаловажные расхождения в том, что касается богословского осмысления таинства Воплощения. Египет, Западная Сирия и Армения примкнули к монофизитству, а Церковь Персии – к несторианству. В каждом из лагерей наиболее решительно отстаивали то, что казалось единственно возможным выражением таинства Воплощения, именно монахи.
В конце V века или в начале VI загадочный автор под именем Дионисия Ареопагита пожелал пересказать учение древних Отцов на языке неоплатонической философии, которым пользовались Прокл и Ямвлих. Эти сочинения не вошли в "Добротолюбие", но стали одним из источников для св. Максима Исповедника и св. Григория Паламы.
Таким образом, учение духовных наставников, принадлежащих к традиции "Добротолюбия", основывающейся как на опыте предшественников, так и на собственном, оказалось в тесной связи с богословием Отцов Церкви. Ведь они тоже говорили, исходя из собственного духовного опыта, и в их богословских сочинениях встречаются близкие по духу к "Добротолюбию" фрагменты. Если в "Добротолюбие" они и не вошли, то дух их учения ощущается там, как невидимая канва всего сборника.
Евагрий Понтийский (346-399) и Александрийская школа
Одним из наиболее крупных и влиятельных духовных авторов IV века, впитавших и дух богословия Отцов Церкви и опыт Отцов-пустынников, является Евагрий Понтийский.
Евагрий родился примерно в 345 году в Понте, в Малой Азии, и начинал формироваться как духовный мыслитель под влиянием великих Каппадокийцев – святого Василия Великого, посвятившего его во чтецы, и святого Григория Богослова, который рукоположил его в диаконы и увез с собой в Константинополь на период своего недолгого епископства (380-381). Затем, по совету святой Мелании Старицы, ярой почитательницы Оригена, Евагрий уехал в Египет и принял там монашество; сначала он подвизался в Нитрии, а потом – в Келлиях, где и оставался до самой кончины (399).
В своих сочинениях авва Евагрий называет себя всего лишь учеником тех духовных наставников, которых он посещал в Египте – в особенности Макария Александрийского и Макария Египетского. Его высокий литературный талант и философская образованность позволили ему облечь свое учение в классически стройную форму.
Представления Евагрия о духовной брани, о восьми смертных грехах, о различных ступенях созерцания и о "чистой молитве" говорят нам о нем как о чрезвычайно тонком психологе, обладающем выдающимся духовным опытом. Это учение вписывается в рамки космологических представлений, унаследованных им от Оригена. Согласно взглядам Оригена, Бог изначально сотворил мир состоящим только из духовных существ. Все эти духи, за исключением существовавшей и прежде души Христа, злоупотребив своей свободой, в той или иной степени согрешили; и тогда они облеклись в той или иной степени "плотные" тела и стали, в соответствии с этим, ангелами, людьми или бесами. В конце времен, после постепенного очищения, все вернутся к своему исходному состоянию и вновь образуют, благодаря апокатастасису (от греч. apokatastasis – "возвращение к исходному состоянию"), "генаду" - изначальное единство духовных созданий. Для падших людей путем к обретению утраченного ангельского состояния, которое станет для них преддверием возвращения к еще более духовному состоянию уже в том мире, за пределами истории, являются аскеза и молитвенная жизнь.
Несомненно, учение Оригена и до Евагрия было известно некоторым египетским монахам, и его отголоски в виде кратких высказываний можно обнаружить уже в письмах Антония Великого (подлинность которых не доказана). Эта приверженность взглядам Оригена свидетельствует о том, что в кругах египетского монашества царила определенная свобода в богословском истолковании тех моментов, которые не касались принятых всеми догматов веры и могли обсуждаться.
У Евагрия нигде не встречается систематического изложения этой космологии и примыкающей к ней христологии. Эта концепция для него является скорее не рационально обоснованным учением, которое требовало буквалистского понимания, а чем-то вроде "мифа" в платоновском понимании, который так или иначе преломился в многочисленных фрагментах его "Умозрительных глав". Осуждено это учение было уже в 543 году, а затем в 553, на V Вселенском Соборе, после того, как последователи Евагрия изложили его в виде довольно жесткой схемы.
