"Когда мир своею мудростию не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих..." (1 Кор. 1:21)
...О чем мечтали барышни, оканчивающие гимназию в России в начале прошлого века? Кто-то о шляпках, нарядах, балах, вечеринках. Другие о скором и счастливом замужестве, уютном доме, детях. Очень многие хотели продолжить образование, поступить на курсы, чтобы, выучившись, стать учительницей, врачом, медсестрой и затем отправиться в народ, чтобы служить ему своим бескорыстным трудом… Разные были мечты – возвышенные, смешные, порой наивные, – но XX век, век-волкодав, смешал их все.
Екатерина Малков-Панина была серьезной девушкой: она увлекалась наукой, поступила в 1906 году и успешно окончила естественное отделение Бестужевских курсов, работала в Энтомологическом обществе. Во время поездки во Владивосток она открыла два новых вида жуков. Дальнейший путь представлялся ей очевидным – наука, исследования.
Первая мировая перевернула привычный мир. Сильное религиозное чувство, желание помочь ближнему заставили Катю поступить на курсы сестер милосердия, работать в бесплатных городских больницах, госпиталях, летучих отрядах, подбиравших раненых на передовой. Страдания солдат были безмерны, а возможности врачей и сестер порой ничтожны: не хватало не только морфия, но и простых бинтов. Чужую боль юная сестра милосердия переживала как свою. Но и свои беды накрывали с головой: погиб брат, умерла от крупа любимая сестра, сама она тяжело заболела.
А после октябрьского переворота оказалось, что ее знания иностранных языков и европейской культуры, ее опыт в энтомологии никому не нужны. Невозможно было устроиться даже поденной работницей. После долгих мытарств, болезней, потрясений сильно поредевшая семья Малков-Паниных оказалась в Эстонии. Екатерине было уже тридцать лет, ни мужа, ни детей, и чтобы прокормиться, она работала на огородах под Нарвой. Опять путь ее казался хоть и тяжелым, но ясным: труд ради хлеба насущного и забота о семье брата. А она поступила послушницей в Пюхтицкую обитель.
Жизнь в монастыре тоже была нелегкой, насельницам приходилось ухаживать за коровами, заготавливать на зиму для них сено, выращивать овощи. А ведь кроме забот о подсобном хозяйстве монахини исполняли ежедневное строгое и обширное молитвенное правило. С первых же дней в обители Екатерина вела себя странно: неожиданно исчезала на несколько дней, уединялась для сугубой молитвы, постилась до изнеможения. Сестры не всегда понимали ее, но любили и старались всегда помочь.
Как образованная молодая женщина может стать юродивой Христа ради? Блаженной, к которой за советом и утешением пойдут несчастные, обездоленные, страждущие? Пророчицей, предсказавшей многие события монастырской и церковной жизни? Современному читателю трудно себе это представить. В книге мы находим воспоминания монашествующих, родных, паломников, духовных детей матери Екатерины. Все они сходятся на одном: рядом с ними жила святая.
Святость может проявляться по-разному. Порой, даже увидев ее совсем близко, трудно осознать, с чем ты столкнулся. Ходила мать Екатерина по обители и окрестным лесам порой босая, порой в тряпичных опорках, а то и в лаптях. Легко одетая даже в сильный мороз, в белом апостольнике, худенькая, она могла незаметно появиться рядом с человеком и сказать ему непонятные, сбивающие с толку, но самые важные и нужные слова. Могла и рассердиться, накричать, однако светлые глаза улыбались и излучали только любовь и смирение.
Множество людей услышали от матери Екатерины горькую правду о жизни своей души, благодаря ее влиянию нашли свою дорогу к Богу. Недаром писала она духовной дочери: «Когда я отдала свой ум Господу, у меня сердце стало широким-широким…»
Одевалась она тоже своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или черный платок. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. А теплой одежды, пальто и платков не носила.
Питанием довольствовалась с трапезы. Сахара не употребляла, а обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, это значило, что должен состояться чей-то постриг. К Причастию Святых Таин приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать теплоту.
Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Такие действия не вызывали неудовольствия; наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.
«Однажды я пришла в храм с большим горем на сердце, – вспоминала сестра Л. – Во время богослужения душа разрывалась от скорби и слезы лились рекой. “Иже херувимы…” – полились нежные, умилительные звуки Херувимской песни. Слышу позади себя легкие шаги, и потом близко – учащенное дыхание. Поворачиваю голову – мать Екатерина… Она молилась вместе со мной, сопереживала мне… Под сводами храма замирают звуки: “Ныне житейское отложим попечение…” И нет на сердце чувства безысходности, оно сменяется радостным плачем в надежде на милость Божию и умиротворяет скорбящую душу».
Эта же сестра рассказывала, что при встрече с матерью Екатериной у нее почти всегда появлялись слезы покаяния. Тогда старица строго говорила ей: «Перед иконами надо плакать!»
Мать Екатерина пребывала в постоянном бодрствовании, на малое время она погружалась в легкий сон, часто и среди ночи можно было встретить ее на территории монастыря, озабоченно ходящую по двору или очищающую снег с паперти собора. Насельницы спали, а старица, как воин, бодрствовала.
