Глава из книги «О сущности умного делания (Учение отцов-исихастов Святой Афонской Горы)»
3. Тацис Дионисий, священник. Изречения подвижников Греции / Ефрем, старец. Три слова о послушании / Савва Сербский, святитель. Хиландарский устав. М., 2001. Пер. с новогреч.
4. Паисий Святогорец, схимонах. Письма. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2001.
5. Григорий Синаит, преподобный. Творения. М.: Новоспасский монастырь, 1999.
6. Великая стража: Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария / Автор-составитель иеромонах Иоаким (Сабельников). М., 2001. Кн. 1: Иеросхимонах Иероним, старец-духовник Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря.
7. Тацис Дионисий, священник. Изречения подвижников Греции / Ефрем, старец. Три слова о послушании / Савва Сербский, святитель. Хиландарский устав. М., 2001. Пер. с новогреч.
8. Паисий Святогорец, схимонах. Возвращение к Богу от земли на небо. М.: Изд-во им. свт. Игнатия Ставропольского, 1997. Пер. с греч.
9. Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1992. Т. 1,2,5.
10. Иерофей (Влахос), митрополит. Одна ночь в пустыне Святой Горы: Беседа с пустынником об Иисусовой молитве. 2-е изд. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1997. Пер. с греч.
11. Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.2, 3.
12. Умное делание: О молитве Иисусовой / Сост. игумен Харитон. Свято-Троице-Сергиева лавра, 1992.
10. 13. Игнатий Кавказский (Брянчанинов), святитель. Полное собрание творений. М., Паломник, 2001. Т.1, 2.
14. Григорий Палама, святитель. Беседы (Омилии). М.: Паломник, 1993. Ч. 3. Пер. с греч.
15. Софроний (Сахаров), архимандрит. Старец Силуан. М.: Сретенский монастырь, 2001.
16. Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве: Сб. ст. СПб., 1994.
17. Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога, как Он есть. Эссекс: Ставропигиальный монастырь св. Иоанна Крестителя, 1985.
18. Ефрем Сирин, святой. Творения. М.: Изд. Отдел Московского Патриархата, 1994.
19. Преподобный Серафим Саровский в воспоминаниях современников. М.: Сретенский монастырь, Новая книга, Ковчег. М., 1998.
На пути к добродетели умно-сердечной молитвы подвижника подстерегают многие прелести, и одна из них — односторонность. «Многие из монашествующих отцов и братии упражняются лишь в одной добродетели, например, в безмолвии, и только ею наполняют свои паруса, не разбираясь в том, получают ли они от этого пользу или вред...
Есть и такие, которые попросту ограничиваются самым суровым постом, не допускающим ни масла, ни приготовленной на огне пищи, и тем самым лишают себя свободы, поскольку довольствуются лишь одним. Их односторонний пост мы осуждаем как неправильный и называем крайне безрассудным...
И еще некто, очарованный одним лишь бдением своим, все приписал ему и считает годы, проведенные в бдении, а других осуждает, будто бы блуждающих во тьме...
Еще один опять-таки заботится о слезах и принимает их за спасительную для человека находку, уча других, как должно плакать, и возвещая горе тем, кто не плачет. И, обращаясь к такому с любовью, мы говорим: пусть знает, что слезы надлежит соединять с блаженным смирением, и не воображает, что легко научиться плакать, не имея благодати. Но и любая другая добродетель, если она совершается сама по себе и принимается за главную силу монашеского жительства, заслуживает порицания и всяческого осуждения опытных людей... Пока отклонение еще только начинается и появился только росток этой, так сказать, холеры, может человек, если захочет и если послушается чужого наставления, и избежать смерти души своей, и прогнать ее.
Когда же уже наступило отравление мысленной крови, становится сие, по большей части, трудным, даже и (заметь это, читатель!) невозможным, если только не подействуют молитвы великих святых и не совершит Бог посредством случая и великого несчастья перемену в уме его...
Следует, даже до крови, заботиться о всех добродетелях одновременно, с равной силой и вниманием, чтобы духовное здание росло, уподобляясь цепи, где звенья связаны друг с другом» [1, 259-261, 269, 262].
Рассмотрим основные из этих добродетелей.
«Много существует дочерей покаяния, но самые из них почтенные, дерзновенно приближающиеся к Богу и необходимые для всякого безмолвника — это, во-первых,безмолвие, связанное и соединенное со смирением и сожительствующее с терпением. Тотчас же за ними идет равный им по достоинству пост, их родной брат, а также прекрасная сестра их, бдение, за которою следует другая сестра — молитва. Соединившись вместе, они слезы порождают, Бога к состраданию привлекают и согласно единое прошение воссылают, да пошлет Он им благодать Свою.
Итак, если лишишься ты одной из них, другие останутся безполезными, будучи недостаточными для возрастания души твоей. Безмолвие — это благоприятная почва, на которой возводится все здание из мысленных столпов и духовных камней» [1, 262].
«Воспринявший красоту молитвы будет бегать от многолюдства, как онагрь» [2, 178]. Старец Иероним «настаивал на отсечении излишеств и рассудительном уединении для того, чтобы обезпечить силу внутренней деятельности» [3, 46].
«Монаху подобает пребывать в уединении...Насколько избегаешь бесед с людьми, настолько большую получаешь пользу от молитвы и настолько большую пользу приносишь своей молитвой людям, потому что мирские споры, даже если кто-то будет их просто слушать, являются духовными радиопомехами, препятствующими непрестанной молитве, особенно вначале» [4, 108]. «По Лествичнику, безмолвие и есть отложение помыслов о чувственных и мысленных предметах» [5, 117].
И да дарует нам Сладчайший Иисус «вместо камней основание — смирение и помогающее во всем прекраснейшее терпение!..
О посте скажем, что если он совершается с рассуждением, то, несомненно, является подходящим материалом, который цементирует все сооружение, унимая безчинные стремления и совершенно укрощая пылающие страсти. Однако невозможно выдержать его, с разумом вкусив его плодов, если Спаситель не пошлет нам свыше благодать поста...
О бдении мы скажем, что это поистине наковальня, на которой заостряются мысленные гвозди — помышления, а ум сильно очищается и рождает тонкие помыслы, в то время как мы, выкованные и спрессованные напряженной молитвой, умягчаем подобное железу и неукротимое сердце наше. Оно же, жестоковыйное, испытывая стеснение и боль, прибегает к молитве, сестре безмолвия. Та вскоре вызывает сокрушение, от которого и получает утешение сердце. Но если не придет благодать бдения, то оно не сможет зачать плод, которым порадовало бы своего родителя...
Молитва является единственным умилостивлением и небесной птицей, которая на крыльях своих может в мгновение ока доставить уму вести от Бога и Спасителя нашего, чтобы примирить обе стороны и соединить Бога невещественного с человеком.
Однако невозможно совершиться сему удивительному соединению так, чтобы остановился неудержимый и всегда движущийся ум, если не осенит человека просвещение Божественного познания... Не сам человек удерживает свой ум, но Создатель Вселенной, держащий в Своей руке дуновение ветров... и если не пошлет Господь свыше очистительные воды Божественной Своей благодати, останемся безплодными и совершенно нагими, труды же наши послужат пищею бесам и прекрасно возделанные добродетели обратятся в пороки!..
Слезы — поистине главное оружие против бесов. Они очистительная купель для грехов наших, если только источаются в смирении и разуме. Однако же их не производят сила и искусство человека, сам он спешит обнаружить лишь произволение к плачу, приход же слез — дело Возводящего «облаки от последних земли» (Пс. 134, 7). Такой человек пусть на опыте узнает, что не тогда он плачет, когда захочет сам, но, когда хочет Бог... получение же желаемого зависит от благого промысла Бога, их Подателя...
Лукавый же враг... коварно примешивается к подвижничеству и втайне злоумышляет против подвижника Господня, побуждая его помыслы, склонность и желание ко всякому чрезмерному деланию, пока не доведет его до крайности. Когда же убедится, что подвижник уже достиг скользкого места, тут же и оставляет его, и тот падает... Когда же человек внимательно управляет телом, налагая узду и на рвение, и на ревность, то есть с рассуждением совершает свой путь, то и враг наш, соответственно этому, ставит себе другую цель — усилить в подвижнике самолюбие...
Из самолюбия рождается многоядение, которое порождает чревоугодие, а от него происходит избыток крови. От чрезмерного же потребления воды, чтобы не сказать — вина, рождается влажное сердце, из которого исходят лукавые помыслы. То и другое приводит к плотской брани, то есть к возбуждению плоти... Надобно путнику остерегаться обеих крайностей, держаться же среднего пути и двигаться со вниманием...
Иногда подвижнику начинает представляться в виде мимолетного мечтания некое сияние, которое, если два-три раза отнестись к нему внимательно, принимает образ какого-либо лица или предмета, в соответствии с тем, что было в уме, когда он принял его... Ложные ощущения... несут с собою смущение и к тому же возбуждают низменные плотские страсти. Ум прельщенного помрачается и неспособен к рассуждению, поскольку он не имеет ни опыта восприятия истинной благодати, ни смирения... Бывает и так, что подвижник ощущает нечто вроде благоухания.
Вообще, к какой бы слабости ни склонялся ум, дух прелести сразу же примет соответствующий образ. Для воображающих почести начальств и властей... он показывает во сне, как их избирают вождями, пастырями и духовными отцами, от которых зависит спасение мира... Тем, кто преуспел в созерцании, он представляется светлым ангелом, принимает образы святых и Самого Спасителя Христа, в зависимости от состояния, в котором находится человек Божий» [1, 262-265, 269-270, 352-353].
По слову святого Григория Синаита, «диавол имеет обыкновение показывать новоначальным свою прелесть под видом истины, представляя им зло как нечто духовное... вместо теплоты возбуждая свое жжение и вместо веселия доставляя безсмысленную радость и чувственную сладость... Причина прелести: самочиние и высокоумие» [5, 213, 200].
«Дух прелести может показывать хорошо различимые силуэты, находящиеся на самом близком расстоянии, причем и это лишь призраки, не существующие в действительности. Они возникают в воображении самого человека, подобно сновидениям, однако вызывают страх и смущение. В других случаях враг во сне, а часто и наяву сдавливает и душит человека, пресекая его дыхание, так что когда тот хочет закричать или пошевелиться, то не может сделать этого и не понимает, что с ним происходит. Безчисленные рассказы о подобных этим и иных, еще более ужасных, явлениях содержатся в жизнеописаниях святых отцов, которые, взяв свой крест, подвергались жестоким нападениям бесов. Этим отцам лукавые духи являлись не в виде призраков, но в своем действительном образе и, насколько попускал Бог, причиняли различные беды и напасти, полагая, что таким образом воспрепятствуют им вести богоугодную жизнь» [6, 356].
Более того, по Божиему попущению «сильные страхования могут быть и в церкви, и в алтаре» [6,533], — свидетельствует иеросхимонах Иероним.
Иногда «одна часть этих лукавых бесов принимает угрожающий вид и пытается, насколько возможно, причинить зло. Затем появляются другие, в светлом образе, которые укоряют и прогоняют первых, будто бы ангелы, посланные Богом, чтобы помочь терпящему искушение и спасти его. Главная их цель — увлечь того тщеславием, как видящего особое Божие промышление о себе. Здесь следует молиться словами святого апостола Павла, чтобы Бог сокрушил их под ногами подвижников вскоре... (ср.: Рим. 16, 20). Распознание всех этих явлений, спасение и избавление от них, как и само преуспеяние и совершенствование во Христе, совершается благодаря содействию Божественной благодати. Итак, если Господь наш, согласно Писанию, «смиренным дает благодать» (Прит. 3, 34; Иак. 4, 6), то придите все к блаженному смирению, чтобы с ним превозмочь все по благодати Христовой» [1, 357].
Диавольская враждебность всегда имеет «одну и ту же цель — отвлечь человека от познания Бога, на какой бы стадии развития человек ни находился... Извращение правого учения об истине, называемого благочестием, именуется ересью, и безчисленными ересями враг потрясает Церковь с самого ее основания...
Две основные причины, сопряженные с человеческой жизнью, открывают дверь мрачнейшему хаосу прелести. Первая из них — это неудержимое желание человека узнать свое будущее и вообще понять причины случающихся в его жизни неприятностей. Другая причина — это многообразное любопытство в отношении познания вышеестественных предметов, которое вообще является важнейшим из вопросов, занимающих человека...
Подобным образом заблуждаются любопытные люди и эгоисты, которые дерзко погружаются в мрачные сатанинские пещеры с их мнимым правдоподобием, чтобы, как враг внушает им, научным якобы способом обрести истину. Вот куда попадают сегодня трагические жертвы из числа нашей молодежи, чья судьба у разумных людей вызывает невыносимую боль, а у безответственных «ответственных лиц» — безразличие и бездействие. Посредством восточных религий, сохраняющих устаревшие магические символы и образы, дракон, древний змий и сатана, сегодня распространяет свои лживые вещания» [1, 356—357, 359—362].
Старец Паисий сказал: «Чем больше мы занимаемся корчеванием ересей и других религий, тем больше они смердят. Чем более мы углубляемся в изучение Православия, тем более оно благоухает» [7, 38]. «Но если бы мы жили посвятоотечески, то все были бы духовно здоровы, так что нашему здоровью завидовали бы все инославные. Тогда они и без проповеди оставили бы все свои болезненные заблуждения и спаслись» [4, 120].
Тот же старец заметил: «Одно дело благоговение и другое дело благочестие: как православное восточное благоговение отличается от западноевропейского благочестия! Благоговение имеет Божественную благодать, благочестие же — человеческий рассудок» [8, 24].
Святые преподобные отцы Варсонофий и Иоанн (+ VI в.) поучали: «Твердый в вере, если будет говорить и состязаться с еретиками или с неверными, никогда не смутится; потому что имеет внутри себя Иисуса, Начальника мира и тишины. И такой, после мирного состязания, может с любовью привести многих еретиков и неверных в познание Спасителя нашего Иисуса Христа» [9, т. 2, 563].
«Сущность вышеестественного общения с Богом заключается не в каком-либо видении или ложном ощущении утешения и вообще не в том, чтобы видеть или испытывать какое-либо чудо, которыми хвалятся последователи лжеучений. Приобщение к вышеестественному состоянию жизни состоит в исполнении обетовании, переданных словом
Божиим в наследие верным Своим. Вот что говорит евангелист Иоанн: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.» (Ин. 1, 12—13). Не зрителями вышеестественных таинств и даров, но «наследниками Божиими, сонаследниками же Христу» (Рим. 8, 17). И это возможно лишь с помощью Церкви и ее Божественных Таинств, если подвизаться в Божественных добродетелях согласно Христову Евангелию» [1, 363-364].