И с тех пор для православного христианского мира Евагрий стал "нечестивым Евагрием". Сочинения его были частично утрачены – по крайней мере, в оригинале, - а частично сохранились под псевдонимами (в частности – преподобного Нила Синайского).
Несмотря на это, сочинения Евагрия, попавшие в черный список, сыграли огромную роль в развитии православной аскетики. Восточная исихастская традиция полностью продолжает его идеи. На Западе его наследие было стало известно в изложении Иоанном Кассианом – до основания своих монастырей в Провансе он между 380-м и 399-м годами подвизался в той же монашеской общине, что и Евагрий.
Творения Иоанна Кассиана Римлянина – "Устав иноческого общежития" и "Обозрение" - были написаны для монахов Прованса и монастырей на Лерине и Йерских островах. В них Иоанн Кассиан изложил учение о духовной брани и молитве, в котором прослеживается влияние аввы Евагрия. Однако местами, чтобы избежать кривотолков, он намеренно заявляет о своей приверженности православному вероучению. Своей причастностью к наследию аввы Евагрия и Отцов-пустынников западное монашество и, вслед за ним, вся католическая духовная традиция, обязаны именно Иоанну Кассиану.
"Духовные беседы" преподобного Макария Египетского
Наряду с сочинениями аввы Евагрия одним из основных источников формирования исихастской традиции являются творения святого Макария Египетского.
Преподобный Макарий был основателем полуобщежительного монастыря в Скитской пустыне (ныне – Вади Натрун) в Нижнем Египте. Принято считать, что из приписываемых ему сочинений в действительности ему принадлежат несколько речений и одно дошедшее до нас письмо. Его именем также надписаны многочисленные сборники "Духовных бесед". В X веке св. Симеон Метафраст (+ ок.982), высокий византийский чиновник, под старость принявший монашество и составивший жития многих святых, частично систематизировал эти тексты, расположив их по темам. В "Добротолюбие" вошла именно эта структурированная версия.
Вплоть до 1920 года "Беседы" Макария чаще всего принимались за достоверные. Но затем Дом Виллькур, монах-бенедиктинец, занимавшийся критикой текстов, обратил внимание на то, что в этих "Беседах" практически дословно приведены высказывания, которые были осуждены как мессалианские в ходе Соборов 390-431 годов. Возник вопрос, не является ли в таком случае текст "Бесед" тем, что считалось "Подвижнической книгой" мессалиан? И поскольку некоторые указания вывели критиков на след одного из руководителей мессалианской секты, некоего Симеона Месопотамского (о котором в действительности ничего, кроме имени, неизвестно), то его и стали считать предполагаемым автором приписанных преп. Макарию текстов.
На самом деле, проблема куда более сложна. При внимательном прочтении "Бесед" становится очевидно, что они полностью православны по духу, а вменяемые в вину фразы имеют еретическое значение только если их вырвать из контекста. Действительно, вопросы, заданные "Макарию" собеседниками, порой звучат по-мессалиански, но ответы вносят все необходимые уточнения и исправления.
К тому же известно, что руководители мессалианского движения, сами родом из Месопотамии, отправлялись в свое время в Египет и обращались с вопросами к старцам, подвизавшимся в пустыне. Так, может быть, "Беседы" являются записью этих диалогов? Многое роднит "Беседы" с "Письмами" Антония Великого и аввы Аммона, творениями Исайи Отшельника и даже с "Обозрением" Иоанна Кассиана Римлянина, а также с коптской макариевской традицией. Мессалиане могли использовать этот сборник в качестве своей "Подвижнической книги", скомпрометировав его тем самым в глазах ревнителей православия и подав повод к ложной интерпретации.
Как бы то ни было, автор "Бесед", которого, бесспорно, предпочтительнее было бы называть по-прежнему преп. Макарием, является, наряду с аввой Евагрием, одним из величайших духовных наставников раннего монашества. Евагрий, с его философской культурой, примыкает к среднему платонизму, тогда как в "Беседах" гораздо менее образованного Макария чувствуются отголоски стоицизма, но при этом само его учение, не чуждое влияния Оригена, является глубоко библейским по духу. В особенности настойчиво Макарий говорит о роли сердца в духовной жизни, и о том, какое место в ней занимает тело, а также о различных сторонах действия божественного промысла по отношению к человеку и о необходимости совместного действия божественной благодати и человеческой свободы, которое дает возможность благодати крещения проявиться в полной мере в том "вкусе Бога", который является "достоверным ощущением действия силы Духа в сердце" ("Беседы", 15,20).