У нее никогда не было постоянной келии или обставленного уголка, как у других монахинь. Ночевала она то у одной, то у другой сестры, а иногда подолгу в каком-нибудь одном месте. Ничего не было у нее своего, кроме разве Евангелия, Библии и некоторых богослужебных книг, да лупы, без которой она не могла читать. Никто никогда не видел, чтобы она ложилась спать удобно, на кровати, как все. Всегда где-нибудь приютится, так что и ноги протянуть негде. Ночью, бывало, встанет и поет: «Се Жених грядет в полунощи…», но ходит тихонечко, чтобы никого не побеспокоить.
Часто ночью она ходила на монастырское кладбище неподалеку от монастыря и там молилась, поминала усопших. Приходила она с кладбища вся истерзанная, точно избитая кем-то. Иногда хождение ее на кладбище связывали с каким-либо несчастьем, которое случалось в скором времени.
Ночевать и жить она ходила не ко всем монахиням, а лишь к некоторым и по одной ей ведомым причинам. Лишь впоследствии стали связывать ее длительные посещения с последующими событиями. Обычно она поселялась на длительное время у тех, с кем должна была произойти какая-либо коренная перемена, или должно было случиться какое-либо несчастье, точно она своим присутствием хотела предупредить об этой перемене, а своей молитвой отвратить беду. Кто тяготился ее внезапным вторжением, кто благодушно терпел, а кто и почитал за честь.
В 1947 году скончалась пюхтицкая блаженная старица Елена. Мать Екатерина стала ее преемницей, взяв на себя самый тяжелый подвиг, и начала открыто юродствовать. Она любила трудиться, ходила на послушания, но все у нее получалось необычно. Кончается у сестер трудовой день на огороде или в поле, они идут к пруду, чтобы помыть ноги, а Катя одетая войдет в воду, выполощется и, не отжимая одежды, отправится в монастырь, поливая за собой дорогу.
Уже на первых порах своего открытого подвига мать Екатерина тяжело поплатилась за взятое на себя юродство. В январе 1951 года она даже попала в психиатрическую больницу Таллинна. Там ей пришлось много пострадать от буйных больных; кроме того, мать Екатерина постоянно навлекала на себя беду попытками убежать из больницы. Проведя обследование и не найдя у нее никакого психического расстройства, врачи признали, что она здорова, и отпустили домой.
Вернувшись в родной монастырь, мать Екатерина стала жить в богадельне, по-прежнему юродствуя. Постоянно собранная, серьезная, часто строгая, она имела вид бодрствующего воина. Ее сухонькая, маленькая, легкая фигурка куда-то все стремилась. Походка была быстрая, ровная, она точно летала. Ее замечательные большие серые глаза – иногда по-детски чистые, спокойные, ласковые, улыбающиеся, иногда серьезные, строгие, в другое время грустные, озабоченные, а иногда и гневные – проникали в самую глубь человеческих душ и читали там как бы летопись прошлого, настоящего и будущего. Между прочим, смотреть ей прямо в глаза мать Екатерина строго запрещала.
Одевалась она своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или черный платок. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. Теплой одежды (пальто и платков) не носила.
Питанием довольствовалась с трапезы. Сахара не употребляла никогда, обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, – это значило, что должен состояться чей-то постриг.
К Причастию Святых Тайн приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать теплоту (напиток, который принимается после Причастия).
Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Такие действия не вызывали неудовольствия, наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.
«Однажды я пришла в храм с большим горем на сердце, – вспоминает сестра Л. – Во время богослужения душа разрывалась от скорби и слезы лились рекой. «Иже Херувимы...» – полились нежные, умилительные звуки Херувимской песни. Слышу позади себя легкие шаги, потом близко – учащенное дыхание. Поворачиваю голову – мать Екатерина... Она молилась вместе со мной, сопереживала мне... Под сводами храма замирают звуки: «Ныне житейское отложим попечение...» И нет на сердце чувства безысходности, оно сменяется радостным плачем в надежде на милость Божию и умиротворяет скорбящую душу».
Эта же сестра Л. рассказывала, что при встрече с матерью Екатериной у нее почти всегда появлялись слезы покаяния. Тогда старица строго говорила ей: «Перед иконами надо плакать!»
Мать Екатерина пребывала в постоянном бодрствовании, на малое время она погружалась в легкий сон, часто и среди ночи можно было встретить ее на территории монастыря, озабоченно ходящую по двору или зимой счищающую снег с паперти собора. Насельницы спали, а старица, как воин, бодрствовала.
Схимонахиня Ф., поступившая в монастырь в 1934 году, рассказывает: «В большой мороз блаженная старица, бывало, бежит по снегу в одних чулках, смотреть больно! Однажды не выдержала, говорю: «Мать Екатерина, ну что ты босиком!», – а она недовольно: «Ты что меня жалеешь?!»
«Один раз весь пост она лишь святую воду да частицы просфор вкушала, – рассказывает монахиня Г., – а в Страстную пятницу при всем народе яичко выпила. Кто же после этого поверит, что она постилась! Так она и делала, чтобы не замечали ее подвигов и считали просто глупой. Мать Екатерина вообще мало кушала – придет к нам на подворье в Таллинне, возьмет тарелочку от кошки (у нас там кошечка была) и все съест. Так себя уничижала и мучила. Не было такого, чтобы она пришла и с сестрами пообедала – в мусорном ведре пособирает или от кошечки съест. И в богадельне, где в последнее время жила, никогда с сестрами тоже не кушала».
«Когда я замещала старшую в богадельне матушку Капитолину, часто видела, как мать Екатерина уходила ночью молиться в поле, – вспоминает одна из старейших насельниц обители монахиня Н. – Придет под утро вся мокрая. Почти никогда по ночам не спала, молилась. Или встанет ночью в 12 часов, помолится в углу, а потом к каждой кроватке подходит и поет: «Се, Жених грядет в полунощи» – тихонечко так поет, вполголоса».