«Святые отцы тремя словами описывают духовное восхождение к обожению: очищение, просвещение, совершенство... Символически все три ступени видны в исходе израильского народа. Прежде всего, израильтяне бежали из рабства египетского, затем перешли через Красное море, в котором погибло все египетское войско, после чего достигли пустыни, где принимали различным образом дары Божественного человеколюбия (манну небесную, воду, светлое облако, закон, победу над врагами), и лишь после упорной и долгой борьбы вошли в землю Обетованную. Таков и подвижник Иисусовой молитвы. Поначалу он выходит из под рабства страстям (деятельное любомудрие), потом входит в пустыню безстрастия (естественное созерцание), где получает дары любви Божией и, наконец, за ревностную борьбу удостаивается земли обетованной (мистическое богословие) — совершенного единения с Богом — и наслаждается вечностью в созерцании Нетварного света» [10, 116, 118—119].
Упомянем «о трех состояниях, ибо в соответствии с ними восходит и нисходит бренное наше и земное устроение: естественном, — вышеестественном, противоестественном.
Естественным нашим состоянием с тех пор, как стали мы преступниками заповеди Божией и рая лишились, является естественный и писаный закон, Богом данный. И тому, кто желает удостоиться спасения, надлежит ходить в рамках Божественного Закона, неукоснительно исполняя все заповеди Господни...
В противоестественном состоянии находится тот, кто совершает путь вне Божественного Закона, кто без разума и рассуждения грешит, подобно скотам неразумным. И о таком восклицает пророк: «Человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным, и уподобися им» (Пс. 48, 21). Такой человек... по причине дел своих становится ненавистным Богу!
Вышеестественное же состояние — это высшее всех добродетелей святое безстрастие, в которое был облечен праотец Адам, пока не нарушил заповеди.
Ты же, возлюбленный, когда слышишь слово «безстрастие», почитай имеющего его на земле ангелом во плоти и небесным человеком, всегда облеченным во все благие добродетели» [1, 270].
«Обетованная земля есть безстрастие, от которого бьет ключом мед и молоко, т.е. радость Духа» [5, 23]. «Благословен Ты, Господи... преблагословенный, давший в сердце моем свет заповедей Твоих, и насадивший во мне древо жизни Твоей... Ты соединил с душою моею иного Духа Твоего Божественного, Которого и вселил во утробе моей. Это древо жизни поистине есть одно. На какой земле оно будет насаждено, то есть в душе человека, и если укорениться в сердце, ту скоро показывает раем, наиблестяще украшенным всякими прекрасными растениями, деревьями и различными плодами, испещренным цветами и благоухающими лилиями. Это же есть смирение, радость, мир, кротость, сострадание, плач, дожди слез и необычайное услаждение в них, свет благодати Твоей, сияющий всем находящимся в раю» [11, т. 3, 241].
«Взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы он возделывал и хранил его» (Быт. 2,15). Раем святые отцы называют душу первых людей, как место пребывания в них преизобильной благодати Божией и место плодоношения многоразличных духовных добродетелей. «Под возделыванием рая преподобный Нил
Синайский разумеет молитву, под хранением — необходимое после молитвы соблюдение от злых помыслов...» Бог ввел человека «в рай сладости возделывать сады безсмертные, т.е. мысли Божественные, чистейшие, и высочайшие, и совершенные, как пишет святой Григорий Богослов... Первому человеку... было назначено пребывать в зрительной, единым умом священнодействуемой, благодатной молитве, т.е. в сладчайшем видении Бога, и мужественно оберегать ее, как райское делание» [12, 226—227].
«Никто не будет во Христе, или членом Христовым, если еще здесь не сделается носителем благодати, имея в себе, по апостолу, «образец ведения истины» (Рим. 2, 20)» [13, 21].
«Тричисленное осенение Божественной благодати Господа нашего, которую принимает понуждающий себя, если достигнет такого преуспеяния, таково: благодать очистительная - просвещающая - совершенная.
Очистительная благодать — это та, которая поддерживает и укрепляет нас, способствуя чистоте...
Просвещающая же благодать, еще больший дар Божий, дается человеку, находящемуся в естественном состоянии, когда Господь, многими способами испытает его и найдет достойным приятия Божественного дарования. Благодать эта именуется и просвещением духовного разума и Божественным просвещением. Многими и другими наименованиями пользовались восприявшие ее отцы, чтобы сделать Божественные дарования легко для нас постижимыми... Наше состояние пред лицом Божественного просвещения есть густая тьма. Если же приближаются к нам и бесы, которые по природе являются тьмой преисподней, тут мы и вовсе не можем различить, что делаем. Когда же приходит Божественное просвещение, словно воссиявшее на небе солнце, тотчас рассеивается тьма, и тогда видим мы с чрезвычайной ясностью даже самые ничтожные вещи, скрывавшиеся от нас до озарения Божественным светом. Когда же человеческое естество будет хорошо обучено и испытано таким образом и когда становятся дарования как бы собственными достоинствами человека, приходит и совершенная благодать, которая дает ему еще большее совершенство в делах Божественных и называется благодатью вышеестественной, или безстрастием.
Можно сравнить очистительную благодать с мерцанием утренней звезды и иных звезд, просвещающую — с сиянием полной луны, а совершенную — с полуденным солнцем. Вышеестественной же она именуется, ибо совершает свой путь выше естества. И в двух низших по сравнению с ней состояниях пытается их причастник посредством хранения ума сохранить добродетели и отогнать враждебные пороки страстей наших. Но когда осенит человека сие Божественное состояние, несущее ему совершенство, тотчас же упраздняется всякое движение помыслов и собственных наших мыслей...
Когда же ты, любезный читатель, услышишь о свете, не вообрази что-нибудь вроде молнии или вещественного света. Ибо речь идет о просвещении и чистоте ума, при которой может человек умными очами видеть истину, которая прежде, в чине очистительной благодати, от него ускользала, поскольку не была ясно видимой.
Божественный свет, как было сказано, является умным, и нельзя его видеть телесными очами. Этот свет невеществен, безвиден, безцветен, ясен и мирен, отчего ум ясно различает вещи и имеет легкие и тонкие помышления, воспаряя над всеми помыслами о земном и вдыхая некий иной, мысленный воздух. И, видя издали тамошнюю радость, человек возгорается сильным желанием и неудержимо устремляется вперед, пока не достигнет блаженного безстрастия и не будет всецело поглощен любовью возлюбленного Иисуса, Господа нашего» [1, 271—272].
Говоря о старце Иосифе Исихасте, монах Иосиф вспоминает: «Когда он умолял о милости неизреченными сердечными воздыханиями, «благодатные утешения веселили сердце его» (ср.: Пс. 93, 19). Как он жаждал благодати, как искал ее! Как трудился ради ее стяжания! Обо всем этом знают пещеры и ущелья Афона, рождающего мучеников...
Среди основных черт старца выделялась пламенная ревность, свойственная ему до последних дней жизни, равно как и умеренность и привычка довольствоваться немногим ради безмолвия и безпопечительности, к которым он постоянно стремился... Когда терпимость к введенным новшествам, которые мало-помалу укоренялись на Афоне, достигла своей критической точки, старец не пошел ни на какие уступки... С терпением и спокойствием перенося насмешки называвших его «прельщенным», он разорвал покрывало компромисса, утверждая подлинное предание «делания как восхождения к созерцанию», и тем самым стал продолжателем среди афонских безмолвников традиции паламитского трезвенного созерцания...
Впоследствии, обращаясь к своим ученикам, старец говорил: «Я желаю вам скорее опыта, нежели благодати. Опыт приносит с собою много дарований и призывает их вновь, если они скроются, но преждевременная благодать не приносит никакого опыта»... Он так описывает безстрастие: «Человек видит истинную природу всякого движения и всего, что можно созерцать телесными очами, однако нисколько не гордится, не завидует и не порицает при виде доброго, при виде же злого не смущается, не злословит и не борется. Но неизменными остаются его зрение, вкус, слух, осязание и обоняние, ибо он поистине причастник безстрастия, каким обладал Адам до справедливого изгнания своего из рая» [6, 201-203, 273-274].
Становясь причастником безстрастия, человек «приобретает безмятежие в скорбях, которые доставляют ему ближние. Он пребывает на небесах (лазурных и сияющих) духовной жизни, куда не достигают стрелы людей земли. Он не только не испытывает притеснений, но даже не замечает их вовсе. Для него не существует скорбей, происходящих от клеветы, преследований, пренебрежения, осуждения, — одна лишь печаль о падении брата... Это свидетельствует о совершенной любви к брату, о любви, которая прощает все. Она не желает даже помнить зла... Такая любовь — результат живого ощущения единства человеческого рода. И это есть зрелый плод молитвы» [10, 121].
«Кто обогатился небесным сокровищем, — разумею, пришествием и вселением в него Христа, Который сказал: «Аз и Отец приидем и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 23), — тот знает знанием душевным (опытно, сознанием, чувством), какую получил радость, коликое и каковое сокровище имеет в царских сокровищницах сердца своего. Беседуя с Богом, как друг с другом, с дерзновением стоит он пред лицем Того, Кто обитает в нем во свете Неприступном» [11, 554], — свидетельствует преподобный Симеон Новый Богослов.
«Горячая и изобильная любовь, являясь благородной, никогда не ищет своей выгоды, когда приносит жертву Богу или ближнему. Тот, кто творит добро, но ждет награды, является наемником... Но если человек делает добро из любви и сострадания, даже не думая о небесном воздаянии, и не грешит, чтобы не ранить благодетеля Христа, Который принял раны на кресте для того, чтобы искупить его Своей всесвятой кровью, и если не хочет идти в ад из усердия, чтобы не опечалить Христа, то он не только хороший работник, но и доброе чадо Божие» [4, 186], — говорит афонский старец Паисий.
«Любовь в соединении с состраданием к людям имеет силу Христову, изменяет души варваров и укрощает диких зверей, так что они приближаются к человеку, как овечки... Те, которые по своей чистой любви готовы пожертвовать даже жизнью, защищая своих собратьев, подражают Христу. Они поистине являются величайшими героями, потому что даже смерть их боится, ибо они презрели ее ради любви... Для чувствительного человека предпочтительнее один раз погибнуть ради любви, спасая своего ближнего, чем оказаться равнодушным или струсить, а затем всю жизнь страдать от угрызений совести» [4, 190, 101].
«Принимать в пищу Агнца Божия на мысленном жертвеннике души... быть как бы самому Агнцем по принятию в будущем Его образа... Лишь добровольное несение Христовых страданий есть распятие распятия и умерщвление умерщвления... Страдать за Христа — значит выдерживать все случающееся» [3, 53, 79—80], — пишет преподобный Григорий Синаит.
«Придите же и вы, братия мои, — обращается старец Иосиф Исихаст к читателю, — к мысленному торжеству любви, ибо сегодня примет она всех и будет скорой предстательницей всем ее возлюбившим, только бы вняли они ее призыву! Как же начать мне похвалу моей любви? Никоим образом не осилить мне сей труд, но ты сама научи меня, что говорить, о истинная и сладкая любовь... Если бы даны мне были все языки человеческие, бывшие от Адама и до сего дня, то и тогда не мог бы я вести подобающую речь о блаженной любви, когда бы Сам Сладчайший Иисус, Сама Истина и Любовь, не даровал мне силу слова, премудрость и разум, чтобы устами человеческими Сладчайший Иисус и говорил, и был прославляем. Ибо не что иное есть любовь, как Сам возлюбленный Спаситель и всещедрый Отец с Божественным Духом...
Все остальные добродетели с почтением склоняются перед блаженною любовью; она же, как их госпожа, благолепно облекшись в них, как в сияние света, мысленно окрыленная, премирно возносится к присноживому источнику — Сладчайшему Господу, где и находит упокоение. Но и оттуда она вновь шлет лучи света своего для возлюбивших ее, всех исполняя просвещения и безпредельной радости и делая ревностными и горящими духом!
Ведь она — огнь благоуханный, ибо сама происходит от огня и есть отсвет Божественной красоты и все может даровать любящим ее как госпожа и царица всех добродетелей!
Итак, благодарение говорящему: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16)...
Иное есть заповедь любви, исполняемая благими делами взаимного братолюбия, и иное — действие Божественной любви.
Первое могут исполнить все, если хотят, второе же — никоим образом, ибо это не от наших дел совершается и не приходит по нашему хотению, когда и как пожелаем...
Если же мы ходим в простоте сердца, если сохраняем подвижнически заповеди, если молимся усердно, с плачем и слезами, неотступно и терпеливо, и, как Моисей, хорошо охраняем «овец Иофора» (ср.: Исх. 3, 1), то есть мысли, помышления и духовные движения ума нашего и среди дневной жары и ночного холода, непрестанных изменений и брани с искушениями с поспешностью и смирением сокрушаем греховные помыслы, то после этого, приняв отчасти иные дарования Божий, удостоимся и боговидения и увидим в наших сердцах Купину, горящую Божественным огнем любви и неопаляемую (ср.: Исх. 3, 2).
И, приблизившись к ней посредством умной молитвы, услышим, как говорит посредством таинства духовного познания Божественный глас: «Сними обувь твою с ног твоих». А это значит: оставь всякое свое желание и заботу века сего и подчинись Духу Святому и Божественной воле Его, «ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая». (Исх. 3, 5). И, освободившись от всего, такой человек становится предстателем за народ и наносит язвы мысленному фараону, то есть приобретает рассуждение и распоряжение Божественными дарованиями и победу над бесами. А затем он получает Божественные законы, но не на каменных скрижалях, какие получил Моисей и которые можно было разбить или повредить (см.: Исх. 32, 15—19), но в виде Божественных начертаний Святого Духа, действующих в наших сердцах, причем не десять только заповедей, по столько, сколько способны вместить ум, разум и естество!
Тогда дерзновенно входит он за завесу и при появлении Божественного облака в огненном столпе любви сам весь обращается в огнь. Когда же не может выдержать более, то восклицает Божественное действие любви, обращаясь к своему Источнику посредством уст человеческих: «КТО МОЖЕТ МЕНЯ ОТЛУЧИТЬ ОТ СЛАДЧАЙШЕЙ ЛЮБВИ ТВОЕЙ, ИИСУСЕ?» (ср.: Рим. 8, 35).
Когда же сильнее повеет мысленное дуновение, человек уже не знает, находится ли он «в теле, или вне тела: Бог знает» (2 Кор. 12, 3), или вне каливы — Бог весть, знает лишь, что весь обратился в огнь, и с огнем и любовью источает слезы, и восклицает, изумленный и пораженный: «Останови, сладчайшая любовь, воды благодати твоей, ибо составы членов моих изнемогли!»
И при этих словах слышится веяние Духа с Его чудесным и невыразимым благоуханием, прекращается действие чувств и не остается места никакому телесному движению. Человек же, всецело плененный, погружается в молчание и изумляется, видя безграничное богатство Славы Великого Бога...
То, что выглядит утеснением, — не боль, но соединение с истинной радостью и наслаждением, или, лучше сказать, посещение нас Богом. Ибо Он поистине придает нам силы, а также за нас сражается с врагами, победы же приписывает нам. Сам воюет, Сам побеждает и Сам же является военным трофеем!.. Сам он привел ангелов к бытию, Сам даровал им свет, и движение, и пение непрестанное, Сам создал мир и словом утвердил все, что в нем. Сверх того, создал и человека, изобразив в нем Свой образ и подобие, и всех изобильно и щедро наделил Своими благами, разнообразно почтил и прославил. Равным образом тричисленное* создание воздает Ему получаемое, щедрый же Отец наш сие благосклонно принимает, от Своих получая воздаяние» [1, 275— 281], — пишет о высочайших состояниях духа старец Иосиф Исихаст.