Блаженный Диадох Фотикийский
О фактах биографии Диадоха известно очень немногое. В период Халкидонского Собора (451) он был епископом Фотики в Эпире, а до этого, скорее всего был настоятелем какой-то монашеской общины. Возможно, некоторое время он прожил в Карфагене после вторжения вандалов под предводительством Гензериха в Эпир в период между 467 и 474 годами. Этим по-видимому, и объясняется то влияние, которое Диадоховы "Сто умозрительных глав" оказали на сочинение V века, "Созерцательная жизнь", принадлежащее Юлиану Померию, который жил в населенной арианами Африке и затем в Галлии стал наставником Кесария Арелатского. Умер Диадох в 474 году.
Учение блаж. Диадоха, изложенное блестящим литературным языком и основанное на глубоком личном духовном опыте, хранит отголоски традиций раннего монашества. Диадох был знаком с произведениями Евагрия, но в большей степени опирается на "Духовные беседы" преп. Макария Египетского. Как и преп. Макарий, блаженный Диадох настойчиво говорит о деятельном характере духовной жизни и выступает против мессалианской ереси.
У Диадоха описаны различные стадии невидимой брани, говорится о необходимости постоянного памятования о Боге и призывания имени Иисуса. Он пишет о том, что, по мере духовного возрастания, пробуждается "духовное чувство", благодаря которому человек может вкусить сладость Бога "ощущая ее во всей полноте".
Святой Исайя Отшельник
Многие из египетских монахов носили имя Исайя. Автор сочинений по аскетике, частично вошедших в "Добротолюбие" под именем Исайи Отшельника, по-видимому жил в Скитской пустыне в конце IV – начале V веков. Он общался с некоторыми из Отцов, чьи имена фигурируют в сборнике изречений (Apophtegmes) – преп. Макарием Египетским, Пименом и его братьями, Анубисом, Пафнутием, Лотом. Агафоном, Аммоном, Ахиллесом, Сисоем и т.д. У него самого были ученики, в том числе – некий монах Петр. Точно не установлено, когда он отправился из Египта в Газу и поселился там в затворе в одном из монастырей; Петр сопровождал его и записал его наставления, осуществляя посредничество между ним и внешним миром. Исайя умер в очень преклонном возрасте и, по-видимому, не принял решений Халкидонского Собора.
Вероятно, можно считать, хотя некоторые критики и оспаривают это предположение, что Исайя Скитский и Исайя Газский – одно и то же лицо. В любом случае, Исайя из "Добротолюбия" был современником составления первых сборников "Речений". Он и сам составил небольшой такой сборник, вошедший в полное собрание его сочинений. Во всех своих творениях он предстает верным учеником Отцов-пустынников; в них прослеживается влияние аввы Евагрия и макариевских "Бесед".
Святой Марк Подвижник
Преп. Марк Подвижник (иногда его называют также Марком Монахом и Марком Отшельником) жил в V веке, был отшельником, а затем игуменом одного из монастырей.
Как и блаженный Диадох, он является духовным наследником преп. Макария Египетского и Отцов-пустынников; их учение он передал последующим поколениям: "Всякий крещенный в православную веру человек в скрытом виде воспринял всю благодать. Но полноту он обретает лишь при условии исполнения заповедей […]. Божественная энергия стяжается по преимуществу молитвой […]. Все исполнение заповедей и заключается в молитве. Ибо нет ничего столь возвышенного, как любовь к Богу." "Достоверность", "энергия" - это, бесспорно, те самые слова, которыми передавал свой мистический опыт Макарий Великий. Этот опыт у Марка Подвижника предстает как полное раскрытие благодати крещения, происходящее в результате исполнения заповедей и непрестанной молитвы.
Духовные наставники Газской пустыни
В области Газской пустыни, являющейся природным продолжением пустыни Египетской, подвизались три духовных автора, которые оставили после себя учение, являющееся синтезом доктрины отцов-пустынников, изложив его в очень конкретной, убедительной и взвешенной манере.