Один раз монастырский сторож послушница А. рассказала, что видела, как ночью мать Екатерина пришла к крайнему серому домику, постелила одеяло на снег – было это в январе – и встала на молитву. Всю ночь так молилась. Собака Дружок, что охраняла ночью, подбежит к ней, залает, но близко не подходит.
«Совсем молодой послушницей, – вспоминает монахиня Г., – я была на послушании в богадельне, где жила тогда мать Екатерина. Как-то мы вели беседу с матушкой – она лежала, а я сидела возле нее и задала ей вопрос: «Как спастись и как мне спасаться?» Мать Екатерина ответила: «Живи просто. Старайся меньше осуждать». Тогда же она мне сказала: «Причина осуждения – от невнимательной жизни». Это было в 1958 году.
Мать Екатерина часто наставляла не быть гордой, а «смиряться и смиряться». Говорила, что гордость – поглотитель всех добродетелей. Расстроюсь я чем-нибудь на послушании, расскажу ей, а она мне скажет: «У послушников должна быть воля не своя, а Божия. А ты – послушница!» Помню также, она говорила мне: «Удерживай себя от гнева и раздражения. Приучайся прощать обиды сестрам».
Часто я приходила к ней и исповедовала помыслы. Один раз прихожу вся насупленная, а она мне сразу говорит: «Ты опять недовольна! Так быстро меняется настроение, а надо поставить себя твердо и работать над собой, чтобы подвиг твой был ко спасению». Это тоже было в 1958 году.
Много мне тогда доводилось быть с блаженной старицей. У нее была Иисусова молитва. Приду к ней – принесу обед или зайду спросит что-либо, а она лежи и потихоньку, почти про себя: «Господ Иисусе Христе... Сколько раз так ее заставала. Или, слышу говорит: «Господи, прости меня – прости все!» С большим чувство она это говорила и так учила. Апостол, Евангелие и Псалтирь всегда рядом у нее были, и она часто их читала. Придет кто-либо – вслух почитает, одна – про себя читала.
Один раз прихожу к ней, и такое у меня уныние, я говорю: «Матушка, такое уныние у меня на сердце». «А ты повторяй, – говорит, – Господ спаси мя, погибаю! Господи, спаси мя, погибаю!» Я была на послушании в богадельне шесть лет. А когда только пришла в монастырь, матушка игумения Ангелина благословила меня на послушание в гостиницу. Вскоре пришла я к матери Екатерине и говорю: «Матушка, я раздражаюсь иной раз на богомольцев!» А она мне на это так сказала: «Обходитесь с ближними ласково, весело и с любовью! Служите им: они как странники – приехали к Матери Божией! Служите им с любовью, кротостию и терпением». И потом добавила: «Вы тогда будете спокойны, когда будете иметь терпение, смирение и любовь». Она называла приезжих богомольцев «странники Божий – к Матери Божией приехали!» Часто слышала я от матушки в назидание: «Таково было мое сердце – всех утешать, а себя не жалеть!»
Один раз пришла я к ней и говорю: «Мать Екатерина, такое сердце у меня – вся как пустая, совершенно пустая, и душа пустая. Не знаю, что мне делать?» Она мне на это ответила: «Сердце твое нечуткое, но Господь коснется и тебя. Благодари Бога, что ты живешь в обители – под Покровом Матери Божией. Долго проживешь в обители, но в тюрьму попадешь». Вот уже 35 лет, как я в монастыре. «Ты пришла, – говорит она, – в монастырь и вступила во святую обитель и окончи венцом нетленным!»
В другой раз я хитончик в клеточку надела, а она подходит и говорит: «Решеточка, тюрьма, решеточка, тюрьма!» – и водит пальчиком по клеточкам. Три года мне предсказала. Я говорю: «Мать Екатерина, я боюсь тюрьмы, очень боюсь!» А она так ответила: «Можно и в тюрьме не сидеть, а Господь пишет, что в тюрьме!»
✓ Старица-утешительница
Народ шел к матери Екатерине нескончаемым потоком. Многие приезжали в обитель специально, чтобы повидаться с ней. С каждым годом число притекающих возрастало. На имя настоятельницы монастыря поступало много писем с вопросами к матери Екатерине, с просьбой помолиться.
С приходящими к ней мать Екатерина вела себя по-разному: с одним говорила иносказательно, а кое с кем и просто; с некоторыми подолгу беседовала, а других сразу же с гневом выпроваживала. Души людей были видны ей, как в зеркале.
Некоторым посетителям мать Екатерина читала из отеческих книг, другим – из Библии, а кому по памяти пересказывала отдельные события из жизни Господа нашего Иисуса Христа, о исцелении Им больных, слепых и др. Приносимое ей почитателями тут же раздавала. Денег у себя не держала ни копейки. Правда, раздавала с большим рассуждением. Из продуктов кое-что съедала, говоря: «Это я должна сама съесть». Что раздавала, а что заставляла выбрасывать или даже закапывать в землю. Глубокий смысл ее действий и слов, казавшихся странными, непонятными, раскрывался впоследствии.
Как ручейки с гор устремляются в реку, так горе и скорби людские непрерывным потоком текли к матери Екатерине. Она любила людей, жалела их. И любовь эта была бескорыстная, жертвенная. Как тяжело, при такой большой любви и жалости к людям, видеть и знать все их пороки и душевные страдания!