«После многой борьбы подвижник может сподобиться экстаза, Божественного пленения и войти в Новый Иерусалим, в новую землю Обетованную. Ум выходит за свои пределы и созерцает Нетварный свет... Это не инертность и умирание, а жизнь в Боге...
Божественный свет охватывает тогда все бытие. Келлия освещается присутствием Христовым, и подвижник переживает некий «трезвенный восторг», видит незримого Бога. «Бог есть Свет, — говорит святой Симеон Новый Богослов,
— и, как свет, вид Его». Согласно святому Григорию Паламе, свет — «красота будущего века», «ипостась будущих благ», «совершеннейшее зрение Божие», «пища небесных». Сподобившиеся видеть Нетварный свет — пророки Нового Завета. Ибо, подобно пророкам Ветхого Завета, опережавшим время и видевшим вочеловечение Христа и Первое Пришествие, созерцающие свет также опережают время и видят славу Христа, то есть Царство Небесное...
Подвижник созерцает Христа и радуется Его Божественному присутствию. Тогда молитва идет без слов. Святой Исаак говорит, что если молитва — семя, то экстаз — ее жатва. Тогда, по святому Исааку, «ум не молится молитвой, но пребывает в экстазе, в непостижимых предметах; и это неведение превосходнее знания». Оно — «священнотайное молчание» и «безгласие духа». Отцы считают такое состояние молитвенным, ибо оно — величайший дар, который дается за продолжительность молитвы и подается святым... Душу и тело охватывает такая радость, что невозможно описать ее человеческим языком... Тогда не только не чувствуется волнение страстей, но и забывается сама жизнь, ибо любовь к Богу желаннее жизни и богопознание любезнее любого знания. О, исполненное радости и священное созерцание! О, Божественная вечность! О, Божественный сладкий покой! О, Божественная любовь!» [10, 124—125, 134—136], — восклицает старец удаленной афонской келлии.
Святитель Григорий Палама пишет: «Стать же поистине близким Богу невозможно, если только в процессе очищения себя мы не станем вне самих себя, лучше же сказать — выше самих себя... поднявшись выше рассуждений, и заключений, и всякого знания, и самых мыслей, всецело оказываясь в действии духовного чувства, которое Соломон предрек, назвав его «Божественным чувством» (Притч. 1, 7) и достигая... превышающего всякое знание — неведения...» [14, 116].
В своем «Слове на Введение во святая святых Пречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии» святитель Григорий так воссоздает Ее совершеннейший путь: «Дева вошла во Святая Святых... то, что Она узрела... соответственным образом послужило сокровищем для Ее мыслей; и немедленно от прекрасности видимых там Ею вещей Она перенесла Свой взор на невидимые прекрасности, уже не находя радости ни в чем земном... Сия Богоотроковица, единая из всех... получает награду с небес: пищу, приносимую Ей ангелом... от самого Своего начала Она, имев небесные умы (т.е. ангельские силы) служащими Ей, явила Себя Царицей Небесной... Она прилежала всякому виду добродетели и изучила реченное в законе и обретаемое в слове... как бы запечатлевая все в Себе, и изобретая нечто наиболее свойственное Богу, что... обладает особым свойством... непосредственно уподобить Ему... Она Сама прорубает лучший и совершеннейший путь, и изобретает, и Сама исполняет, и передает последующим людям высшее делание созерцания; созерцание (богомыслие) же это настолько превосходит прежде известное, насколько истина превосходит фантазию... Дева, ища это... обрела руководителя в священном молчании — в молчании, которое есть постоянство ума и порядка, забвение дольных вещей, введение в высшие тайны... которое есть истинное делание, путь к истинному созерцанию (богомыслию) и богозрению... оно единственное является показателем того, что душа истинно здорова... созерцание (богомыслие) является плодом здоровой души, будучи как бы некоей целью и Божественным образом, потому что путем созерцания человек уподобляется Богу, достигая этого не путем разсудочной аналогии, на основании слов или видимых вещей... но путем внутренней дисциплины, построенной на молчании. Потому что путем сего мы освобождаемся от дольнего и приближаемся к Богу... ночью и днем цепко держась молитв и молений... прикасаемся к неприкосновенному (невидимому) и блаженному Оному Естеству...
Очистившие свое сердце путем священного молчания, когда с ними неизреченно сочетался свет, превышающий чувство, и ум, созерцают в себе, как в зеркале, Бога... Сия Дева... сроднилась с ним, потому что единственная из всех, с раннего детства... взявшая на Себя подвиг священного молчания, Она единственная из всех... чревоносила Богочеловека-Слово.. .
Итак, придите, о благородные мужи, которые не меняете с трудом добываемое золото на ничего не стоящий земной прах, и, собравши каждый свой ум в себе самом... усердно возвысьте его к величию цели... и будете иметь награду, какую получают очистившие свои сердца, как дар, присущий природе безсмертного мира: невидимо созерцать (в своем сердце) Бога...
Ум... является образом Божиим, и ведает Бога, и единственный из всего находящегося в мире, если пожелает, становится Богом, при этом неся с собой смиренное тело!.. Ум, пусть не всего себя и не всегда отдает заботе о стольких вещах, но да будет причастен и лучшей, и высшей деятельности... единственно благодаря которой он может приблизиться к Богу...
Всенепорочная ушла из людской среды, и... избрала для Себя невидимый для всех образ жития в святейших частях храма... Она собрала ум к сосредоточенности в самом себе, и вниманию, и непрестанной Божественной молитве... Она проложила новый и неизреченный путь в небеса, который я назову умозрительное молчание. И, предав сему ум, взлетает выше всякой твари, и... видит славу Божию, и посвящается в Божественную благодать, которая совершенно не поддается чувственному восприятию... В высочайших сих созерцаниях (богомыслии) достигнув высочайших совершенств и этим путем единственная из всех от века бывших людей соединившаяся с Богом и уподобившаяся Ему... совершив... больше, чем великое дело: не только Она стала подобием Божиим, но и Бога сделала по образу человека... Она осуществила в человеческом естестве Бога, посему и возвещено Ей было радоваться (см.: Лк. 1, 28).
Ты явилась Божиею Матерью... делами показала нам, что созерцание (богомыслие) истинно приходит людям... путем очищения ума и причащения Божественной благодати, согласно которой мы наслаждаемся не помыслами, но невещественными прикосновениями к богоподобным прекрасностям... Она всю землю сделала небом, призвав... Того, Кто созывает облака... произвела Самое Сокровище для нас всех благ... Слово, Которое... принесло нам живую воду и даровало нам пищу безсмертия, делающую причастников ее сынами Божиими...
Сохраним же Божественное сделанное в нас Богом единение с Богом и друг с другом, держась законов любви... Будем созерцать... наше естество совечнующее духовному пламени Божества, и, отбросив кожаные ризы станем на земле святой, святую землю каждый сам в себе являя путем добродетели и твердого устремления к Богу, так, чтобы нам возыметь дерзновение, когда Бог явится в огне... возсиять и вечно сопребывать сияющими, во славу Его высочайшего света» [14, 112-137].
«Блаженны те, которые не проповедуют Евангелие словами, но живут им и проповедуют его своим молчанием с помощью благодати Божией, которая и выдает их» [19, 210], — замечает афонский старец Паисий.
«По Лествичнику, — указывает преподобный Григорий Синаит, — безмолвие и есть отложение помыслов о чувственных и мысленных предметах». Он также поясняет, что существуют три добродетели безмолвия: «воздержание, молчание и уничижение, т.е. смирение, друг друга порождающие и охраняющие. От них происходит и непрерывно возрастает молитва... Без устроения жизни и деятельности в сокрушении духа невозможно снести зной безмолвия. Плачущий и размышляющий о посмертных ужасах... будет иметь смирение и терпение — эти два основания безмолвия. Без означенных основ проводящий безмолвную жизнь всегда имеет сверстницей своей безпечности самомнение» [5, 117, 129, 50].
Характеризуя жизнь находящихся в безмолвном молитвенном подвиге, преподобный Григорий пишет: «Тот, кто в безмолвии пребывает, следит за временем появления мысленных зверей: когда и как от противной стороны подходят помыслы. Если не увидишь их, не сможешь поставить соответствующей ловушки и, отсюда, на охоте за ними промахнешься. Если отойдет от тебя уныние, излишне рукоделие; должно же прилежать непрестанной молитве... Никто, подверженный раздражительности, и собственному лицемерию, и злопамятству, да не дерзнет увидеть когда-нибудь и след безмолвия...
Исихаст — тот, кто наедине с единым Богом беседует и постоянно Ему молится. Монах же — тот, кто по наружности от вещественного и мирских дел уединяется, а внутри — от помыслов о них... Монаху требуется ум непарительный и сильно-жаждущий... Исихия есть неустанное служение Богу и предстояние. Памятование об Иисусе да усвоится дыханию твоему, и тогда ведение исихии принесет пользу» [2, 174, 179, 178].
Преподобный Григорий Синаит считает, что «всякий крещенный во Христа должен достигать всех Христовых возрастов, потому что он уже предвосхитил их силу и посредством заповедей может их найти и усвоить». Рассматривая последовательно основные события жизни Христа, преподобный Григорий находит им духовные параллели в жизни каждого христианина: «Зачатие Христово — есть залог Духа, рождение — действие радости, крещение — очищающая сила огня Духа, преображение — созерцание Божественного света, распятие — умерщвление для всего (греховного), погребение — охранение в сердце Божественной ревности, воскресение — животворное пробуждение души, вознесение — исступление и восхищение ума к Богу. Кто не приобрел и не ощутил (названных состояний), тот еще и телом, и духом младенец, хотя считался бы всеми старцем и деятельным» [5, 79].
«Те же, которые живут духовной жизнью по-мирски, т.е. если у них постоянно Пасха и они не переживут сначала великой четыредесятницы и распятия, — не могут духовно воскреснуть и возлюбить Христа, потому что сами не пострадали, чтобы ощутить Христовы страдания, которые Он претерпел ради нашего спасения, и затем насладиться любовью Христовой и духовно обезуметь от Божественной любви, будучи всецело поглощенными небом...
Божественное наслаждение не рождается из телесных наслаждений, но из телесных скорбей, возникающих при подвижнической жизни, которую ведут сознательно и с рассуждением ради любви ко Христу Его прилежные чада, чтобы совлечь с себя ветхого человека (мирского)... Они с радостью «играюще поют»: «Воскресения день...» — если, конечно, подвижнически преодолели великую четыредесятницу, великую пятницу на кресте, духовно воскресли и теперь уже постоянно переживают светлую седмицу, т.е. празднуют Воскресение не однажды в год, но для них постоянно «Пасха, Господня Пасха» [4, 14, 43].
«Духовный свет — это заповеди, и получает его тот, кто их хранит. «Светильник ногам моим закон Твой, Господи, и свет стезям моим» (Пс. 118, 105). Заповеди Христовы — «глаголы жизни вечной» (Ин. 6, 68)... Вера — свет, как и надежда, и любовь. Бог — свет истинный и «свет миру» (Ин. 8, 12). Но имя Бога — любовь: «Бог есть любовь» (Ин. 4, 8).
Поэтому мы говорим, что любовь — свет, светлейший всех других добродетелей. Равным образом и покаяние — свет, освещающий душу человека и ведущий его в купель второго крещения, где очищаются глаза от духовной катаракты...
Святой Григорий Богослов утверждает: «Где очищение — там просвещение. Без первого не подается второе». В этом смысле следует понимать слова святого Симеона Нового Богослова о том, что если человек не видит свет в этой жизни, он не увидит его и в другой жизни» [10, 130].
«Всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Тебе, Отца светов» (Иак. 1, 17). Нечто подобное происходит и во время чистой молитвы, как подчеркивает авва Исаак. Ибо когда достигнет подвижник чистой молитвы, то, по благодати Божией, «за сим пределом будет уже изумление, а не молитва, потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвою молится ум». А старец Иосиф Исихаст разъясняет: «В это время все свойственное ветхому человеку бездействует, ибо он пребывает не только в ином естестве, вне места, времени и естественных движений, но и в ином воздухе, в ином мире, где теряют силу чувственные меры, образы и знаки»... Преподобный же Исаак Сирин говорит: «У чистого душою мысленная область внутри его; сияющее в нем солнце — свет Святой Троицы; воздух, которым дышат обитатели области сей, — Утешительный и Всесвятый Дух»... Господь наш Своею благодатию, будучи Сам Дарующим и Даром, преображает верного раба Своего, с великой стойкостью и терпением миновавшего море тяжких искушений и не предавшего Божественную любовь, ибо то, что Он назвал «образом Божиим», есть Божественная сущность души нашей, разумная, прекрасная, умная и святая! Итак, взгляни, смиренный, на сию небесную славу, в которую ты облекся на земле, подобно Богу! Взыскуй вышнего, помышляй о вышнем, желай вышнего, коль скоро ты причастник Вышней Сущности. Не заботься о бренном сосуде, но непрестанно размышляй о содержимом его», — заключает старец Иосиф Исихаст [1, 375-377].
«Конечно, тот, кто духовно здоров, не гонится в этой жизни даже за истинным светом, но ищет лишь милости Божией, и Бог подает то, в чем нуждается Его создание» [4, 113-114], — пишет старец Паисий.
«Если молящийся имеет чистый ум и чистое сердце, то он обычно во время молитвы без всякого расписания и плана озаряется невещественным и нетварным светом, тонким и необычайно светлым, который заливает всего человека внутри и снаружи. Этот свет преображает его и изменяет согласно своей вышеестественной тонкости, так что он не ощущает ни тяжести, ни дебелости и не испытывает даже непорочных страстей. Затем он восхищает его ум, куда сам хочет, поскольку не действуют ни чувства молящегося, ни сам ум. Главным же чувством человека является любовь к Богу, Которого он в этот момент воспринимает как Присутствующего, ощущением Которого дышит, так что как бы держит Неудержимого и прикасается к Нему. Само это явление не внутреннее и не внешнее. Оно выше разума, пресущественно, непостижимо, и вместить его можно лишь настолько, насколько оно само делает способным к этому ум. И действия его неодинаковы, и не только в разных людях, но и в каждом отдельном человеке, в котором оно проявлялось прежде. Иногда оно выглядит, как свет, иногда становится знанием, иногда разрешением недоумений относительно вещей известных или неизвестных. Иногда извещает посредством внутреннего голоса, иногда создает образы того, что хочет открыть» [1, 194—195].