Монастырь аввы Серида, в котором они жили, был основан в конце V века. Духовниками обители были два старца – Варсонофий и Иоанн Пророк, жившие неподалеку от монастыря в строгом затворе и общавшиеся со своими духовными чадами только в письмах и через записки, которые Серид записывал под диктовку. Эти письма дошли до нас и являются единственным источником, по которому можно составить представление о практике духовного окормления в среде палестинского монашества.
Одним из духовных чад Варсонофия и Иоанна был монах Дорофей, от которого остался сборник наставлений, писем и изречений, где чувствуется отголосок учения двух святых затворников, изложенного более систематизировано.
Житие аввы Филимона
Об этом святом в "Добротолюбии" сообщает только "Беседа об авве Филимоне". Исходя из различных указаний, можно предположить, что жил он между 470 и 550 годами. Большую часть своей жизни он провел в Скитской пустыне (ныне – Вади Натрун) – сначала в пещере неподалеку от Римской Лавры (ныне – монастырь Барамус), затем – в Лавре Иоанна Колова (невдалеке от нынешнего монастыря Амба Бишои), сейчас уже не существующей.
Этот краткое, но очень захватывающее повествование является яркой квинтэссенцией всей исихастской аскетики, в том виде, в каком она сложилась в пустыне на протяжении IV и V веков. Он является веским аргументом в пользу версии о египетском происхождении Иисусовой молитвы – именно здесь, если следовать варианту, представленному в греческом "Добротолюбии", впервые встречается полная формулировка молитвословия: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!"
II. Распространение исихазма
Синайское монашество
Эстафета египетских монахов была перехвачена на Синайском полуострове. Ищущие уединения встречали здесь не безбрежные песчаные просторы, а обрывистые скалы с острыми обломанными склонами и огромными глыбами красного гранита. С этими местами были связаны ключевые события Ветхого Завета – юность пророка Моисея, встреча у колодца с дочерьми Иофора, Неопалимая Купина, исход евреев из Египта, восхождение Моисея на вершину горы, божественное видение, получение скрижалей с заповедями. Отшельники поселялись на Синае, начиная с IV века. Император Юстиниан, желая защитить их от смертоносных нашествий бедуинов, повелел построить там укрепленный монастырь, сначала называвшийся монастырем Неопалимой Купины (Batos – по-гречески), а затем получивший имя святой Екатерины.
Одним из первых Синайских монахов, чьи сочинения дошли до нас, является святой Нил Синайский. Он был родом из Анкиры в Галатии, учился у святого Иоанна Златоуста и, возможно, был префектом Константинополя при императоре Феодосии (379-395), а затем принял монашество на Синае. Ему приписывается обширная переписка объемом в более чем тысяча посланий.
Однако современная критика указывает на то, что авторство этих писем имеет легендарный характер, а в действительности корреспонденция принадлежит игумену одного из монастырей Анкиры в Галатии. Что же касается "Подвижнического слова", вошедшего в "Добротолюбие", то оно написано каким-то египетским монахом, также неизвестным.
Имя Нила-подвижника традиционно упоминается рядом с именем аввы Евагрия, так как именем Нила Синайского надписывались некоторые сочинения Евагрия после того, как в VI веке было осуждено учение Оригена.
Самым выдающимся из живших на Синае духовных авторов является Иоанн Лествичник, получивший это прозвище из-за написанной им "Лествицы" (годы жизни - приблизительно 575 по 650).
О подробностях его жизни нам известно очень немногое. О его происхождении нельзя сказать чего-либо определенного, но присущий ему стиль изложения позволяет предположить, что до того, как в возрасте шестнадцати лет отправиться на Синай, Иоанн получил солидное образование.
Он не присоединился к братии общежительного монастыря, построенного у подножия горы, а пошел в послушание к старцу Мартирию Святому, который, подобно многим другим монахам той эпохи, жил в отдельной келье. Постриг Иоанн принял в двадцать лет.