Мать Екатерина одинаково любила как своих почитателей, так и недоброжелателей, тех, кто к ней плохо относился и плохо о ней думал. Далеко не все питали к матери Екатерине расположение. Свет резал глаза. Прятались от обличения. Многие ее не навещали. Поистине, нет пророку чести в своем отечестве.
Одна еще не старая монахиня умирала в больнице от гнойного аппендицита. Надежды на жизнь врачи не давали. Больная просила матушку игумению приехать к ней попрощаться и получить последнее благословение. Мать Екатерина, возбужденная, бегала по двору монастыря и то и дело прибегала в гостиницу (место послушания больной), буквально приказывая: «Молитесь! Молитесь! Мать Н. умирает! Она не готова!(Больная монахиня не была готова к переходу в вечность.) Молитесь!..» Молились усердно. Надо полагать, мать Екатерина особенно молилась за свою недоброжелательницу. И та осталась жить.
«Я только что поступила в монастырь, – вспоминает сестра С, – мне благословили жить в богадельне, ходить на общие послушания и помогать по дому сестре, обслуживающей стариц. Мать Екатерину я тогда совсем еще не знала и ничего о ней не слыхала. У меня на душе было большое переживание, хотелось быть одной и плакать. Но куда бы я ни старалась уединиться – она тут как тут, около меня. Сначала я не обращала внимания на ее постоянно льющуюся речь, как бы про себя, только всячески старалась спрятаться от нее, но не могла. Потом я невольно обратила внимание на то, что она говорила, ибо услыхала в ее словах напоминание о моей прошлой жизни. Я поняла, что она знает все: и прошлое, и настоящее мое переживание, принимает во мне участие и сопереживает мне. С тех пор я прониклась к ней благодарностью и уважением».
(Из Жизнеописания, составлено по воспоминаниям сестер Пюхтицкой обители и по письмам Татьяны Константиновны Малков-Паниной, жены старшего брата монахини Екатерины Георгия)
С печалью об утрате этой великой подвижницы и утешительницы многих страждущих, приезжавших в обитель, была смещена светлая пасхальная радость. В своих «Мыслях о смерти» святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Видели ли вы когда-нибудь тело праведника, душа которого оставила его? От него не исходит смрад и к нему не страшно приблизиться. Во время его похорон печаль претворяется в какую-то непостижимую радость». И это, по святителю Игнатию, есть знак того, что «усопший стяжал прощение и Божию милость». Все это и ощущали те, кто пришел проводить мать Екатерину к ее последнему земному пристанищу. По общему отзыву, отпевание усопшей, совершавшееся по чину служения пасхального, произвело на всех впечатление скорее церковного торжества, чем печального обряда. Знаменательно, что в тот же праздник – Неделю жен-мироносиц – скончался и святитель Игнатий, известный своим молитвенным подвижничеством, и преподобный Нил Сорский, делатель умной молитвы. Сходство дней кончины как бы указывает на сходство внутреннего подвига.
Похоронена мать Екатерина у алтарной части Николо-Арсениевской кладбищенской церкви, с южной стороны, почти рядом с тропкой, так что приезжающим в обитель и уезжающим паломникам удобно заходить на могилку к блаженной старице.
Героиня духа, она принесла свою жизнь в дар Богу. И сегодня она побуждает нас к жизни по духу, остается верным путеводителем в поисках Вечной Истины.
«Мы лишились великой старицы – монахини Екатерины. Теперь она предстоит Престолу Божию и не нуждается в наших похвалах. Но для себя нам полезно было бы узнать ее значение, усвоить для себя пример ее высокой жизни. Здесь собралось большинство ее духовных детей. Надо было видеть слезы их, чтобы понять, кого они лишились... Те, кто обращался к ней, всегда получали от нее великую пользу. Она щедро раздавала всем свои богатые духовные дары. А дары эти были редкие, высокие.
Она обладала даром прозорливости, что доказано бесчисленным количеством примеров и подтверждено свидетельством очень многих, обращавшихся к ней. Более того, она прозревала мысли людей. Это также испытано многими и мною самим, и неоднократно.
Она обладала даром предстояния Богу. Этим она неоднократно спасала людей от крайней, повторяю, от крайней опасности.
Она обладала даром молитвы. Но о даре молитвы мы не можем судить – это скрыто в ее сердце.
Она никогда никого не забывала и старалась всякого сделать причастником благодати Божией. Достаточно было кому-либо раз побывать у нее, чтобы она помнила этого человека всегда.
Сейчас, когда перестало биться это богатое любовью сердце, мы не должны терять ее духовно, не должны прерывать ее духовный союз с нами. Она теперь с еще большим дерзновением будет ходатайствовать за нас перед Богом. Помолимся о ней, как о всяком человеке. Может быть, это поможет и нам. Аминь».
✓ Тесный путь
...О чем мечтали барышни, оканчивающие гимназию в России в начале прошлого века? Кто-то о шляпках, нарядах, балах, вечеринках. Другие о скором и счастливом замужестве, уютном доме, детях. Очень многие хотели продолжить образование, поступить на курсы, чтобы, выучившись, стать учительницей, врачом, медсестрой и затем отправиться в народ, чтобы служить ему своим бескорыстным трудом… Разные были мечты – возвышенные, смешные, порой наивные, – но XX век, век-волкодав, смешал их все.