Старец Иосиф в следующих словах вспоминает один из опытов благодатного осенения. «Когда я удерживал свой ум в действии молитвы, которое возникает благодаря просвещению Божественной благодати, свет вдруг значительно усилился и ум мой начал расширяться и избыточествовать настолько, что все сделалось для меня ясным, и я увидел весь наш край, от Катунаки до Дафни и монастырей внизу, а также и то, что находилось позади меня. Для меня не осталось ничего невидимого или неизвестного. Свет же этот не был таким, как естественный свет, проистекающий от солнца или рукотворных светильников, но выглядел изумительно белым и невещественным, так что находился не только снаружи, как естественный свет, позволяющий тем, кто имеет зрение, видеть вещи вокруг себя. Этот свет пребывает в самом человеке, ощущается им, как собственное дыхание, наполняет его, словно пища или воздух, избавляет его от естественной тяжести и преображает настолько, что человек уже не знает, остается ли для него тело, вес или иное ограничение» [1, 106].
Когда ум человека очищен и просвещен, он и сам по себе, без помощи Божественной благодати, обладает собственным просвещением и потому, как говорят святые отцы, видит дальше и лучше бесов. Затем он получает еще и просвещение Божественной благодатью, которая может пребывать в нем постоянно, так что восхищает его ум созерцанием и видениями, когда и как сочтет нужным» [1, 106—107].
Преподобный старец Силуан Афонский пишет: «Господь удостоил, что мы похожи на Него, а ведь Господь такой кроткий и смиренный, и если бы ты увидел Его, то от многой радости хотел бы сказать: «Господи, я таю от Твоей благодати», но в эту минуту ты не можешь сказать ни единого слова о Боге, ибо душа твоя изменилась от обильного Духа Святого» [15, 389].
«Созерцание подлинное приходит свыше безтрудно, тихо... оно есть свет жизни, даруемой свыше благоволением Бога, и органический путь к нему — не рассуждение, а покаяние» [15,242], — пишет ученик старца Силуана архимандрит Софроний (Сахаров; + 1993). В другом месте он вспоминает: «Не раз мне дано было созерцать Божественный свет. Нежно объятый им, я бывал полон неземной любовью. В некоторых случаях мир терял свою материальность и становился невидимым» [16, 54—55]. И, наконец, уточняет: «В каких образах описывать его? Неизъяснимый, невидимый — он иногда бывает видим вот этими телесными очами. Тихий и нежный — он влечет к себе и сердце, и ум, так что забываешь о земле, будучи восхищен в иной мир. Это бывает и среди бела дня, и во тьме ночной. Кроткий, он, однако, более могуществен, чем все, что нас окружает. Он объемлет человека странным образом извне: видишь его, но внимание уходит вглубь внутреннего человека, в сердце, согретое любовью... Свет сей святой, являясь в силе, приносит смиренную любовь, изгоняет всякое сомнение и страх, оставляет далеко позади все земные отношения... Он дает духу нашему познание об ином бытии, не поддающемся описанию; ум останавливается, став превыше мышления самым фактом вхождения в новую форму жизни... В этом свете мы созерцаем Отца; сей свет мы воспринимаем как Духа Святого; в нем мы видим Христа, как Сына, единородного Отцу. Чрез этот опыт мы познаем единосущие Трех» [17, 154— 159, 162]. «Когда же кончается это видение по неведомым человеку причинам и так же независимо от воли его, как независимо и началось, тогда с некоторой медлительностью возвращается душа к восприятию окружающего мира, и в тихую радость любви Божией привходит некая тонкая печаль о том, что снова будет видеть она свет этого физического солнца» [15, 244].
Старец Паисий вспоминает: «Однажды, когда я жил в келье Честного Креста, я тяжело заболел. Зима была в разгаре. Выпало столько снега, что ни одно дерево не было похоже на дерево. Все было погребено под снегом, тропинки затерялись, притихли птицы, облака и туман покрыли гору Афон. У меня не было никакого сообщения с монастырем Ставроникита. Я не мог прожить больше нескольких дней, потому что болезнь окончательно приковала меня к постели. Я ожидал, что Господь возьмет мою душу и приведет ее к милости Своего благоутробия.
Ни чая я не мог заварить, ни печь затопить, и даже воды для питья у меня не было. Жизнь моя была оставлена на милость Божию. Я говорил: «Се, Господи, на милость Твою уповаю, не остави мене!» После короткой молитвы, которую я прошептал с великим трудом, я увидел, как в моей келье появились ангелы и святые, посланные Богом. Скоро предварила меня благодать Божия. Я благодарил и славословил своего Спасителя. Прослезился. Один ангел растапливал печь, другой готовил горячую еду. Они принесли и благоухающие хлебы. Я оказался в раю. Чего еще желать? Святые начали подкреплять меня словами утешения. Даже один только их вид давал мне отдохновение, укреплял и вселял в меня надежду.
Они сидели рядом со мной, пока я не выздоровел и не смог обслуживать себя сам. Потом они ушли. Были они со мной неделю. Когда я вскоре после этого встал и вышел на улицу, то все вокруг предстало передо мной в ином виде. Все сияло в нетварном свете благодати Святого Духа. Не я был достоин, а безмерная благость и любовь Божия выражались таким образом. Внутри меня наполняла такая благодать, что я сказал: «О Боже мой, больше я не выдержу, разорвусь. Либо возьми меня к Себе, либо уменьши данную мне благодать» [7, 53-54].
«Только тогда человек чувствует и удостоверяется всем существом своим, что он — образ и подобие Самого Бога. Всякое пространственное и временное телесное ограничение исчезает, человек оказывается вне места и пространства и среди нерушимого мира ощущает себя подобным Богу, посредством Его энергий ощущает, что и сам он — бог в Боге, не ведая, каким образом и в какой мере это может быть. Он не помнит ни о чем из своего прежнего опыта прежней жизни и знает лишь Бога, в Котором заключен, знает, что благ Господь (1 Пет. 2, 3). Человек не недоумевает, не дивится, не исследует, но в полноте приобщается некоего безграничного счастья, которое кажется ему не чужим, но своим и естественным... Это полнота Божественных обетовании в этой жизни, даваемых Богом и принимаемых человеком. Человеческие старание и воля не добавляют к этому ничего, но это дается от Бога как дар чистым сердцем, ибо они, по слову Господню, «Бога узрят» (Мф. 5,8). Источником всех этих благ является покаяние, а пределом — Божественная благость, принимающая смирение и мольбу человека. Ибо Он «волю боящихся Его сотворит, и молитву их услышит, и спасет их» (Пс. 144, 19)» [1, 196, 197].
«Эту сладость Света чувствует и тело, которое в эти минуты изменяется. «И тело воспринимает некоторым образом благодать, воздействующую на ум, и настраивается на нее, и получает некое ощущение этого невыразимого таинства души». Тело тогда «парадоксальным образом становится легким и согревается», то есть оно чувствует удивительную теплоту, которая есть результат созерцания света. Так случается с лампадой: когда ее зажигают, «тело» ее — фитиль — теплится и светится... Телесный подвиг (пост, бдение, молчание, коленопреклонение) тесно связан с молитвой» [10, 127, 100]. «Телесные труды являются основой тре-звения и вообще всего, чего требует Божественная благодать и что угодно ей» [1, 317].
«Не тело представляет собой зло, но плотской разум, когда тело порабощается диаволом. Помимо того, созерцание света — это созерцание... глазами, которые изменяются и укрепляются Святым Духом и становятся способными видеть Нетварный свет. В Священном Писании существует множество примеров, свидетельствующих о том, что благодать Божия переходит с души на тело, и оно чувствует действие животворящей Божественной благодати... Многие псалмы Давида об этом свидетельствуют. «Сердце мое и плоть возрадовастася о Бозе живе» (Пс. 83, 3). «На Него улова сердце мое, и поможе ми, и процвете (оживотворилась) плоть моя» (Пс. 27, 7). Также в 118-м псалме: «Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим». Знаем также случай с Моисеем. Когда со скрижалями Закона он сошел с Синая, лицо его сияло: «Когда сходил Моисей с горы Синай, он не знал, что лицо его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним. И увидел Аарон и все старейшины израилевы, что вид лица Моисея сияет лучами, и боялись подойти к нему» (Исх. 34, 29—30). То же было с первомучеником архидиаконом Стефаном. Когда привели его в синедрион, «все сидящие в синедрионе, смотря на него, видели лицо его, как лицо Ангела» (Деян. 6, 15)» [10, 127-128]. «Мы не стремимся к гибели тела, но воюем против служения ему» [10, 47], — делает вывод старец-агиорит.
«Святой Диадох указывает, что подвижник не должен проводить аскетическую жизнь в надежде видеть Нетварный свет, «чтобы сатана не нашел душу готовой к пленению им». Приступать к деланию молитвы следует с любовью к Богу и с послушанием Его святой воле... Искушением является и то, когда в часы молитвы подвижник принимает помыслы от бесов, внушающих, что вскоре он якобы увидит Нетварный свет. В этом утонченном и опасном случае требуется большое внимание. Нужно оставить молитву и начать страшно укорять себя: «Жалкий нечестивец, жаждущий видеть Нетварный свет!» Ибо... самый опасный признак — мысль о том, что ты достоин видеть Нетварный свет. Также можно говорить: «Придут убийцы мои — бесы и похитят душу мою. Увы мне!» Тогда тотчас исчезнет враг. Часто диавол, чтобы удовлетворить честолюбие монаха и пленить его еще более, приносит свет в его келлию. Это не Нетварный свет, но тварный, то есть бесовский.
Существует множество способов, помогающих отличить оба света. Во-первых, в созерцание Нетварного света входят в послушании. Путь полного и безпрекословного послушания является гарантией истинности... Во-вторых, Господь сказал о лжепророках: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7,16). То же и здесь. По плодам выявляется ясное различие между Нетварным светом и тварным. Нетварный свет приносит в душу мир, спокойствие, смирение, сознание духовной нищеты. Авраам, когда удостоился говорить с Богом, назвал себя прахом и пеплом. «Ныне я говорил к Господу моему; я, прах и пепел» (Быт. 18, 27).
Напротив, при созерцании бесовского света появляются гордость, тщеславие, мысль о достижении совершенства. Святой Григорий Синаит говорит: «Знай же, что явны действия благодати, которые диавол, даже преобразившись, не может подать: кротость, умеренность, смирение, презрение мира, попаление наслаждений и страстей. Все это действия благодати. Действия же лукавого — высокоумие, малодушие и всякое зло». Высокоумие сопровождается смущением. Действие Святого Духа приносит в душу и тело мир, отсутствие страха и смятения, действие же диавола — страх и смятение. В-третьих, душа не тотчас принимает диавольский свет, но сперва колеблется. В то время как созерцание Нетварного света почти с самого начала вызывает чувство уверенности и согласия... Нетварный свет приходит в тот момент, когда не ждешь его, и не сомневаешься в Его истинности. В-четвертых, есть различие в цвете. Во время Преображения Христа на горе Фавор ученики увидели, что «лицо Его просияло, как солнце, и одежды Его стали белыми, как свет» (Мф. 17, 2). Напротив, цвет сатанинского света — красноватый, по свидетельству многих святых, подтверждавших это различие. В-пятых, существует различие и по образу явления. Созерцавшие Нетварный свет «видели не образ, или вид, или очертание, но свет безобразный», — как свидетельствует о том преподобный Симеон Новый Богослов)» [10, 143-144].
Старец Паисий сказал: «Пусть на покаянии зиждется всякое духовное здание. У Бога будем просить только покаяния и ничего более. Не нужно просить нетварного света, чудес, пророчества и других даров — только покаяния. Покаяние приносит смирение, а смирение принесет благодать Божию, потому что к смиренным обязательно приходит благодать Божия» [7, 14].
Преподобный Ефрем Сирин приводит слова Спасителя: «И егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого, да и Отец ваш, Иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша» (Марк. 11, 25). Смотрите, возлюбленные, чтобы не вотще трудиться нам, молясь, если будем иметь на кого вражду. Господь говорит еще: «Аще принесеши дар твой ко алтарю, и ту помянеши, яко имать некто на тя, остави дар твой пред алтарем, и, шед, прежде смирися с братом твоим, и тогда, пришед, принеси дар твой» (Мф. 5, 23-24)... Тогда с дерзновением молись Господу, говоря: «Оставь мне, Владыко, долги мои, как и я оставляю брату моему, исполнив заповедь Твою. Хотя и немощен я, однако ж оставил». И Человеколюбец скажет в ответ: «Если ты оставил, оставляю и Я, если ты простил, прощаю и Я твои долги, потому что имею власть отпускать на земле грехи». «Отпустите и отпустится вам». Видите несравненное Божие человеколюбие?.. Слышали вы краткий способ ко спасению душ ваших» [18, 13-14].
Преподобный Серафим Саровский об этом говорит: «Устрой мир душевный, чтобы никого не огорчать и ни на кого не огорчаться, тогда Бог даст слезы раскаяния... Господь терпит; Бог знает, может быть, и еще протерпит восьмую тысячу. Ты так делай: еще Бог прощает, и ты прощай. Сохрани мир душевный... Исаак, Аврамов сын, не злобился, когда у него колодцы засыпали, и отходил, а потом его же стали просить к себе» [19, 266].
«Пренебрежем, наконец, братия, временное и позаботимся о вечных... Вот продающие елей для светильников — вдовы, сироты, немощные, увечные, хромые, слепые... Их преклоним на свою сторону, они примирят с нами Судию. От приходящих к нам не будем отвращаться, но станем встречать их весело, а которые не имеют сил прийти, к тем будем сами посылать: это важнее первого... Каждый да приложит старания предвосхитить себе бедного, прежде всех желающих то сделать, потому что вместе с бедным входит в дом Христос, нас ради обнищавший... Кто в дом к себе вводит бедного, тот вводит и Христа, сказавшего: «Блажени милостивые» (Мф. 5, 7).
«Милуяй нищего, взаим даем Богови» (Притч. 19,17)» [18,14—15],— так учит святой Ефрем.
Только тот может назвать Отцом Бога нашего, кто по благодати познал Его как Отца, и тот зовется сыном, кто вкуешь Отеческой любви. И тот воздает «Твоя от Твоих», кто увидел, что сам он наг, познав и собственную немощь и, равным образом, познав своего Благодетеля, Который облек его в дорогую одежду и назвал отныне сыном Своим по благодати... И это первое подаяние и действие Божественного дарования. Вознесемся ко ангелам, приблизившись к ним как к старшим братьям, чтобы они удостоили нас знания о втором даянии и Божественном действии сладчайшего и щедрого Отца... Спасителем нашим дарованный таинственный свет, сообразно желанию и воле Святого Подателя, переходит от одного ангельского чина к другому, вызывая удивление всех небесных сил, и они, принимая его, передают человеку, способному его вместить. Он же, просветившись Божественным осиянием, тотчас поднимается ввысь и вместе с ними возвращает полученное Источнику, Началу и Первопричине дарований! Начальник же света, приняв принесенный Ему посильный дар как свидетельство истинного познания и смирения, богато вознаграждает приходящего.
И эти надмирные движения, это восприятие Божественных озарений от вышнего чиноначалия продолжаются непрерывно, пока не достигнет человек духовного совершенства...