Так, в послушании и смирении, Иоанн прожил у своего старца девятнадцать лет. Когда же старец скончался, Иоанн отправился в уединенное место под названием Фола (Вади эль Тла), где поселился в пещере, находящейся в некотором отдалении от группы отшельников, живших в этом месте. По-видимому, его духовным отцом в те годы был некий авва Георгий Арсилаит, мельком упомянутый в 27 ступени "Лествицы".
Невозможно точно установить, когда произошла достаточно длительная поездка Иоанна в некий крупный общежительный монастырь, который, если следовать тому, что сказано в "Лествице" (4,31), должен был находиться где-то в окрестностях Александрии. В IV и V ступенях содержится немало сведений, относящихся к этому периоду, проведенному в Нижнем Египте.
Преподобный Иоанн стал выдающимся духовником, к которому многие приходили за советом. Один монах по имени Моисей жил у него в послушании в течение двадцати лет. Но эта добрая слава преп. Иоанна стала поводом к тому, что завистливые монахи начали строить против него козни. Он вышел победителем только благодаря тому, что терпеливо сносил все и хранил безмолвие, которое нарушил только по просьбе раскаявшихся врагов.
После сорока лет отшельничества преп. Иоанн был избран игуменом общежительного монастыря на Синае. Несомненно, именно в этот период он по просьбе Иоанна, игумена Раифского составляет свою "Лествицу".
Достигнув преклонного возраста, преп. Иоанн еще при жизни назначил себе преемника, своего брата Георгия, который, впрочем, прожил лишь на десять месяцев дольше самого Иоанна.
"Лествица" преподобного Иоанна, произведение весьма самобытное, но вместе с тем созвучное всей предшествующей христианской аскетической традиции, стремительно разошлась по всему византийскому миру; в Византии именно она оказала определяющее влияние на исихастское течение, центр которого после арабского нашествия переместился с Синая на Афон. В Православной Церкви, по словам о. Иоанна Мейендорфа, Иоанн Лествичник занимает "первое место в ряду наставников подвижничества".
Значительное место в исихастской традиции принадлежит еще двум насельникам Синайского монастыря. Это Исихий Ватосский и Филофей Синаит. Для обоих характерно стремление представить духовную жизнь как борьбу с помыслами и чтение Иисусовой молитвы. Преп. Исихий, автор "Сотниц", вошедших в "Добротолюбие", и священник Исихий Иерусалимский (V век, + ок.451) – не одно и то же лицо; первый совершенно точно жил после Иоанна Златоуста и Максима Исповедника (+662), на которых он ссылается. В некоторых рукописях он назван игуменом монастыря Неопалимой Купины.
До XIII века не встречается ни одного духовного писателя, который бы цитировал "Сотницы" Исихия, и ни одной рукописи, где можно было бы проследить его влияние. По этой причине точную дату написания "Сотниц" установить невозможно.
Учение преп. Исихия, которое, вероятно, дошло до нас не в изначальной форме, основано на предшествующей традиции; в "Сотницы" у него включено множество фрагментов, взятых у Марка Отшельника, у Иоанна Златоуста, у Максима Исповедника. Но заимствует он у них, главным образом, то, что касается безмолвия, духовного трезвения, практики Иисусовой молитвы. И хотя у Исихия ничего не говорится о психофизическом методе, он во многом предвосхищает опыт великих афонских исихастов XIV века, для которых он станет одним из любимых авторов.
Преп. Филофей, как и преп. Исихий, возможно, был монахом, а затем – игуменом монастыря Неопалимой Купины. Жил он позднее св. Иоанна Лествичника, но нет никаких данных, позволяющих установить в точности даты его биографии, относящейся к промежутку между концом VII века и XIII. Его сочинение – классический образец синайского исихазма, который стал связующим мостиком между эпохой Отцов-пустынников и Афонским исихазмом XIII-XIV веков.
Авторы духовных сочинений на сирийском языке
В тех областях, где христиане говорили по-сирийски, подвижнический идеал распространился очень рано – несомненно, по той причине, что Церковь там имела иудео-христианские корни. Монашество же в собственном смысле появилось там, по-видимому, не ранее второй половины IV века. Долгое время одним из первых отшельников этого региона считался святой Ефрем Сирин (ок.306-373); однако современные исследователи склоняются к тому, чтобы считать его подвижником, писавшим внутри христианской общины – сначала в Нисивине, а затем, начиная с 363 года, - в Эдессе. Там он преподавал экзегетику и много сил отдавал составлению церковных песнопений. Однако в исихастской традиции он воспринимается в первую очередь как проповедник покаяния и сердечного сокрушения – главным образом, благодаря древнегреческим переводам его творений, частью подлинных, частью – псевдоэпиграфических.