Екатерина Малков-Панина была серьезной девушкой: она увлекалась наукой, поступила в 1906 году и успешно окончила естественное отделение Бестужевских курсов, работала в Энтомологическом обществе. Во время поездки во Владивосток она открыла два новых вида жуков. Дальнейший путь представлялся ей очевидным – наука, исследования.
Первая мировая перевернула привычный мир. Сильное религиозное чувство, желание помочь ближнему заставили Катю поступить на курсы сестер милосердия, работать в бесплатных городских больницах, госпиталях, летучих отрядах, подбиравших раненых на передовой. Страдания солдат были безмерны, а возможности врачей и сестер порой ничтожны: не хватало не только морфия, но и простых бинтов. Чужую боль юная сестра милосердия переживала как свою. Но и свои беды накрывали с головой: погиб брат, умерла от крупа любимая сестра, сама она тяжело заболела.
А после октябрьского переворота оказалось, что ее знания иностранных языков и европейской культуры, ее опыт в энтомологии никому не нужны. Невозможно было устроиться даже поденной работницей. После долгих мытарств, болезней, потрясений сильно поредевшая семья Малков-Паниных оказалась в Эстонии. Екатерине было уже тридцать лет, ни мужа, ни детей, и чтобы прокормиться, она работала на огородах под Нарвой. Опять путь ее казался хоть и тяжелым, но ясным: труд ради хлеба насущного и забота о семье брата. А она поступила послушницей в Пюхтицкую обитель.
Жизнь в монастыре тоже была нелегкой, насельницам приходилось ухаживать за коровами, заготавливать на зиму для них сено, выращивать овощи. А ведь кроме забот о подсобном хозяйстве монахини исполняли ежедневное строгое и обширное молитвенное правило. С первых же дней в обители Екатерина вела себя странно: неожиданно исчезала на несколько дней, уединялась для сугубой молитвы, постилась до изнеможения. Сестры не всегда понимали ее, но любили и старались всегда помочь.
Как образованная молодая женщина может стать юродивой Христа ради? Блаженной, к которой за советом и утешением пойдут несчастные, обездоленные, страждущие? Пророчицей, предсказавшей многие события монастырской и церковной жизни? Современному читателю трудно себе это представить. В книге мы находим воспоминания монашествующих, родных, паломников, духовных детей матери Екатерины. Все они сходятся на одном: рядом с ними жила святая.
Святость может проявляться по-разному. Порой, даже увидев ее совсем близко, трудно осознать, с чем ты столкнулся. Ходила мать Екатерина по обители и окрестным лесам порой босая, порой в тряпичных опорках, а то и в лаптях. Легко одетая даже в сильный мороз, в белом апостольнике, худенькая, она могла незаметно появиться рядом с человеком и сказать ему непонятные, сбивающие с толку, но самые важные и нужные слова. Могла и рассердиться, накричать, однако светлые глаза улыбались и излучали только любовь и смирение.
Множество людей услышали от матери Екатерины горькую правду о жизни своей души, благодаря ее влиянию нашли свою дорогу к Богу. Недаром писала она духовной дочери: «Когда я отдала свой ум Господу, у меня сердце стало широким-широким…»
* * *
...Постоянно собранная, серьезная, часто строгая, она имела вид бодрствующего воина. Ее сухонькая, маленькая, легкая фигурка куда-то все стремилась. Походка была быстрая, ровная, она точно летала. Ее замечательные большие серые глаза – иногда по-детски чистые, спокойные, ласковые, улыбающиеся, иногда серьезные, строгие, в другое время грустные, озабоченные, а иногда и гневные – проникали в самую глубь человеческих душ и читали там как бы летопись прошлого, настоящего и будущего. Между прочим, смотреть ей прямо в глаза мать Екатерина строго запрещала.Одевалась она тоже своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или черный платок. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. А теплой одежды, пальто и платков не носила.
Питанием довольствовалась с трапезы. Сахара не употребляла, а обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, это значило, что должен состояться чей-то постриг. К Причастию Святых Таин приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать теплоту.
Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Такие действия не вызывали неудовольствия; наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.
«Однажды я пришла в храм с большим горем на сердце, – вспоминала сестра Л. – Во время богослужения душа разрывалась от скорби и слезы лились рекой. “Иже херувимы…” – полились нежные, умилительные звуки Херувимской песни. Слышу позади себя легкие шаги, и потом близко – учащенное дыхание. Поворачиваю голову – мать Екатерина… Она молилась вместе со мной, сопереживала мне… Под сводами храма замирают звуки: “Ныне житейское отложим попечение…” И нет на сердце чувства безысходности, оно сменяется радостным плачем в надежде на милость Божию и умиротворяет скорбящую душу».
Эта же сестра рассказывала, что при встрече с матерью Екатериной у нее почти всегда появлялись слезы покаяния. Тогда старица строго говорила ей: «Перед иконами надо плакать!»
Мать Екатерина пребывала в постоянном бодрствовании, на малое время она погружалась в легкий сон, часто и среди ночи можно было встретить ее на территории монастыря, озабоченно ходящую по двору или очищающую снег с паперти собора. Насельницы спали, а старица, как воин, бодрствовала.
У нее никогда не было постоянной келии или обставленного уголка, как у других монахинь. Ночевала она то у одной, то у другой сестры, а иногда подолгу в каком-нибудь одном месте. Ничего не было у нее своего, кроме разве Евангелия, Библии и некоторых богослужебных книг, да лупы, без которой она не могла читать. Никто никогда не видел, чтобы она ложилась спать удобно, на кровати, как все. Всегда где-нибудь приютится, так что и ноги протянуть негде. Ночью, бывало, встанет и поет: «Се Жених грядет в полунощи…», но ходит тихонечко, чтобы никого не побеспокоить.
Часто ночью она ходила на монастырское кладбище неподалеку от монастыря и там молилась, поминала усопших. Приходила она с кладбища вся истерзанная, точно избитая кем-то. Иногда хождение ее на кладбище связывали с каким-либо несчастьем, которое случалось в скором времени.
Ночевать и жить она ходила не ко всем монахиням, а лишь к некоторым и по одной ей ведомым причинам. Лишь впоследствии стали связывать ее длительные посещения с последующими событиями. Обычно она поселялась на длительное время у тех, с кем должна была произойти какая-либо коренная перемена, или должно было случиться какое-либо несчастье, точно она своим присутствием хотела предупредить об этой перемене, а своей молитвой отвратить беду. Кто тяготился ее внезапным вторжением, кто благодушно терпел, а кто и почитал за честь.
✓ Преемница блаженной Елены
В 1947 году скончалась пюхтицкая блаженная старица Елена. Мать Екатерина стала ее преемницей, взяв на себя самый тяжелый подвиг, и начала открыто юродствовать. Она любила трудиться, ходила на послушания, но все у нее получалось необычно. Кончается у сестер трудовой день на огороде или в поле, они идут к пруду, чтобы помыть ноги, а Катя одетая войдет в воду, выполощется и, не отжимая одежды, отправится в монастырь, поливая за собой дорогу.
Уже на первых порах своего открытого подвига мать Екатерина тяжело поплатилась за взятое на себя юродство. В январе 1951 года она даже попала в психиатрическую больницу Таллинна. Там ей пришлось много пострадать от буйных больных; кроме того, мать Екатерина постоянно навлекала на себя беду попытками убежать из больницы. Проведя обследование и не найдя у нее никакого психического расстройства, врачи признали, что она здорова, и отпустили домой.
Вернувшись в родной монастырь, мать Екатерина стала жить в богадельне, по-прежнему юродствуя. Постоянно собранная, серьезная, часто строгая, она имела вид бодрствующего воина. Ее сухонькая, маленькая, легкая фигурка куда-то все стремилась. Походка была быстрая, ровная, она точно летала. Ее замечательные большие серые глаза – иногда по-детски чистые, спокойные, ласковые, улыбающиеся, иногда серьезные, строгие, в другое время грустные, озабоченные, а иногда и гневные – проникали в самую глубь человеческих душ и читали там как бы летопись прошлого, настоящего и будущего. Между прочим, смотреть ей прямо в глаза мать Екатерина строго запрещала.
Одевалась она своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или черный платок. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. Теплой одежды (пальто и платков) не носила.
Питанием довольствовалась с трапезы. Сахара не употребляла никогда, обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, – это значило, что должен состояться чей-то постриг.
К Причастию Святых Тайн приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать теплоту (напиток, который принимается после Причастия).
Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Такие действия не вызывали неудовольствия, наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.
«Однажды я пришла в храм с большим горем на сердце, – вспоминает сестра Л. – Во время богослужения душа разрывалась от скорби и слезы лились рекой. «Иже Херувимы...» – полились нежные, умилительные звуки Херувимской песни. Слышу позади себя легкие шаги, потом близко – учащенное дыхание. Поворачиваю голову – мать Екатерина... Она молилась вместе со мной, сопереживала мне... Под сводами храма замирают звуки: «Ныне житейское отложим попечение...» И нет на сердце чувства безысходности, оно сменяется радостным плачем в надежде на милость Божию и умиротворяет скорбящую душу».
Эта же сестра Л. рассказывала, что при встрече с матерью Екатериной у нее почти всегда появлялись слезы покаяния. Тогда старица строго говорила ей: «Перед иконами надо плакать!»
Мать Екатерина пребывала в постоянном бодрствовании, на малое время она погружалась в легкий сон, часто и среди ночи можно было встретить ее на территории монастыря, озабоченно ходящую по двору или зимой счищающую снег с паперти собора. Насельницы спали, а старица, как воин, бодрствовала.
Схимонахиня Ф., поступившая в монастырь в 1934 году, рассказывает: «В большой мороз блаженная старица, бывало, бежит по снегу в одних чулках, смотреть больно! Однажды не выдержала, говорю: «Мать Екатерина, ну что ты босиком!», – а она недовольно: «Ты что меня жалеешь?!»
«Один раз весь пост она лишь святую воду да частицы просфор вкушала, – рассказывает монахиня Г., – а в Страстную пятницу при всем народе яичко выпила. Кто же после этого поверит, что она постилась! Так она и делала, чтобы не замечали ее подвигов и считали просто глупой. Мать Екатерина вообще мало кушала – придет к нам на подворье в Таллинне, возьмет тарелочку от кошки (у нас там кошечка была) и все съест. Так себя уничижала и мучила. Не было такого, чтобы она пришла и с сестрами пообедала – в мусорном ведре пособирает или от кошечки съест. И в богадельне, где в последнее время жила, никогда с сестрами тоже не кушала».
«Когда я замещала старшую в богадельне матушку Капитолину, часто видела, как мать Екатерина уходила ночью молиться в поле, – вспоминает одна из старейших насельниц обители монахиня Н. – Придет под утро вся мокрая. Почти никогда по ночам не спала, молилась. Или встанет ночью в 12 часов, помолится в углу, а потом к каждой кроватке подходит и поет: «Се, Жених грядет в полунощи» – тихонечко так поет, вполголоса».
Один раз монастырский сторож послушница А. рассказала, что видела, как ночью мать Екатерина пришла к крайнему серому домику, постелила одеяло на снег – было это в январе – и встала на молитву. Всю ночь так молилась. Собака Дружок, что охраняла ночью, подбежит к ней, залает, но близко не подходит.
✓ Наставница монахинь
«Совсем молодой послушницей, – вспоминает монахиня Г., – я была на послушании в богадельне, где жила тогда мать Екатерина. Как-то мы вели беседу с матушкой – она лежала, а я сидела возле нее и задала ей вопрос: «Как спастись и как мне спасаться?» Мать Екатерина ответила: «Живи просто. Старайся меньше осуждать». Тогда же она мне сказала: «Причина осуждения – от невнимательной жизни». Это было в 1958 году.
Мать Екатерина часто наставляла не быть гордой, а «смиряться и смиряться». Говорила, что гордость – поглотитель всех добродетелей. Расстроюсь я чем-нибудь на послушании, расскажу ей, а она мне скажет: «У послушников должна быть воля не своя, а Божия. А ты – послушница!» Помню также, она говорила мне: «Удерживай себя от гнева и раздражения. Приучайся прощать обиды сестрам».
Часто я приходила к ней и исповедовала помыслы. Один раз прихожу вся насупленная, а она мне сразу говорит: «Ты опять недовольна! Так быстро меняется настроение, а надо поставить себя твердо и работать над собой, чтобы подвиг твой был ко спасению». Это тоже было в 1958 году.
Много мне тогда доводилось быть с блаженной старицей. У нее была Иисусова молитва. Приду к ней – принесу обед или зайду спросит что-либо, а она лежи и потихоньку, почти про себя: «Господ Иисусе Христе... Сколько раз так ее заставала. Или, слышу говорит: «Господи, прости меня – прости все!» С большим чувство она это говорила и так учила. Апостол, Евангелие и Псалтирь всегда рядом у нее были, и она часто их читала. Придет кто-либо – вслух почитает, одна – про себя читала.
Один раз прихожу к ней, и такое у меня уныние, я говорю: «Матушка, такое уныние у меня на сердце». «А ты повторяй, – говорит, – Господ спаси мя, погибаю! Господи, спаси мя, погибаю!» Я была на послушании в богадельне шесть лет. А когда только пришла в монастырь, матушка игумения Ангелина благословила меня на послушание в гостиницу. Вскоре пришла я к матери Екатерине и говорю: «Матушка, я раздражаюсь иной раз на богомольцев!» А она мне на это так сказала: «Обходитесь с ближними ласково, весело и с любовью! Служите им: они как странники – приехали к Матери Божией! Служите им с любовью, кротостию и терпением». И потом добавила: «Вы тогда будете спокойны, когда будете иметь терпение, смирение и любовь». Она называла приезжих богомольцев «странники Божий – к Матери Божией приехали!» Часто слышала я от матушки в назидание: «Таково было мое сердце – всех утешать, а себя не жалеть!»
Один раз пришла я к ней и говорю: «Мать Екатерина, такое сердце у меня – вся как пустая, совершенно пустая, и душа пустая. Не знаю, что мне делать?» Она мне на это ответила: «Сердце твое нечуткое, но Господь коснется и тебя. Благодари Бога, что ты живешь в обители – под Покровом Матери Божией. Долго проживешь в обители, но в тюрьму попадешь». Вот уже 35 лет, как я в монастыре. «Ты пришла, – говорит она, – в монастырь и вступила во святую обитель и окончи венцом нетленным!»
В другой раз я хитончик в клеточку надела, а она подходит и говорит: «Решеточка, тюрьма, решеточка, тюрьма!» – и водит пальчиком по клеточкам. Три года мне предсказала. Я говорю: «Мать Екатерина, я боюсь тюрьмы, очень боюсь!» А она так ответила: «Можно и в тюрьме не сидеть, а Господь пишет, что в тюрьме!»
Народ шел к матери Екатерине нескончаемым потоком. Многие приезжали в обитель специально, чтобы повидаться с ней. С каждым годом число притекающих возрастало. На имя настоятельницы монастыря поступало много писем с вопросами к матери Екатерине, с просьбой помолиться.
С приходящими к ней мать Екатерина вела себя по-разному: с одним говорила иносказательно, а кое с кем и просто; с некоторыми подолгу беседовала, а других сразу же с гневом выпроваживала. Души людей были видны ей, как в зеркале.
Некоторым посетителям мать Екатерина читала из отеческих книг, другим – из Библии, а кому по памяти пересказывала отдельные события из жизни Господа нашего Иисуса Христа, о исцелении Им больных, слепых и др. Приносимое ей почитателями тут же раздавала. Денег у себя не держала ни копейки. Правда, раздавала с большим рассуждением. Из продуктов кое-что съедала, говоря: «Это я должна сама съесть». Что раздавала, а что заставляла выбрасывать или даже закапывать в землю. Глубокий смысл ее действий и слов, казавшихся странными, непонятными, раскрывался впоследствии.
Как ручейки с гор устремляются в реку, так горе и скорби людские непрерывным потоком текли к матери Екатерине. Она любила людей, жалела их. И любовь эта была бескорыстная, жертвенная. Как тяжело, при такой большой любви и жалости к людям, видеть и знать все их пороки и душевные страдания!
Мать Екатерина одинаково любила как своих почитателей, так и недоброжелателей, тех, кто к ней плохо относился и плохо о ней думал. Далеко не все питали к матери Екатерине расположение. Свет резал глаза. Прятались от обличения. Многие ее не навещали. Поистине, нет пророку чести в своем отечестве.
Одна еще не старая монахиня умирала в больнице от гнойного аппендицита. Надежды на жизнь врачи не давали. Больная просила матушку игумению приехать к ней попрощаться и получить последнее благословение. Мать Екатерина, возбужденная, бегала по двору монастыря и то и дело прибегала в гостиницу (место послушания больной), буквально приказывая: «Молитесь! Молитесь! Мать Н. умирает! Она не готова!(Больная монахиня не была готова к переходу в вечность.) Молитесь!..» Молились усердно. Надо полагать, мать Екатерина особенно молилась за свою недоброжелательницу. И та осталась жить.
«Я только что поступила в монастырь, – вспоминает сестра С, – мне благословили жить в богадельне, ходить на общие послушания и помогать по дому сестре, обслуживающей стариц. Мать Екатерину я тогда совсем еще не знала и ничего о ней не слыхала. У меня на душе было большое переживание, хотелось быть одной и плакать. Но куда бы я ни старалась уединиться – она тут как тут, около меня. Сначала я не обращала внимания на ее постоянно льющуюся речь, как бы про себя, только всячески старалась спрятаться от нее, но не могла. Потом я невольно обратила внимание на то, что она говорила, ибо услыхала в ее словах напоминание о моей прошлой жизни. Я поняла, что она знает все: и прошлое, и настоящее мое переживание, принимает во мне участие и сопереживает мне. С тех пор я прониклась к ней благодарностью и уважением».
(Из Жизнеописания, составлено по воспоминаниям сестер Пюхтицкой обители и по письмам Татьяны Константиновны Малков-Паниной, жены старшего брата монахини Екатерины Георгия)
* * *
У матери Екатерины постоянно было воспаление слизистой рта, она страдала хроническим насморком, в носу у нее были полипы, ей приходилось дышать ртом. Некоторые признаки говорили о болезни желудка, а почти постоянный приглушенный кашель – о болезни легких. Один Господь знал ее страдания, внешне она ничем их не выражала. В одном из последних писем блаженная написала: «Как легко взять на себя подвиг и как трудно его докончить…» 5 мая 1968 года, на празднование жен-мироносиц, мать Екатерина мирно отошла ко Господу.С печалью об утрате этой великой подвижницы и утешительницы многих страждущих, приезжавших в обитель, была смещена светлая пасхальная радость. В своих «Мыслях о смерти» святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Видели ли вы когда-нибудь тело праведника, душа которого оставила его? От него не исходит смрад и к нему не страшно приблизиться. Во время его похорон печаль претворяется в какую-то непостижимую радость». И это, по святителю Игнатию, есть знак того, что «усопший стяжал прощение и Божию милость». Все это и ощущали те, кто пришел проводить мать Екатерину к ее последнему земному пристанищу. По общему отзыву, отпевание усопшей, совершавшееся по чину служения пасхального, произвело на всех впечатление скорее церковного торжества, чем печального обряда. Знаменательно, что в тот же праздник – Неделю жен-мироносиц – скончался и святитель Игнатий, известный своим молитвенным подвижничеством, и преподобный Нил Сорский, делатель умной молитвы. Сходство дней кончины как бы указывает на сходство внутреннего подвига.
Похоронена мать Екатерина у алтарной части Николо-Арсениевской кладбищенской церкви, с южной стороны, почти рядом с тропкой, так что приезжающим в обитель и уезжающим паломникам удобно заходить на могилку к блаженной старице.
Героиня духа, она принесла свою жизнь в дар Богу. И сегодня она побуждает нас к жизни по духу, остается верным путеводителем в поисках Вечной Истины.
* * *
Из Слова протоиерея Петра Серегина после отпевания почившей старицы Екатерины Пюхтицкой: «Мы лишились великой старицы – монахини Екатерины. Теперь она предстоит Престолу Божию и не нуждается в наших похвалах. Но для себя нам полезно было бы узнать ее значение, усвоить для себя пример ее высокой жизни. Здесь собралось большинство ее духовных детей. Надо было видеть слезы их, чтобы понять, кого они лишились... Те, кто обращался к ней, всегда получали от нее великую пользу. Она щедро раздавала всем свои богатые духовные дары. А дары эти были редкие, высокие.
Она обладала даром прозорливости, что доказано бесчисленным количеством примеров и подтверждено свидетельством очень многих, обращавшихся к ней. Более того, она прозревала мысли людей. Это также испытано многими и мною самим, и неоднократно.
Она обладала даром предстояния Богу. Этим она неоднократно спасала людей от крайней, повторяю, от крайней опасности.
Она обладала даром молитвы. Но о даре молитвы мы не можем судить – это скрыто в ее сердце.
Она никогда никого не забывала и старалась всякого сделать причастником благодати Божией. Достаточно было кому-либо раз побывать у нее, чтобы она помнила этого человека всегда.
Сейчас, когда перестало биться это богатое любовью сердце, мы не должны терять ее духовно, не должны прерывать ее духовный союз с нами. Она теперь с еще большим дерзновением будет ходатайствовать за нас перед Богом. Помолимся о ней, как о всяком человеке. Может быть, это поможет и нам. Аминь».