Третье же подаяние Божественных дарований совершается соответственно духовному состоянию принимающего их... Здесь человек, насколько это для него можно, получает оное Божественное озарение прямо от Господа. Достигнув этого, мы удостаиваемся совершенства дарований и совершенного сыноположения, становясь богами по благодати, братиями Христа, Спасителя нашего, и чадами Благословенной Матери нашей Богородицы. По причине дара и благодати Святого Духа и Божественного причащения святого тела и крови Господа нашего мы становимся истинными наследниками вышнего и небесного наследия! О великое поистине таинство, неведомое тем, кто печется о вещественном! Все это Божественное движение совершается вечно и постоянно приносит «Твоя от Твоих» своему Создателю. Господь же, Чье богатство превыше всяческой меры, благодарно принимает благодарение и вновь щедро вознаграждает теми же дарами! Только человек, достигший этого знания, ясно видит, чего лишился Адам из-за своего тяжкого преступления и чего до сих пор лишен весь род человеческий...
Если монах не удостоился сего чувства, то совершенно не понимает цели, ради которой пришел сюда, покинув мир и все, что в нем... Ибо это поистине начало для монашествующего, это та ступень, где он, оставив страсти, встретился с Богом и, познанный Им, прилепился к любви Его, доселе неведомой ему, чтобы повторить слова Иова: «Я слышал о Тебе прежде слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я укорил себя и истаял и мню себя землей и пеплом» (Иов 42, 5-6)» [1, 284-287].
«Вот как описывает это созерцание Макарий Хрисокефалос «Что прекраснее общения со Христом? Что вожделеннее Божественной Его славы? Нет ничего более сладкого, чем тот свет, которым просвещается все светлое чиноначалие ангелов и людей. Нет ничего желаннее той жизни, в которой все живут, и движутся, и существуют. Нет ничего приятнее вечно живущей красоты» [10, 126].
И еще некто, очарованный одним лишь бдением своим, все приписал ему и считает годы, проведенные в бдении, а других осуждает, будто бы блуждающих во тьме...
Еще один опять-таки заботится о слезах и принимает их за спасительную для человека находку, уча других, как должно плакать, и возвещая горе тем, кто не плачет. И, обращаясь к такому с любовью, мы говорим: пусть знает, что слезы надлежит соединять с блаженным смирением, и не воображает, что легко научиться плакать, не имея благодати. Но и любая другая добродетель, если она совершается сама по себе и принимается за главную силу монашеского жительства, заслуживает порицания и всяческого осуждения опытных людей... Пока отклонение еще только начинается и появился только росток этой, так сказать, холеры, может человек, если захочет и если послушается чужого наставления, и избежать смерти души своей, и прогнать ее.
Когда же уже наступило отравление мысленной крови, становится сие, по большей части, трудным, даже и (заметь это, читатель!) невозможным, если только не подействуют молитвы великих святых и не совершит Бог посредством случая и великого несчастья перемену в уме его...
Следует, даже до крови, заботиться о всех добродетелях одновременно, с равной силой и вниманием, чтобы духовное здание росло, уподобляясь цепи, где звенья связаны друг с другом» [1, 259-261, 269, 262].
Рассмотрим основные из этих добродетелей.
«Много существует дочерей покаяния, но самые из них почтенные, дерзновенно приближающиеся к Богу и необходимые для всякого безмолвника — это, во-первых,безмолвие, связанное и соединенное со смирением и сожительствующее с терпением. Тотчас же за ними идет равный им по достоинству пост, их родной брат, а также прекрасная сестра их, бдение, за которою следует другая сестра — молитва. Соединившись вместе, они слезы порождают, Бога к состраданию привлекают и согласно единое прошение воссылают, да пошлет Он им благодать Свою.
Итак, если лишишься ты одной из них, другие останутся безполезными, будучи недостаточными для возрастания души твоей. Безмолвие — это благоприятная почва, на которой возводится все здание из мысленных столпов и духовных камней» [1, 262].
«Воспринявший красоту молитвы будет бегать от многолюдства, как онагрь» [2, 178]. Старец Иероним «настаивал на отсечении излишеств и рассудительном уединении для того, чтобы обезпечить силу внутренней деятельности» [3, 46].
«Монаху подобает пребывать в уединении...Насколько избегаешь бесед с людьми, настолько большую получаешь пользу от молитвы и настолько большую пользу приносишь своей молитвой людям, потому что мирские споры, даже если кто-то будет их просто слушать, являются духовными радиопомехами, препятствующими непрестанной молитве, особенно вначале» [4, 108]. «По Лествичнику, безмолвие и есть отложение помыслов о чувственных и мысленных предметах» [5, 117].
И да дарует нам Сладчайший Иисус «вместо камней основание — смирение и помогающее во всем прекраснейшее терпение!..
О посте скажем, что если он совершается с рассуждением, то, несомненно, является подходящим материалом, который цементирует все сооружение, унимая безчинные стремления и совершенно укрощая пылающие страсти. Однако невозможно выдержать его, с разумом вкусив его плодов, если Спаситель не пошлет нам свыше благодать поста...
О бдении мы скажем, что это поистине наковальня, на которой заостряются мысленные гвозди — помышления, а ум сильно очищается и рождает тонкие помыслы, в то время как мы, выкованные и спрессованные напряженной молитвой, умягчаем подобное железу и неукротимое сердце наше. Оно же, жестоковыйное, испытывая стеснение и боль, прибегает к молитве, сестре безмолвия. Та вскоре вызывает сокрушение, от которого и получает утешение сердце. Но если не придет благодать бдения, то оно не сможет зачать плод, которым порадовало бы своего родителя...
Молитва является единственным умилостивлением и небесной птицей, которая на крыльях своих может в мгновение ока доставить уму вести от Бога и Спасителя нашего, чтобы примирить обе стороны и соединить Бога невещественного с человеком.
Однако невозможно совершиться сему удивительному соединению так, чтобы остановился неудержимый и всегда движущийся ум, если не осенит человека просвещение Божественного познания... Не сам человек удерживает свой ум, но Создатель Вселенной, держащий в Своей руке дуновение ветров... и если не пошлет Господь свыше очистительные воды Божественной Своей благодати, останемся безплодными и совершенно нагими, труды же наши послужат пищею бесам и прекрасно возделанные добродетели обратятся в пороки!..
Слезы — поистине главное оружие против бесов. Они очистительная купель для грехов наших, если только источаются в смирении и разуме. Однако же их не производят сила и искусство человека, сам он спешит обнаружить лишь произволение к плачу, приход же слез — дело Возводящего «облаки от последних земли» (Пс. 134, 7). Такой человек пусть на опыте узнает, что не тогда он плачет, когда захочет сам, но, когда хочет Бог... получение же желаемого зависит от благого промысла Бога, их Подателя...
Лукавый же враг... коварно примешивается к подвижничеству и втайне злоумышляет против подвижника Господня, побуждая его помыслы, склонность и желание ко всякому чрезмерному деланию, пока не доведет его до крайности. Когда же убедится, что подвижник уже достиг скользкого места, тут же и оставляет его, и тот падает... Когда же человек внимательно управляет телом, налагая узду и на рвение, и на ревность, то есть с рассуждением совершает свой путь, то и враг наш, соответственно этому, ставит себе другую цель — усилить в подвижнике самолюбие...
Из самолюбия рождается многоядение, которое порождает чревоугодие, а от него происходит избыток крови. От чрезмерного же потребления воды, чтобы не сказать — вина, рождается влажное сердце, из которого исходят лукавые помыслы. То и другое приводит к плотской брани, то есть к возбуждению плоти... Надобно путнику остерегаться обеих крайностей, держаться же среднего пути и двигаться со вниманием...
Иногда подвижнику начинает представляться в виде мимолетного мечтания некое сияние, которое, если два-три раза отнестись к нему внимательно, принимает образ какого-либо лица или предмета, в соответствии с тем, что было в уме, когда он принял его... Ложные ощущения... несут с собою смущение и к тому же возбуждают низменные плотские страсти. Ум прельщенного помрачается и неспособен к рассуждению, поскольку он не имеет ни опыта восприятия истинной благодати, ни смирения... Бывает и так, что подвижник ощущает нечто вроде благоухания.
Вообще, к какой бы слабости ни склонялся ум, дух прелести сразу же примет соответствующий образ. Для воображающих почести начальств и властей... он показывает во сне, как их избирают вождями, пастырями и духовными отцами, от которых зависит спасение мира... Тем, кто преуспел в созерцании, он представляется светлым ангелом, принимает образы святых и Самого Спасителя Христа, в зависимости от состояния, в котором находится человек Божий» [1, 262-265, 269-270, 352-353].
По слову святого Григория Синаита, «диавол имеет обыкновение показывать новоначальным свою прелесть под видом истины, представляя им зло как нечто духовное... вместо теплоты возбуждая свое жжение и вместо веселия доставляя безсмысленную радость и чувственную сладость... Причина прелести: самочиние и высокоумие» [5, 213, 200].
«Дух прелести может показывать хорошо различимые силуэты, находящиеся на самом близком расстоянии, причем и это лишь призраки, не существующие в действительности. Они возникают в воображении самого человека, подобно сновидениям, однако вызывают страх и смущение. В других случаях враг во сне, а часто и наяву сдавливает и душит человека, пресекая его дыхание, так что когда тот хочет закричать или пошевелиться, то не может сделать этого и не понимает, что с ним происходит. Безчисленные рассказы о подобных этим и иных, еще более ужасных, явлениях содержатся в жизнеописаниях святых отцов, которые, взяв свой крест, подвергались жестоким нападениям бесов. Этим отцам лукавые духи являлись не в виде призраков, но в своем действительном образе и, насколько попускал Бог, причиняли различные беды и напасти, полагая, что таким образом воспрепятствуют им вести богоугодную жизнь» [6, 356].
Более того, по Божиему попущению «сильные страхования могут быть и в церкви, и в алтаре» [6,533], — свидетельствует иеросхимонах Иероним.
Иногда «одна часть этих лукавых бесов принимает угрожающий вид и пытается, насколько возможно, причинить зло. Затем появляются другие, в светлом образе, которые укоряют и прогоняют первых, будто бы ангелы, посланные Богом, чтобы помочь терпящему искушение и спасти его. Главная их цель — увлечь того тщеславием, как видящего особое Божие промышление о себе. Здесь следует молиться словами святого апостола Павла, чтобы Бог сокрушил их под ногами подвижников вскоре... (ср.: Рим. 16, 20). Распознание всех этих явлений, спасение и избавление от них, как и само преуспеяние и совершенствование во Христе, совершается благодаря содействию Божественной благодати. Итак, если Господь наш, согласно Писанию, «смиренным дает благодать» (Прит. 3, 34; Иак. 4, 6), то придите все к блаженному смирению, чтобы с ним превозмочь все по благодати Христовой» [1, 357].
Диавольская враждебность всегда имеет «одну и ту же цель — отвлечь человека от познания Бога, на какой бы стадии развития человек ни находился... Извращение правого учения об истине, называемого благочестием, именуется ересью, и безчисленными ересями враг потрясает Церковь с самого ее основания...
Две основные причины, сопряженные с человеческой жизнью, открывают дверь мрачнейшему хаосу прелести. Первая из них — это неудержимое желание человека узнать свое будущее и вообще понять причины случающихся в его жизни неприятностей. Другая причина — это многообразное любопытство в отношении познания вышеестественных предметов, которое вообще является важнейшим из вопросов, занимающих человека...
Подобным образом заблуждаются любопытные люди и эгоисты, которые дерзко погружаются в мрачные сатанинские пещеры с их мнимым правдоподобием, чтобы, как враг внушает им, научным якобы способом обрести истину. Вот куда попадают сегодня трагические жертвы из числа нашей молодежи, чья судьба у разумных людей вызывает невыносимую боль, а у безответственных «ответственных лиц» — безразличие и бездействие. Посредством восточных религий, сохраняющих устаревшие магические символы и образы, дракон, древний змий и сатана, сегодня распространяет свои лживые вещания» [1, 356—357, 359—362].
Старец Паисий сказал: «Чем больше мы занимаемся корчеванием ересей и других религий, тем больше они смердят. Чем более мы углубляемся в изучение Православия, тем более оно благоухает» [7, 38]. «Но если бы мы жили посвятоотечески, то все были бы духовно здоровы, так что нашему здоровью завидовали бы все инославные. Тогда они и без проповеди оставили бы все свои болезненные заблуждения и спаслись» [4, 120].
Тот же старец заметил: «Одно дело благоговение и другое дело благочестие: как православное восточное благоговение отличается от западноевропейского благочестия! Благоговение имеет Божественную благодать, благочестие же — человеческий рассудок» [8, 24].
Святые преподобные отцы Варсонофий и Иоанн (+ VI в.) поучали: «Твердый в вере, если будет говорить и состязаться с еретиками или с неверными, никогда не смутится; потому что имеет внутри себя Иисуса, Начальника мира и тишины. И такой, после мирного состязания, может с любовью привести многих еретиков и неверных в познание Спасителя нашего Иисуса Христа» [9, т. 2, 563].
«Сущность вышеестественного общения с Богом заключается не в каком-либо видении или ложном ощущении утешения и вообще не в том, чтобы видеть или испытывать какое-либо чудо, которыми хвалятся последователи лжеучений. Приобщение к вышеестественному состоянию жизни состоит в исполнении обетовании, переданных словом
Божиим в наследие верным Своим. Вот что говорит евангелист Иоанн: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.» (Ин. 1, 12—13). Не зрителями вышеестественных таинств и даров, но «наследниками Божиими, сонаследниками же Христу» (Рим. 8, 17). И это возможно лишь с помощью Церкви и ее Божественных Таинств, если подвизаться в Божественных добродетелях согласно Христову Евангелию» [1, 363-364].
«Святые отцы тремя словами описывают духовное восхождение к обожению: очищение, просвещение, совершенство... Символически все три ступени видны в исходе израильского народа. Прежде всего, израильтяне бежали из рабства египетского, затем перешли через Красное море, в котором погибло все египетское войско, после чего достигли пустыни, где принимали различным образом дары Божественного человеколюбия (манну небесную, воду, светлое облако, закон, победу над врагами), и лишь после упорной и долгой борьбы вошли в землю Обетованную. Таков и подвижник Иисусовой молитвы. Поначалу он выходит из под рабства страстям (деятельное любомудрие), потом входит в пустыню безстрастия (естественное созерцание), где получает дары любви Божией и, наконец, за ревностную борьбу удостаивается земли обетованной (мистическое богословие) — совершенного единения с Богом — и наслаждается вечностью в созерцании Нетварного света» [10, 116, 118—119].
Упомянем «о трех состояниях, ибо в соответствии с ними восходит и нисходит бренное наше и земное устроение: естественном, — вышеестественном, противоестественном.
Естественным нашим состоянием с тех пор, как стали мы преступниками заповеди Божией и рая лишились, является естественный и писаный закон, Богом данный. И тому, кто желает удостоиться спасения, надлежит ходить в рамках Божественного Закона, неукоснительно исполняя все заповеди Господни...
В противоестественном состоянии находится тот, кто совершает путь вне Божественного Закона, кто без разума и рассуждения грешит, подобно скотам неразумным. И о таком восклицает пророк: «Человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным, и уподобися им» (Пс. 48, 21). Такой человек... по причине дел своих становится ненавистным Богу!