Несомненно, эта аскетическая традиция во второй половине первого тысячелетия достигла наибольших высот именно в среде христиан-персов. Персидская империя, в отличие от Римской, никогда не была официально христианской. Но христианство, существовавшее на ее обширной территории, соответствующей современному Ирану, Ираку, Западному Афганистану, Тибету и исламским республикам Центральной Азии, вплоть до монгольского нашествия развивалось совершенно особым образом. После Собора 486 года в Селевкии-Ктезифоне Персидская Церковь официально существовала как несторианская, но эти официальные доктринальные позиции богословов никак не отразились на учении подвижников, в числе которых – Сахдона, Иоанн Дальятский, Иосиф Хаззайя, Юссеф Буснайя.
Их можно назвать величайшими христианскими мистиками, и их влияние до сих пор ощутимо в греческом и славянском мире благодаря тому, что в свое время было переведено творение одного из самых выдающихся среди них – Исаака Сирина.
Исаак родился в области Бейт-Катрайе, на западном побережье Персидского залива (современный Катар), приблизительно около 613 года. В этой области монашество было очень распространено, и Исаак поступил в монастырь. Его глубокие познания в области Священного Писания и святоотеческого предания весьма рано снискали ему славу духовного учителя. В 649 году произошел раскол между епископами Катара и Церковью Восточной Персии, подчинявшейся католикосу Селевкии-Ктезифона, главе всей Персидской Церкви. Во время этих внутрицерковных неурядиц Исаак, по-видимому, уехал из родных краев и отправился жить к отшельниками в гористую местность Бейт-Хузайе на юго-западе Ирана. Впоследствии он вернулся в Катар и жил там в безмолвии. В 637 году в руки арабов перешла Селевкия-Ктезифон, а около 650 – Катар.
В 676 году раскол уврачевался, и католикос Геваргес (Георгий) отправился в Катар. Несомненно, именно тогда он привез оттуда Исаака и посвятил его в епископы, дав кафедру в Ниневии. Но по истечении пяти месяцев Исаак отказался от епископства "по одному Богу известной причине" и вернулся к отшельникам на гору Матут в области Бейт-Хузайе.
Исполненный кротости, душевного мира и смирения, он в неделю съедал по три хлеба и несколько сырых овощей. Его великие подвиги, его упорство в чтении и учении лишили его зрения, но другие монахи решили записывать его поучения, так как это было не под силу ему самому. Его прозвали "вторым Дидимом".
Последние годы он провел в монастыре Раббан Шабур, где и скончался в начале VIII века.
Преп. Исаак охотно ссылается на Феодора Мопсуэстийского, который в Персидской Церкви был почитаем как толкователь Писания. Но при этом у Исаака Сирина нет никаких отголосков несторианского учения, и поэтому его сочинения, в отличие от творений аввы Евагрия, не пришлось вносить в "черный список". Их автор был принят всем христианским миром как святой и как великий духовный писатель.
Преп. Исаака Сирина начали переводить на греческий с IX века, он глубоко повлиял на преп. Симеона Нового Богослова и, прежде всего, на исихазм XIV века. В России на него ссылается все исихастское предание, начиная с Нила Сорского и заканчивая Паисием Величковским, переведшим творения Исаака на славянский. Его высоко ценили русские мыслители XIX века; повлиял он и на Ивана Киреевского и Достоевского. "В Греции и на Афоне творения святого Исаака Сирина ценятся наравне с "Лествицей", как необходимое для каждой православной души руководство в том, как неуклонно следовать к Богу; вот почему наш современник, святой Иероним Эгинский (+1966) советовал не стесняться простить милостыню, если это необходимо, чтобы иметь возможность купить себе книгу святого Исаака".
Архимандрит Плакида (Дезей),
доцент патрологии в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже