Иерей Петр Каминский
[1] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 357.
[2] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 150.
[3] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 357.
[4] Там же. С. 358.
[5] Там же. С. 366.
[6] Там же. С. 374.
[7]Иларион (Троицкий), священномученик. У Троицы в Академии // URL: http://www.pravoslavie.ru/sm/33328.htm (дата обращения: 01.03.2012).
[8] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 374.
[9] Там же. С. 379.
[10] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 151.
[11] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 387.
[12] Там же. С. 374.
[13] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 379-380.
[14] Там же. С. 372.
[15] Там же.
«Предрассудок против монахов, монашества лукав и еще с одной стороны, а именно: думают, что христианский идеал во всей его высоте обязателен и нужен только монахам...»
Священномученик Иларион (Троицкий; 1886–1929), архиепископ Верейский
Особенным показателем для владыки становится разделение в сознании русского общества религиозно-нравственных требований, предъявляемых к монашествующим и мирянам. Суть такого подхода, по мнению владыки Илариона, заключается «в том, что слишком превозносят монашество, но не искренно, а лишь с той лукавой целью, чтобы потом больше, чем следует, всячески бранить»[1].
Действительно, «наше общество готово поэтому всю церковную жизнь предоставить только одним монахам и священникам; для себя же жизнь по уставам церковным считает вовсе не обязательной. Заветы Христовы, жизнь христианская, по мнению нашего общества, обязательны и нужны одним монахам да, пожалуй, иногда, священникам, а мирянам все можно, все хорошо и похвально. Богослужение должны посещать монахи, а миряне могут для себя заменить его ночными и всенощными бдениями в увеселительных заведениях. Братолюбие тоже не для мирян — для них достаточно вежливости. Общество предпочитает идти на торжище скучного мира, мечется там в потемках от одного блуждающего огонька к другому, гибнет духовным гладом, питается от рожец, приличных лишь свиньям, и не хочет избыточествовать хлебы в дому небесного Отца, который есть святая Церковь православная. А если и говорят некоторые об участии в жизни церковной, то под этой жизнью разумеют не созидание тела Христова в общем братолюбии и духовных подвигах; нет, под жизнью Христовой Церкви разумеют ведение хозяйства, заведывание столами торжников (Мф. 21:12) да борьбу за какие-то права. И на месте святе хотят поставить свой бездушный мирской кумир!» [2]
Священномученик Иларион (Троицкий; 1886–1929), архиепископ Верейский
Особенным показателем для владыки становится разделение в сознании русского общества религиозно-нравственных требований, предъявляемых к монашествующим и мирянам. Суть такого подхода, по мнению владыки Илариона, заключается «в том, что слишком превозносят монашество, но не искренно, а лишь с той лукавой целью, чтобы потом больше, чем следует, всячески бранить»[1].
Действительно, «наше общество готово поэтому всю церковную жизнь предоставить только одним монахам и священникам; для себя же жизнь по уставам церковным считает вовсе не обязательной. Заветы Христовы, жизнь христианская, по мнению нашего общества, обязательны и нужны одним монахам да, пожалуй, иногда, священникам, а мирянам все можно, все хорошо и похвально. Богослужение должны посещать монахи, а миряне могут для себя заменить его ночными и всенощными бдениями в увеселительных заведениях. Братолюбие тоже не для мирян — для них достаточно вежливости. Общество предпочитает идти на торжище скучного мира, мечется там в потемках от одного блуждающего огонька к другому, гибнет духовным гладом, питается от рожец, приличных лишь свиньям, и не хочет избыточествовать хлебы в дому небесного Отца, который есть святая Церковь православная. А если и говорят некоторые об участии в жизни церковной, то под этой жизнью разумеют не созидание тела Христова в общем братолюбии и духовных подвигах; нет, под жизнью Христовой Церкви разумеют ведение хозяйства, заведывание столами торжников (Мф. 21:12) да борьбу за какие-то права. И на месте святе хотят поставить свой бездушный мирской кумир!» [2]
Реальная опасность такого подхода — это принижение высоты христианского идеала для мирян, обмирщение Православия и проявление враждебного отношения к монашествующим: «Предрассудок против монахов, монашества лукав и еще с одной стороны, а именно: думают, что христианский идеал во всей его высоте обязателен и нужен только монахам, а мирянам... ну а мирянам нужно что-нибудь более сходное, более легкое»[3]. В результате, высокая планка христианского совершенства, достигаемого в ходе подвигов человеческой жизни, для лиц, не облеченных в монашеские одежды, принижается. «У нас стало два христианства, — пишет священномученик Иларион, — два христианских идеала: один для монахов, другой для мирян. Такое разделение Христова идеала я считаю нелепым принципиально и крайне вредным практически»[4].