Вышеестественное же состояние — это высшее всех добродетелей святое безстрастие, в которое был облечен праотец Адам, пока не нарушил заповеди.
Ты же, возлюбленный, когда слышишь слово «безстрастие», почитай имеющего его на земле ангелом во плоти и небесным человеком, всегда облеченным во все благие добродетели» [1, 270].
«Обетованная земля есть безстрастие, от которого бьет ключом мед и молоко, т.е. радость Духа» [5, 23]. «Благословен Ты, Господи... преблагословенный, давший в сердце моем свет заповедей Твоих, и насадивший во мне древо жизни Твоей... Ты соединил с душою моею иного Духа Твоего Божественного, Которого и вселил во утробе моей. Это древо жизни поистине есть одно. На какой земле оно будет насаждено, то есть в душе человека, и если укорениться в сердце, ту скоро показывает раем, наиблестяще украшенным всякими прекрасными растениями, деревьями и различными плодами, испещренным цветами и благоухающими лилиями. Это же есть смирение, радость, мир, кротость, сострадание, плач, дожди слез и необычайное услаждение в них, свет благодати Твоей, сияющий всем находящимся в раю» [11, т. 3, 241].
«Взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы он возделывал и хранил его» (Быт. 2,15). Раем святые отцы называют душу первых людей, как место пребывания в них преизобильной благодати Божией и место плодоношения многоразличных духовных добродетелей. «Под возделыванием рая преподобный Нил
Синайский разумеет молитву, под хранением — необходимое после молитвы соблюдение от злых помыслов...» Бог ввел человека «в рай сладости возделывать сады безсмертные, т.е. мысли Божественные, чистейшие, и высочайшие, и совершенные, как пишет святой Григорий Богослов... Первому человеку... было назначено пребывать в зрительной, единым умом священнодействуемой, благодатной молитве, т.е. в сладчайшем видении Бога, и мужественно оберегать ее, как райское делание» [12, 226—227].
«Никто не будет во Христе, или членом Христовым, если еще здесь не сделается носителем благодати, имея в себе, по апостолу, «образец ведения истины» (Рим. 2, 20)» [13, 21].
«Тричисленное осенение Божественной благодати Господа нашего, которую принимает понуждающий себя, если достигнет такого преуспеяния, таково: благодать очистительная - просвещающая - совершенная.
Очистительная благодать — это та, которая поддерживает и укрепляет нас, способствуя чистоте...
Просвещающая же благодать, еще больший дар Божий, дается человеку, находящемуся в естественном состоянии, когда Господь, многими способами испытает его и найдет достойным приятия Божественного дарования. Благодать эта именуется и просвещением духовного разума и Божественным просвещением. Многими и другими наименованиями пользовались восприявшие ее отцы, чтобы сделать Божественные дарования легко для нас постижимыми... Наше состояние пред лицом Божественного просвещения есть густая тьма. Если же приближаются к нам и бесы, которые по природе являются тьмой преисподней, тут мы и вовсе не можем различить, что делаем. Когда же приходит Божественное просвещение, словно воссиявшее на небе солнце, тотчас рассеивается тьма, и тогда видим мы с чрезвычайной ясностью даже самые ничтожные вещи, скрывавшиеся от нас до озарения Божественным светом. Когда же человеческое естество будет хорошо обучено и испытано таким образом и когда становятся дарования как бы собственными достоинствами человека, приходит и совершенная благодать, которая дает ему еще большее совершенство в делах Божественных и называется благодатью вышеестественной, или безстрастием.
Можно сравнить очистительную благодать с мерцанием утренней звезды и иных звезд, просвещающую — с сиянием полной луны, а совершенную — с полуденным солнцем. Вышеестественной же она именуется, ибо совершает свой путь выше естества. И в двух низших по сравнению с ней состояниях пытается их причастник посредством хранения ума сохранить добродетели и отогнать враждебные пороки страстей наших. Но когда осенит человека сие Божественное состояние, несущее ему совершенство, тотчас же упраздняется всякое движение помыслов и собственных наших мыслей...
Когда же ты, любезный читатель, услышишь о свете, не вообрази что-нибудь вроде молнии или вещественного света. Ибо речь идет о просвещении и чистоте ума, при которой может человек умными очами видеть истину, которая прежде, в чине очистительной благодати, от него ускользала, поскольку не была ясно видимой.
Божественный свет, как было сказано, является умным, и нельзя его видеть телесными очами. Этот свет невеществен, безвиден, безцветен, ясен и мирен, отчего ум ясно различает вещи и имеет легкие и тонкие помышления, воспаряя над всеми помыслами о земном и вдыхая некий иной, мысленный воздух. И, видя издали тамошнюю радость, человек возгорается сильным желанием и неудержимо устремляется вперед, пока не достигнет блаженного безстрастия и не будет всецело поглощен любовью возлюбленного Иисуса, Господа нашего» [1, 271—272].
Говоря о старце Иосифе Исихасте, монах Иосиф вспоминает: «Когда он умолял о милости неизреченными сердечными воздыханиями, «благодатные утешения веселили сердце его» (ср.: Пс. 93, 19). Как он жаждал благодати, как искал ее! Как трудился ради ее стяжания! Обо всем этом знают пещеры и ущелья Афона, рождающего мучеников...
Среди основных черт старца выделялась пламенная ревность, свойственная ему до последних дней жизни, равно как и умеренность и привычка довольствоваться немногим ради безмолвия и безпопечительности, к которым он постоянно стремился... Когда терпимость к введенным новшествам, которые мало-помалу укоренялись на Афоне, достигла своей критической точки, старец не пошел ни на какие уступки... С терпением и спокойствием перенося насмешки называвших его «прельщенным», он разорвал покрывало компромисса, утверждая подлинное предание «делания как восхождения к созерцанию», и тем самым стал продолжателем среди афонских безмолвников традиции паламитского трезвенного созерцания...
Впоследствии, обращаясь к своим ученикам, старец говорил: «Я желаю вам скорее опыта, нежели благодати. Опыт приносит с собою много дарований и призывает их вновь, если они скроются, но преждевременная благодать не приносит никакого опыта»... Он так описывает безстрастие: «Человек видит истинную природу всякого движения и всего, что можно созерцать телесными очами, однако нисколько не гордится, не завидует и не порицает при виде доброго, при виде же злого не смущается, не злословит и не борется. Но неизменными остаются его зрение, вкус, слух, осязание и обоняние, ибо он поистине причастник безстрастия, каким обладал Адам до справедливого изгнания своего из рая» [6, 201-203, 273-274].
Становясь причастником безстрастия, человек «приобретает безмятежие в скорбях, которые доставляют ему ближние. Он пребывает на небесах (лазурных и сияющих) духовной жизни, куда не достигают стрелы людей земли. Он не только не испытывает притеснений, но даже не замечает их вовсе. Для него не существует скорбей, происходящих от клеветы, преследований, пренебрежения, осуждения, — одна лишь печаль о падении брата... Это свидетельствует о совершенной любви к брату, о любви, которая прощает все. Она не желает даже помнить зла... Такая любовь — результат живого ощущения единства человеческого рода. И это есть зрелый плод молитвы» [10, 121].
«Кто обогатился небесным сокровищем, — разумею, пришествием и вселением в него Христа, Который сказал: «Аз и Отец приидем и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 23), — тот знает знанием душевным (опытно, сознанием, чувством), какую получил радость, коликое и каковое сокровище имеет в царских сокровищницах сердца своего. Беседуя с Богом, как друг с другом, с дерзновением стоит он пред лицем Того, Кто обитает в нем во свете Неприступном» [11, 554], — свидетельствует преподобный Симеон Новый Богослов.
«Горячая и изобильная любовь, являясь благородной, никогда не ищет своей выгоды, когда приносит жертву Богу или ближнему. Тот, кто творит добро, но ждет награды, является наемником... Но если человек делает добро из любви и сострадания, даже не думая о небесном воздаянии, и не грешит, чтобы не ранить благодетеля Христа, Который принял раны на кресте для того, чтобы искупить его Своей всесвятой кровью, и если не хочет идти в ад из усердия, чтобы не опечалить Христа, то он не только хороший работник, но и доброе чадо Божие» [4, 186], — говорит афонский старец Паисий.
«Любовь в соединении с состраданием к людям имеет силу Христову, изменяет души варваров и укрощает диких зверей, так что они приближаются к человеку, как овечки... Те, которые по своей чистой любви готовы пожертвовать даже жизнью, защищая своих собратьев, подражают Христу. Они поистине являются величайшими героями, потому что даже смерть их боится, ибо они презрели ее ради любви... Для чувствительного человека предпочтительнее один раз погибнуть ради любви, спасая своего ближнего, чем оказаться равнодушным или струсить, а затем всю жизнь страдать от угрызений совести» [4, 190, 101].
«Принимать в пищу Агнца Божия на мысленном жертвеннике души... быть как бы самому Агнцем по принятию в будущем Его образа... Лишь добровольное несение Христовых страданий есть распятие распятия и умерщвление умерщвления... Страдать за Христа — значит выдерживать все случающееся» [3, 53, 79—80], — пишет преподобный Григорий Синаит.
«Придите же и вы, братия мои, — обращается старец Иосиф Исихаст к читателю, — к мысленному торжеству любви, ибо сегодня примет она всех и будет скорой предстательницей всем ее возлюбившим, только бы вняли они ее призыву! Как же начать мне похвалу моей любви? Никоим образом не осилить мне сей труд, но ты сама научи меня, что говорить, о истинная и сладкая любовь... Если бы даны мне были все языки человеческие, бывшие от Адама и до сего дня, то и тогда не мог бы я вести подобающую речь о блаженной любви, когда бы Сам Сладчайший Иисус, Сама Истина и Любовь, не даровал мне силу слова, премудрость и разум, чтобы устами человеческими Сладчайший Иисус и говорил, и был прославляем. Ибо не что иное есть любовь, как Сам возлюбленный Спаситель и всещедрый Отец с Божественным Духом...
Все остальные добродетели с почтением склоняются перед блаженною любовью; она же, как их госпожа, благолепно облекшись в них, как в сияние света, мысленно окрыленная, премирно возносится к присноживому источнику — Сладчайшему Господу, где и находит упокоение. Но и оттуда она вновь шлет лучи света своего для возлюбивших ее, всех исполняя просвещения и безпредельной радости и делая ревностными и горящими духом!
Ведь она — огнь благоуханный, ибо сама происходит от огня и есть отсвет Божественной красоты и все может даровать любящим ее как госпожа и царица всех добродетелей!
Итак, благодарение говорящему: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16)...
Иное есть заповедь любви, исполняемая благими делами взаимного братолюбия, и иное — действие Божественной любви.
Первое могут исполнить все, если хотят, второе же — никоим образом, ибо это не от наших дел совершается и не приходит по нашему хотению, когда и как пожелаем...
Если же мы ходим в простоте сердца, если сохраняем подвижнически заповеди, если молимся усердно, с плачем и слезами, неотступно и терпеливо, и, как Моисей, хорошо охраняем «овец Иофора» (ср.: Исх. 3, 1), то есть мысли, помышления и духовные движения ума нашего и среди дневной жары и ночного холода, непрестанных изменений и брани с искушениями с поспешностью и смирением сокрушаем греховные помыслы, то после этого, приняв отчасти иные дарования Божий, удостоимся и боговидения и увидим в наших сердцах Купину, горящую Божественным огнем любви и неопаляемую (ср.: Исх. 3, 2).
И, приблизившись к ней посредством умной молитвы, услышим, как говорит посредством таинства духовного познания Божественный глас: «Сними обувь твою с ног твоих». А это значит: оставь всякое свое желание и заботу века сего и подчинись Духу Святому и Божественной воле Его, «ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая». (Исх. 3, 5). И, освободившись от всего, такой человек становится предстателем за народ и наносит язвы мысленному фараону, то есть приобретает рассуждение и распоряжение Божественными дарованиями и победу над бесами. А затем он получает Божественные законы, но не на каменных скрижалях, какие получил Моисей и которые можно было разбить или повредить (см.: Исх. 32, 15—19), но в виде Божественных начертаний Святого Духа, действующих в наших сердцах, причем не десять только заповедей, по столько, сколько способны вместить ум, разум и естество!
Тогда дерзновенно входит он за завесу и при появлении Божественного облака в огненном столпе любви сам весь обращается в огнь. Когда же не может выдержать более, то восклицает Божественное действие любви, обращаясь к своему Источнику посредством уст человеческих: «КТО МОЖЕТ МЕНЯ ОТЛУЧИТЬ ОТ СЛАДЧАЙШЕЙ ЛЮБВИ ТВОЕЙ, ИИСУСЕ?» (ср.: Рим. 8, 35).
Когда же сильнее повеет мысленное дуновение, человек уже не знает, находится ли он «в теле, или вне тела: Бог знает» (2 Кор. 12, 3), или вне каливы — Бог весть, знает лишь, что весь обратился в огнь, и с огнем и любовью источает слезы, и восклицает, изумленный и пораженный: «Останови, сладчайшая любовь, воды благодати твоей, ибо составы членов моих изнемогли!»
И при этих словах слышится веяние Духа с Его чудесным и невыразимым благоуханием, прекращается действие чувств и не остается места никакому телесному движению. Человек же, всецело плененный, погружается в молчание и изумляется, видя безграничное богатство Славы Великого Бога...
То, что выглядит утеснением, — не боль, но соединение с истинной радостью и наслаждением, или, лучше сказать, посещение нас Богом. Ибо Он поистине придает нам силы, а также за нас сражается с врагами, победы же приписывает нам. Сам воюет, Сам побеждает и Сам же является военным трофеем!.. Сам он привел ангелов к бытию, Сам даровал им свет, и движение, и пение непрестанное, Сам создал мир и словом утвердил все, что в нем. Сверх того, создал и человека, изобразив в нем Свой образ и подобие, и всех изобильно и щедро наделил Своими благами, разнообразно почтил и прославил. Равным образом тричисленное* создание воздает Ему получаемое, щедрый же Отец наш сие благосклонно принимает, от Своих получая воздаяние» [1, 275— 281], — пишет о высочайших состояниях духа старец Иосиф Исихаст.
«После многой борьбы подвижник может сподобиться экстаза, Божественного пленения и войти в Новый Иерусалим, в новую землю Обетованную. Ум выходит за свои пределы и созерцает Нетварный свет... Это не инертность и умирание, а жизнь в Боге...
Божественный свет охватывает тогда все бытие. Келлия освещается присутствием Христовым, и подвижник переживает некий «трезвенный восторг», видит незримого Бога. «Бог есть Свет, — говорит святой Симеон Новый Богослов,
— и, как свет, вид Его». Согласно святому Григорию Паламе, свет — «красота будущего века», «ипостась будущих благ», «совершеннейшее зрение Божие», «пища небесных». Сподобившиеся видеть Нетварный свет — пророки Нового Завета. Ибо, подобно пророкам Ветхого Завета, опережавшим время и видевшим вочеловечение Христа и Первое Пришествие, созерцающие свет также опережают время и видят славу Христа, то есть Царство Небесное...
Подвижник созерцает Христа и радуется Его Божественному присутствию. Тогда молитва идет без слов. Святой Исаак говорит, что если молитва — семя, то экстаз — ее жатва. Тогда, по святому Исааку, «ум не молится молитвой, но пребывает в экстазе, в непостижимых предметах; и это неведение превосходнее знания». Оно — «священнотайное молчание» и «безгласие духа». Отцы считают такое состояние молитвенным, ибо оно — величайший дар, который дается за продолжительность молитвы и подается святым... Душу и тело охватывает такая радость, что невозможно описать ее человеческим языком... Тогда не только не чувствуется волнение страстей, но и забывается сама жизнь, ибо любовь к Богу желаннее жизни и богопознание любезнее любого знания. О, исполненное радости и священное созерцание! О, Божественная вечность! О, Божественный сладкий покой! О, Божественная любовь!» [10, 124—125, 134—136], — восклицает старец удаленной афонской келлии.
Святитель Григорий Палама пишет: «Стать же поистине близким Богу невозможно, если только в процессе очищения себя мы не станем вне самих себя, лучше же сказать — выше самих себя... поднявшись выше рассуждений, и заключений, и всякого знания, и самых мыслей, всецело оказываясь в действии духовного чувства, которое Соломон предрек, назвав его «Божественным чувством» (Притч. 1, 7) и достигая... превышающего всякое знание — неведения...» [14, 116].
В своем «Слове на Введение во святая святых Пречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии» святитель Григорий так воссоздает Ее совершеннейший путь: «Дева вошла во Святая Святых... то, что Она узрела... соответственным образом послужило сокровищем для Ее мыслей; и немедленно от прекрасности видимых там Ею вещей Она перенесла Свой взор на невидимые прекрасности, уже не находя радости ни в чем земном... Сия Богоотроковица, единая из всех... получает награду с небес: пищу, приносимую Ей ангелом... от самого Своего начала Она, имев небесные умы (т.е. ангельские силы) служащими Ей, явила Себя Царицей Небесной... Она прилежала всякому виду добродетели и изучила реченное в законе и обретаемое в слове... как бы запечатлевая все в Себе, и изобретая нечто наиболее свойственное Богу, что... обладает особым свойством... непосредственно уподобить Ему... Она Сама прорубает лучший и совершеннейший путь, и изобретает, и Сама исполняет, и передает последующим людям высшее делание созерцания; созерцание (богомыслие) же это настолько превосходит прежде известное, насколько истина превосходит фантазию... Дева, ища это... обрела руководителя в священном молчании — в молчании, которое есть постоянство ума и порядка, забвение дольных вещей, введение в высшие тайны... которое есть истинное делание, путь к истинному созерцанию (богомыслию) и богозрению... оно единственное является показателем того, что душа истинно здорова... созерцание (богомыслие) является плодом здоровой души, будучи как бы некоей целью и Божественным образом, потому что путем созерцания человек уподобляется Богу, достигая этого не путем разсудочной аналогии, на основании слов или видимых вещей... но путем внутренней дисциплины, построенной на молчании. Потому что путем сего мы освобождаемся от дольнего и приближаемся к Богу... ночью и днем цепко держась молитв и молений... прикасаемся к неприкосновенному (невидимому) и блаженному Оному Естеству...
Очистившие свое сердце путем священного молчания, когда с ними неизреченно сочетался свет, превышающий чувство, и ум, созерцают в себе, как в зеркале, Бога... Сия Дева... сроднилась с ним, потому что единственная из всех, с раннего детства... взявшая на Себя подвиг священного молчания, Она единственная из всех... чревоносила Богочеловека-Слово.. .
Итак, придите, о благородные мужи, которые не меняете с трудом добываемое золото на ничего не стоящий земной прах, и, собравши каждый свой ум в себе самом... усердно возвысьте его к величию цели... и будете иметь награду, какую получают очистившие свои сердца, как дар, присущий природе безсмертного мира: невидимо созерцать (в своем сердце) Бога...
Ум... является образом Божиим, и ведает Бога, и единственный из всего находящегося в мире, если пожелает, становится Богом, при этом неся с собой смиренное тело!.. Ум, пусть не всего себя и не всегда отдает заботе о стольких вещах, но да будет причастен и лучшей, и высшей деятельности... единственно благодаря которой он может приблизиться к Богу...
Всенепорочная ушла из людской среды, и... избрала для Себя невидимый для всех образ жития в святейших частях храма... Она собрала ум к сосредоточенности в самом себе, и вниманию, и непрестанной Божественной молитве... Она проложила новый и неизреченный путь в небеса, который я назову умозрительное молчание. И, предав сему ум, взлетает выше всякой твари, и... видит славу Божию, и посвящается в Божественную благодать, которая совершенно не поддается чувственному восприятию... В высочайших сих созерцаниях (богомыслии) достигнув высочайших совершенств и этим путем единственная из всех от века бывших людей соединившаяся с Богом и уподобившаяся Ему... совершив... больше, чем великое дело: не только Она стала подобием Божиим, но и Бога сделала по образу человека... Она осуществила в человеческом естестве Бога, посему и возвещено Ей было радоваться (см.: Лк. 1, 28).
Ты явилась Божиею Матерью... делами показала нам, что созерцание (богомыслие) истинно приходит людям... путем очищения ума и причащения Божественной благодати, согласно которой мы наслаждаемся не помыслами, но невещественными прикосновениями к богоподобным прекрасностям... Она всю землю сделала небом, призвав... Того, Кто созывает облака... произвела Самое Сокровище для нас всех благ... Слово, Которое... принесло нам живую воду и даровало нам пищу безсмертия, делающую причастников ее сынами Божиими...
Сохраним же Божественное сделанное в нас Богом единение с Богом и друг с другом, держась законов любви... Будем созерцать... наше естество совечнующее духовному пламени Божества, и, отбросив кожаные ризы станем на земле святой, святую землю каждый сам в себе являя путем добродетели и твердого устремления к Богу, так, чтобы нам возыметь дерзновение, когда Бог явится в огне... возсиять и вечно сопребывать сияющими, во славу Его высочайшего света» [14, 112-137].
«Блаженны те, которые не проповедуют Евангелие словами, но живут им и проповедуют его своим молчанием с помощью благодати Божией, которая и выдает их» [19, 210], — замечает афонский старец Паисий.
«По Лествичнику, — указывает преподобный Григорий Синаит, — безмолвие и есть отложение помыслов о чувственных и мысленных предметах». Он также поясняет, что существуют три добродетели безмолвия: «воздержание, молчание и уничижение, т.е. смирение, друг друга порождающие и охраняющие. От них происходит и непрерывно возрастает молитва... Без устроения жизни и деятельности в сокрушении духа невозможно снести зной безмолвия. Плачущий и размышляющий о посмертных ужасах... будет иметь смирение и терпение — эти два основания безмолвия. Без означенных основ проводящий безмолвную жизнь всегда имеет сверстницей своей безпечности самомнение» [5, 117, 129, 50].
Характеризуя жизнь находящихся в безмолвном молитвенном подвиге, преподобный Григорий пишет: «Тот, кто в безмолвии пребывает, следит за временем появления мысленных зверей: когда и как от противной стороны подходят помыслы. Если не увидишь их, не сможешь поставить соответствующей ловушки и, отсюда, на охоте за ними промахнешься. Если отойдет от тебя уныние, излишне рукоделие; должно же прилежать непрестанной молитве... Никто, подверженный раздражительности, и собственному лицемерию, и злопамятству, да не дерзнет увидеть когда-нибудь и след безмолвия...
Исихаст — тот, кто наедине с единым Богом беседует и постоянно Ему молится. Монах же — тот, кто по наружности от вещественного и мирских дел уединяется, а внутри — от помыслов о них... Монаху требуется ум непарительный и сильно-жаждущий... Исихия есть неустанное служение Богу и предстояние. Памятование об Иисусе да усвоится дыханию твоему, и тогда ведение исихии принесет пользу» [2, 174, 179, 178].
Преподобный Григорий Синаит считает, что «всякий крещенный во Христа должен достигать всех Христовых возрастов, потому что он уже предвосхитил их силу и посредством заповедей может их найти и усвоить». Рассматривая последовательно основные события жизни Христа, преподобный Григорий находит им духовные параллели в жизни каждого христианина: «Зачатие Христово — есть залог Духа, рождение — действие радости, крещение — очищающая сила огня Духа, преображение — созерцание Божественного света, распятие — умерщвление для всего (греховного), погребение — охранение в сердце Божественной ревности, воскресение — животворное пробуждение души, вознесение — исступление и восхищение ума к Богу. Кто не приобрел и не ощутил (названных состояний), тот еще и телом, и духом младенец, хотя считался бы всеми старцем и деятельным» [5, 79].
«Те же, которые живут духовной жизнью по-мирски, т.е. если у них постоянно Пасха и они не переживут сначала великой четыредесятницы и распятия, — не могут духовно воскреснуть и возлюбить Христа, потому что сами не пострадали, чтобы ощутить Христовы страдания, которые Он претерпел ради нашего спасения, и затем насладиться любовью Христовой и духовно обезуметь от Божественной любви, будучи всецело поглощенными небом...
Божественное наслаждение не рождается из телесных наслаждений, но из телесных скорбей, возникающих при подвижнической жизни, которую ведут сознательно и с рассуждением ради любви ко Христу Его прилежные чада, чтобы совлечь с себя ветхого человека (мирского)... Они с радостью «играюще поют»: «Воскресения день...» — если, конечно, подвижнически преодолели великую четыредесятницу, великую пятницу на кресте, духовно воскресли и теперь уже постоянно переживают светлую седмицу, т.е. празднуют Воскресение не однажды в год, но для них постоянно «Пасха, Господня Пасха» [4, 14, 43].
«Духовный свет — это заповеди, и получает его тот, кто их хранит. «Светильник ногам моим закон Твой, Господи, и свет стезям моим» (Пс. 118, 105). Заповеди Христовы — «глаголы жизни вечной» (Ин. 6, 68)... Вера — свет, как и надежда, и любовь. Бог — свет истинный и «свет миру» (Ин. 8, 12). Но имя Бога — любовь: «Бог есть любовь» (Ин. 4, 8).
Поэтому мы говорим, что любовь — свет, светлейший всех других добродетелей. Равным образом и покаяние — свет, освещающий душу человека и ведущий его в купель второго крещения, где очищаются глаза от духовной катаракты...
Святой Григорий Богослов утверждает: «Где очищение — там просвещение. Без первого не подается второе». В этом смысле следует понимать слова святого Симеона Нового Богослова о том, что если человек не видит свет в этой жизни, он не увидит его и в другой жизни» [10, 130].
«Всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Тебе, Отца светов» (Иак. 1, 17). Нечто подобное происходит и во время чистой молитвы, как подчеркивает авва Исаак. Ибо когда достигнет подвижник чистой молитвы, то, по благодати Божией, «за сим пределом будет уже изумление, а не молитва, потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвою молится ум». А старец Иосиф Исихаст разъясняет: «В это время все свойственное ветхому человеку бездействует, ибо он пребывает не только в ином естестве, вне места, времени и естественных движений, но и в ином воздухе, в ином мире, где теряют силу чувственные меры, образы и знаки»... Преподобный же Исаак Сирин говорит: «У чистого душою мысленная область внутри его; сияющее в нем солнце — свет Святой Троицы; воздух, которым дышат обитатели области сей, — Утешительный и Всесвятый Дух»... Господь наш Своею благодатию, будучи Сам Дарующим и Даром, преображает верного раба Своего, с великой стойкостью и терпением миновавшего море тяжких искушений и не предавшего Божественную любовь, ибо то, что Он назвал «образом Божиим», есть Божественная сущность души нашей, разумная, прекрасная, умная и святая! Итак, взгляни, смиренный, на сию небесную славу, в которую ты облекся на земле, подобно Богу! Взыскуй вышнего, помышляй о вышнем, желай вышнего, коль скоро ты причастник Вышней Сущности. Не заботься о бренном сосуде, но непрестанно размышляй о содержимом его», — заключает старец Иосиф Исихаст [1, 375-377].
«Конечно, тот, кто духовно здоров, не гонится в этой жизни даже за истинным светом, но ищет лишь милости Божией, и Бог подает то, в чем нуждается Его создание» [4, 113-114], — пишет старец Паисий.
«Если молящийся имеет чистый ум и чистое сердце, то он обычно во время молитвы без всякого расписания и плана озаряется невещественным и нетварным светом, тонким и необычайно светлым, который заливает всего человека внутри и снаружи. Этот свет преображает его и изменяет согласно своей вышеестественной тонкости, так что он не ощущает ни тяжести, ни дебелости и не испытывает даже непорочных страстей. Затем он восхищает его ум, куда сам хочет, поскольку не действуют ни чувства молящегося, ни сам ум. Главным же чувством человека является любовь к Богу, Которого он в этот момент воспринимает как Присутствующего, ощущением Которого дышит, так что как бы держит Неудержимого и прикасается к Нему. Само это явление не внутреннее и не внешнее. Оно выше разума, пресущественно, непостижимо, и вместить его можно лишь настолько, насколько оно само делает способным к этому ум. И действия его неодинаковы, и не только в разных людях, но и в каждом отдельном человеке, в котором оно проявлялось прежде. Иногда оно выглядит, как свет, иногда становится знанием, иногда разрешением недоумений относительно вещей известных или неизвестных. Иногда извещает посредством внутреннего голоса, иногда создает образы того, что хочет открыть» [1, 194—195].
Старец Иосиф в следующих словах вспоминает один из опытов благодатного осенения. «Когда я удерживал свой ум в действии молитвы, которое возникает благодаря просвещению Божественной благодати, свет вдруг значительно усилился и ум мой начал расширяться и избыточествовать настолько, что все сделалось для меня ясным, и я увидел весь наш край, от Катунаки до Дафни и монастырей внизу, а также и то, что находилось позади меня. Для меня не осталось ничего невидимого или неизвестного. Свет же этот не был таким, как естественный свет, проистекающий от солнца или рукотворных светильников, но выглядел изумительно белым и невещественным, так что находился не только снаружи, как естественный свет, позволяющий тем, кто имеет зрение, видеть вещи вокруг себя. Этот свет пребывает в самом человеке, ощущается им, как собственное дыхание, наполняет его, словно пища или воздух, избавляет его от естественной тяжести и преображает настолько, что человек уже не знает, остается ли для него тело, вес или иное ограничение» [1, 106].
Когда ум человека очищен и просвещен, он и сам по себе, без помощи Божественной благодати, обладает собственным просвещением и потому, как говорят святые отцы, видит дальше и лучше бесов. Затем он получает еще и просвещение Божественной благодатью, которая может пребывать в нем постоянно, так что восхищает его ум созерцанием и видениями, когда и как сочтет нужным» [1, 106—107].