В связи с этим отмечает владыка распространенное в его время предвзятое отношение к инокам. «Разные поношения монашества теперь так часто начинаются словами: “Монахи, отрекшиеся от мира” и т.д. Осуждая всячески монахов и стараясь обелить себя, миряне теперь так часто говорят: “Но мы от мира не отрекались!” Совершенная бессмыслица с православной точки зрения. Не отрекались от мира — значит, нет различия между добром и злом, пороком и добродетелью, не нужна никакая борьба со страстями»[5]. Подобные случаи совсем не единичны: «Бранить монахов и изображать их какими-то чудовищами в человеческом виде — столь обычное и излюбленное занятие мирян»[6]; «С некоторого времени повелась у нас дурная манера изображать монахов какими-то нравственными чудовищами, которые должны быть виноваты, «без вины виноваты»[7].
Русское общество начала ХХ века, несмотря на свою внешнюю ортодоксальность, оказывается крайне враждебным по отношению к инокам: «Со всех сторон вокруг монаха строгие судьи и беспощадные прокуроры. Вечно миряне "соблазняются" поведением монахов, хотя миряне в тысячу раз более соблазнительно ведут себя... Монах засмеялся — уже соблазнились. Монах пошел по улице, поехал по железной дороге, сел в трамвай — и на него смотрят как на чудовище какое»[8].
В связи с этим отмечает владыка распространенное в его время предвзятое отношение к инокам. «Разные поношения монашества теперь так часто начинаются словами: “Монахи, отрекшиеся от мира” и т.д. Осуждая всячески монахов и стараясь обелить себя, миряне теперь так часто говорят: “Но мы от мира не отрекались!” Совершенная бессмыслица с православной точки зрения. Не отрекались от мира — значит, нет различия между добром и злом, пороком и добродетелью, не нужна никакая борьба со страстями»[5]. Подобные случаи совсем не единичны: «Бранить монахов и изображать их какими-то чудовищами в человеческом виде — столь обычное и излюбленное занятие мирян»[6]; «С некоторого времени повелась у нас дурная манера изображать монахов какими-то нравственными чудовищами, которые должны быть виноваты, «без вины виноваты»[7].
Русское общество начала ХХ века, несмотря на свою внешнюю ортодоксальность, оказывается крайне враждебным по отношению к инокам: «Со всех сторон вокруг монаха строгие судьи и беспощадные прокуроры. Вечно миряне "соблазняются" поведением монахов, хотя миряне в тысячу раз более соблазнительно ведут себя... Монах засмеялся — уже соблазнились. Монах пошел по улице, поехал по железной дороге, сел в трамвай — и на него смотрят как на чудовище какое»[8].
Особенное искажение сути монашества наблюдалось в ту пору среди русской интеллигенции: «Кто больше всего кричит о недостатках монастырей, тот обычно с монастырями меньше всего знаком. Ведь наши интеллигенты весьма склонны все монастыри представлять в том лживом образе, какой создал своим воображением Максим Горький в "Исповеди"»[9]. За этими антимонашескими выступлениями стоит апология греха и вседозволенности: «А если вы будете говорить об обязанностях всякого, принадлежащего к Св. Церкви, вам с негодованием ответят: "Да разве мы монахи? По-вашему, христианство только в монашестве? Нужно только Богу молиться? От жизни с ее радостями нужно отказаться? У вас слишком узкое понятие о христианстве. Христианство — религия свободы"... и прочие безумные глаголы»[10].
Вообще оценка религиозно-нравственного состояния насельников монастырей занимает достаточно важное место в трудах священномученика Илариона (Троицкого). Он сам был поклонником монашества и стремился к пропаганде иноческого образа жизни. Так, например, он писал: «Нас обвиняют иногда за то, что мы стремимся к пропаганде монашества. А хотя бы и так, что же в том дурного-то? Ведь не на грех соблазняем, а к "воистину доброму и блаженному делу" приглашаем. Мы знаем по опыту, что монашество приносит душевный мир и радость»[11].
В его трудах находит отражение высокое религиозно-нравственное состояние современных ему авторов. «С монахами я знаюсь давно и смело, и твердо заявляю, что такой любвеобильности, сострадания, сердечности, какие наблюдал я у монахов, у мирян я не встречал»[12]. Действительно, вторая половина XIX-начало ХХ веков стали периодом расцвета русского иночества. Святители Филарет Московский и Игнатий Брянчанинов, оптинские старцы и подвижники Зосимовой пустыни были славой отечественного монашества. С последними учениками старческой школы, принесенной преподобным Паисием Величковским на русскую почву, владыке Илариону удалось пообщаться лично. Знаменательно, что наследник последней школы старчества — преподобный Алексий Зосимовский — вытягивал имя будущего патриарха Московского на Поместном соборе 1917-1918 гг. А восстановление самого патриаршества — великая заслуга священномученика Илариона, избранный же патриарх Тихон по достоинству оценил владыку, приблизив его к себе в условиях сложных церковных перипетий 1920-х годов.
Вообще оценка религиозно-нравственного состояния насельников монастырей занимает достаточно важное место в трудах священномученика Илариона (Троицкого). Он сам был поклонником монашества и стремился к пропаганде иноческого образа жизни. Так, например, он писал: «Нас обвиняют иногда за то, что мы стремимся к пропаганде монашества. А хотя бы и так, что же в том дурного-то? Ведь не на грех соблазняем, а к "воистину доброму и блаженному делу" приглашаем. Мы знаем по опыту, что монашество приносит душевный мир и радость»[11].
В его трудах находит отражение высокое религиозно-нравственное состояние современных ему авторов. «С монахами я знаюсь давно и смело, и твердо заявляю, что такой любвеобильности, сострадания, сердечности, какие наблюдал я у монахов, у мирян я не встречал»[12]. Действительно, вторая половина XIX-начало ХХ веков стали периодом расцвета русского иночества. Святители Филарет Московский и Игнатий Брянчанинов, оптинские старцы и подвижники Зосимовой пустыни были славой отечественного монашества. С последними учениками старческой школы, принесенной преподобным Паисием Величковским на русскую почву, владыке Илариону удалось пообщаться лично. Знаменательно, что наследник последней школы старчества — преподобный Алексий Зосимовский — вытягивал имя будущего патриарха Московского на Поместном соборе 1917-1918 гг. А восстановление самого патриаршества — великая заслуга священномученика Илариона, избранный же патриарх Тихон по достоинству оценил владыку, приблизив его к себе в условиях сложных церковных перипетий 1920-х годов.
Изображает владыка Иларион и размеренный порядок жизни большинства известных ему обителей: «Встают от сна в половине третьего, а в три часа уже во храме. Читают утренние молитвы, полунощницу и слушают утреню. Утреннее богослужение продолжается часа три. В восьмом часу снова в храм на литургию, которая окончится часов в десять. После литургии займутся трудом — "послушанием". До окончания литургии пищи не принимают. В полдень трапеза, за которой читается житие дневного святого. Трапеза проходит чинно, в молчании. Перед трапезой и после поются молитвы. Каждое блюдо подается с молитвой же. По окончании трапезы отдых часа на полтора. Ведь встали-то уже давно! А после отдыха кто трудится, кто читает что-нибудь духовное, назидательное. В 5 часов вечерняя служба, которая заканчивается часам к 8 уже в трапезной, где читаются и вечерние молитвы со многими земными поклонами. А в девять уж спать пора, потому что завтра опять в половине третьего разбудят. Да перед сном еще правило свое исполнят, со многими опять земными поклонами. Так изо дня в день. В посты трапеза совсем скудная, а служба церковная в сутки иногда занимает 11-12 часов. Порядок дня не выдуман мной, а списан с натуры. В большинстве монастырей так именно проходит день»[13].
Вместе же с таким промонашеским настроением встречаются порой у владыки Илариона и строгие суждения о современных ему иноках. Да, ему была присуща любовь к идеалам монашества. Вот почему аномалии в среде монашествующих вызывают у него строгие суждения.
Так осуждает владыка Иларион превозношение монахов, оправдывающих свои грехи принадлежность к лику иноков. «Принятие монашества не ставит человека сразу в нравственном значении выше всех мирян. “Последний монах лучше самого хорошего мирянина!” — приходилось мне это от монахов слышать, но я такое изречение считаю неправильным»[14]. Владыка указывает еще одну негативную тенденцию в среде иноков — осуждение брачного состояния: «Церковь неповинна в тех похулениях брака, которые допускают отдельные монахи»[15].
Вместе же с таким промонашеским настроением встречаются порой у владыки Илариона и строгие суждения о современных ему иноках. Да, ему была присуща любовь к идеалам монашества. Вот почему аномалии в среде монашествующих вызывают у него строгие суждения.
Так осуждает владыка Иларион превозношение монахов, оправдывающих свои грехи принадлежность к лику иноков. «Принятие монашества не ставит человека сразу в нравственном значении выше всех мирян. “Последний монах лучше самого хорошего мирянина!” — приходилось мне это от монахов слышать, но я такое изречение считаю неправильным»[14]. Владыка указывает еще одну негативную тенденцию в среде иноков — осуждение брачного состояния: «Церковь неповинна в тех похулениях брака, которые допускают отдельные монахи»[15].
[2] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 150.
[3] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 357.
[4] Там же. С. 358.
[5] Там же. С. 366.
[6] Там же. С. 374.
[7]Иларион (Троицкий), священномученик. У Троицы в Академии // URL: http://www.pravoslavie.ru/sm/33328.htm (дата обращения: 01.03.2012).
[8] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 374.
[9] Там же. С. 379.
[10] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 151.
[11] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 387.
[12] Там же. С. 374.
[13] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 379-380.
[14] Там же. С. 372.
[15] Там же.