Преподобный старец Силуан Афонский пишет: «Господь удостоил, что мы похожи на Него, а ведь Господь такой кроткий и смиренный, и если бы ты увидел Его, то от многой радости хотел бы сказать: «Господи, я таю от Твоей благодати», но в эту минуту ты не можешь сказать ни единого слова о Боге, ибо душа твоя изменилась от обильного Духа Святого» [15, 389].
«Созерцание подлинное приходит свыше безтрудно, тихо... оно есть свет жизни, даруемой свыше благоволением Бога, и органический путь к нему — не рассуждение, а покаяние» [15,242], — пишет ученик старца Силуана архимандрит Софроний (Сахаров; + 1993). В другом месте он вспоминает: «Не раз мне дано было созерцать Божественный свет. Нежно объятый им, я бывал полон неземной любовью. В некоторых случаях мир терял свою материальность и становился невидимым» [16, 54—55]. И, наконец, уточняет: «В каких образах описывать его? Неизъяснимый, невидимый — он иногда бывает видим вот этими телесными очами. Тихий и нежный — он влечет к себе и сердце, и ум, так что забываешь о земле, будучи восхищен в иной мир. Это бывает и среди бела дня, и во тьме ночной. Кроткий, он, однако, более могуществен, чем все, что нас окружает. Он объемлет человека странным образом извне: видишь его, но внимание уходит вглубь внутреннего человека, в сердце, согретое любовью... Свет сей святой, являясь в силе, приносит смиренную любовь, изгоняет всякое сомнение и страх, оставляет далеко позади все земные отношения... Он дает духу нашему познание об ином бытии, не поддающемся описанию; ум останавливается, став превыше мышления самым фактом вхождения в новую форму жизни... В этом свете мы созерцаем Отца; сей свет мы воспринимаем как Духа Святого; в нем мы видим Христа, как Сына, единородного Отцу. Чрез этот опыт мы познаем единосущие Трех» [17, 154— 159, 162]. «Когда же кончается это видение по неведомым человеку причинам и так же независимо от воли его, как независимо и началось, тогда с некоторой медлительностью возвращается душа к восприятию окружающего мира, и в тихую радость любви Божией привходит некая тонкая печаль о том, что снова будет видеть она свет этого физического солнца» [15, 244].
Старец Паисий вспоминает: «Однажды, когда я жил в келье Честного Креста, я тяжело заболел. Зима была в разгаре. Выпало столько снега, что ни одно дерево не было похоже на дерево. Все было погребено под снегом, тропинки затерялись, притихли птицы, облака и туман покрыли гору Афон. У меня не было никакого сообщения с монастырем Ставроникита. Я не мог прожить больше нескольких дней, потому что болезнь окончательно приковала меня к постели. Я ожидал, что Господь возьмет мою душу и приведет ее к милости Своего благоутробия.
Ни чая я не мог заварить, ни печь затопить, и даже воды для питья у меня не было. Жизнь моя была оставлена на милость Божию. Я говорил: «Се, Господи, на милость Твою уповаю, не остави мене!» После короткой молитвы, которую я прошептал с великим трудом, я увидел, как в моей келье появились ангелы и святые, посланные Богом. Скоро предварила меня благодать Божия. Я благодарил и славословил своего Спасителя. Прослезился. Один ангел растапливал печь, другой готовил горячую еду. Они принесли и благоухающие хлебы. Я оказался в раю. Чего еще желать? Святые начали подкреплять меня словами утешения. Даже один только их вид давал мне отдохновение, укреплял и вселял в меня надежду.
Они сидели рядом со мной, пока я не выздоровел и не смог обслуживать себя сам. Потом они ушли. Были они со мной неделю. Когда я вскоре после этого встал и вышел на улицу, то все вокруг предстало передо мной в ином виде. Все сияло в нетварном свете благодати Святого Духа. Не я был достоин, а безмерная благость и любовь Божия выражались таким образом. Внутри меня наполняла такая благодать, что я сказал: «О Боже мой, больше я не выдержу, разорвусь. Либо возьми меня к Себе, либо уменьши данную мне благодать» [7, 53-54].
«Только тогда человек чувствует и удостоверяется всем существом своим, что он — образ и подобие Самого Бога. Всякое пространственное и временное телесное ограничение исчезает, человек оказывается вне места и пространства и среди нерушимого мира ощущает себя подобным Богу, посредством Его энергий ощущает, что и сам он — бог в Боге, не ведая, каким образом и в какой мере это может быть. Он не помнит ни о чем из своего прежнего опыта прежней жизни и знает лишь Бога, в Котором заключен, знает, что благ Господь (1 Пет. 2, 3). Человек не недоумевает, не дивится, не исследует, но в полноте приобщается некоего безграничного счастья, которое кажется ему не чужим, но своим и естественным... Это полнота Божественных обетовании в этой жизни, даваемых Богом и принимаемых человеком. Человеческие старание и воля не добавляют к этому ничего, но это дается от Бога как дар чистым сердцем, ибо они, по слову Господню, «Бога узрят» (Мф. 5,8). Источником всех этих благ является покаяние, а пределом — Божественная благость, принимающая смирение и мольбу человека. Ибо Он «волю боящихся Его сотворит, и молитву их услышит, и спасет их» (Пс. 144, 19)» [1, 196, 197].
«Эту сладость Света чувствует и тело, которое в эти минуты изменяется. «И тело воспринимает некоторым образом благодать, воздействующую на ум, и настраивается на нее, и получает некое ощущение этого невыразимого таинства души». Тело тогда «парадоксальным образом становится легким и согревается», то есть оно чувствует удивительную теплоту, которая есть результат созерцания света. Так случается с лампадой: когда ее зажигают, «тело» ее — фитиль — теплится и светится... Телесный подвиг (пост, бдение, молчание, коленопреклонение) тесно связан с молитвой» [10, 127, 100]. «Телесные труды являются основой тре-звения и вообще всего, чего требует Божественная благодать и что угодно ей» [1, 317].
«Не тело представляет собой зло, но плотской разум, когда тело порабощается диаволом. Помимо того, созерцание света — это созерцание... глазами, которые изменяются и укрепляются Святым Духом и становятся способными видеть Нетварный свет. В Священном Писании существует множество примеров, свидетельствующих о том, что благодать Божия переходит с души на тело, и оно чувствует действие животворящей Божественной благодати... Многие псалмы Давида об этом свидетельствуют. «Сердце мое и плоть возрадовастася о Бозе живе» (Пс. 83, 3). «На Него улова сердце мое, и поможе ми, и процвете (оживотворилась) плоть моя» (Пс. 27, 7). Также в 118-м псалме: «Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим». Знаем также случай с Моисеем. Когда со скрижалями Закона он сошел с Синая, лицо его сияло: «Когда сходил Моисей с горы Синай, он не знал, что лицо его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним. И увидел Аарон и все старейшины израилевы, что вид лица Моисея сияет лучами, и боялись подойти к нему» (Исх. 34, 29—30). То же было с первомучеником архидиаконом Стефаном. Когда привели его в синедрион, «все сидящие в синедрионе, смотря на него, видели лицо его, как лицо Ангела» (Деян. 6, 15)» [10, 127-128]. «Мы не стремимся к гибели тела, но воюем против служения ему» [10, 47], — делает вывод старец-агиорит.
«Святой Диадох указывает, что подвижник не должен проводить аскетическую жизнь в надежде видеть Нетварный свет, «чтобы сатана не нашел душу готовой к пленению им». Приступать к деланию молитвы следует с любовью к Богу и с послушанием Его святой воле... Искушением является и то, когда в часы молитвы подвижник принимает помыслы от бесов, внушающих, что вскоре он якобы увидит Нетварный свет. В этом утонченном и опасном случае требуется большое внимание. Нужно оставить молитву и начать страшно укорять себя: «Жалкий нечестивец, жаждущий видеть Нетварный свет!» Ибо... самый опасный признак — мысль о том, что ты достоин видеть Нетварный свет. Также можно говорить: «Придут убийцы мои — бесы и похитят душу мою. Увы мне!» Тогда тотчас исчезнет враг. Часто диавол, чтобы удовлетворить честолюбие монаха и пленить его еще более, приносит свет в его келлию. Это не Нетварный свет, но тварный, то есть бесовский.
Существует множество способов, помогающих отличить оба света. Во-первых, в созерцание Нетварного света входят в послушании. Путь полного и безпрекословного послушания является гарантией истинности... Во-вторых, Господь сказал о лжепророках: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7,16). То же и здесь. По плодам выявляется ясное различие между Нетварным светом и тварным. Нетварный свет приносит в душу мир, спокойствие, смирение, сознание духовной нищеты. Авраам, когда удостоился говорить с Богом, назвал себя прахом и пеплом. «Ныне я говорил к Господу моему; я, прах и пепел» (Быт. 18, 27).
Напротив, при созерцании бесовского света появляются гордость, тщеславие, мысль о достижении совершенства. Святой Григорий Синаит говорит: «Знай же, что явны действия благодати, которые диавол, даже преобразившись, не может подать: кротость, умеренность, смирение, презрение мира, попаление наслаждений и страстей. Все это действия благодати. Действия же лукавого — высокоумие, малодушие и всякое зло». Высокоумие сопровождается смущением. Действие Святого Духа приносит в душу и тело мир, отсутствие страха и смятения, действие же диавола — страх и смятение. В-третьих, душа не тотчас принимает диавольский свет, но сперва колеблется. В то время как созерцание Нетварного света почти с самого начала вызывает чувство уверенности и согласия... Нетварный свет приходит в тот момент, когда не ждешь его, и не сомневаешься в Его истинности. В-четвертых, есть различие в цвете. Во время Преображения Христа на горе Фавор ученики увидели, что «лицо Его просияло, как солнце, и одежды Его стали белыми, как свет» (Мф. 17, 2). Напротив, цвет сатанинского света — красноватый, по свидетельству многих святых, подтверждавших это различие. В-пятых, существует различие и по образу явления. Созерцавшие Нетварный свет «видели не образ, или вид, или очертание, но свет безобразный», — как свидетельствует о том преподобный Симеон Новый Богослов)» [10, 143-144].
Старец Паисий сказал: «Пусть на покаянии зиждется всякое духовное здание. У Бога будем просить только покаяния и ничего более. Не нужно просить нетварного света, чудес, пророчества и других даров — только покаяния. Покаяние приносит смирение, а смирение принесет благодать Божию, потому что к смиренным обязательно приходит благодать Божия» [7, 14].
Преподобный Ефрем Сирин приводит слова Спасителя: «И егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого, да и Отец ваш, Иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша» (Марк. 11, 25). Смотрите, возлюбленные, чтобы не вотще трудиться нам, молясь, если будем иметь на кого вражду. Господь говорит еще: «Аще принесеши дар твой ко алтарю, и ту помянеши, яко имать некто на тя, остави дар твой пред алтарем, и, шед, прежде смирися с братом твоим, и тогда, пришед, принеси дар твой» (Мф. 5, 23-24)... Тогда с дерзновением молись Господу, говоря: «Оставь мне, Владыко, долги мои, как и я оставляю брату моему, исполнив заповедь Твою. Хотя и немощен я, однако ж оставил». И Человеколюбец скажет в ответ: «Если ты оставил, оставляю и Я, если ты простил, прощаю и Я твои долги, потому что имею власть отпускать на земле грехи». «Отпустите и отпустится вам». Видите несравненное Божие человеколюбие?.. Слышали вы краткий способ ко спасению душ ваших» [18, 13-14].
Преподобный Серафим Саровский об этом говорит: «Устрой мир душевный, чтобы никого не огорчать и ни на кого не огорчаться, тогда Бог даст слезы раскаяния... Господь терпит; Бог знает, может быть, и еще протерпит восьмую тысячу. Ты так делай: еще Бог прощает, и ты прощай. Сохрани мир душевный... Исаак, Аврамов сын, не злобился, когда у него колодцы засыпали, и отходил, а потом его же стали просить к себе» [19, 266].
«Пренебрежем, наконец, братия, временное и позаботимся о вечных... Вот продающие елей для светильников — вдовы, сироты, немощные, увечные, хромые, слепые... Их преклоним на свою сторону, они примирят с нами Судию. От приходящих к нам не будем отвращаться, но станем встречать их весело, а которые не имеют сил прийти, к тем будем сами посылать: это важнее первого... Каждый да приложит старания предвосхитить себе бедного, прежде всех желающих то сделать, потому что вместе с бедным входит в дом Христос, нас ради обнищавший... Кто в дом к себе вводит бедного, тот вводит и Христа, сказавшего: «Блажени милостивые» (Мф. 5, 7).
«Милуяй нищего, взаим даем Богови» (Притч. 19,17)» [18,14—15],— так учит святой Ефрем.
Только тот может назвать Отцом Бога нашего, кто по благодати познал Его как Отца, и тот зовется сыном, кто вкуешь Отеческой любви. И тот воздает «Твоя от Твоих», кто увидел, что сам он наг, познав и собственную немощь и, равным образом, познав своего Благодетеля, Который облек его в дорогую одежду и назвал отныне сыном Своим по благодати... И это первое подаяние и действие Божественного дарования. Вознесемся ко ангелам, приблизившись к ним как к старшим братьям, чтобы они удостоили нас знания о втором даянии и Божественном действии сладчайшего и щедрого Отца... Спасителем нашим дарованный таинственный свет, сообразно желанию и воле Святого Подателя, переходит от одного ангельского чина к другому, вызывая удивление всех небесных сил, и они, принимая его, передают человеку, способному его вместить. Он же, просветившись Божественным осиянием, тотчас поднимается ввысь и вместе с ними возвращает полученное Источнику, Началу и Первопричине дарований! Начальник же света, приняв принесенный Ему посильный дар как свидетельство истинного познания и смирения, богато вознаграждает приходящего.
И эти надмирные движения, это восприятие Божественных озарений от вышнего чиноначалия продолжаются непрерывно, пока не достигнет человек духовного совершенства...
Третье же подаяние Божественных дарований совершается соответственно духовному состоянию принимающего их... Здесь человек, насколько это для него можно, получает оное Божественное озарение прямо от Господа. Достигнув этого, мы удостаиваемся совершенства дарований и совершенного сыноположения, становясь богами по благодати, братиями Христа, Спасителя нашего, и чадами Благословенной Матери нашей Богородицы. По причине дара и благодати Святого Духа и Божественного причащения святого тела и крови Господа нашего мы становимся истинными наследниками вышнего и небесного наследия! О великое поистине таинство, неведомое тем, кто печется о вещественном! Все это Божественное движение совершается вечно и постоянно приносит «Твоя от Твоих» своему Создателю. Господь же, Чье богатство превыше всяческой меры, благодарно принимает благодарение и вновь щедро вознаграждает теми же дарами! Только человек, достигший этого знания, ясно видит, чего лишился Адам из-за своего тяжкого преступления и чего до сих пор лишен весь род человеческий...
Если монах не удостоился сего чувства, то совершенно не понимает цели, ради которой пришел сюда, покинув мир и все, что в нем... Ибо это поистине начало для монашествующего, это та ступень, где он, оставив страсти, встретился с Богом и, познанный Им, прилепился к любви Его, доселе неведомой ему, чтобы повторить слова Иова: «Я слышал о Тебе прежде слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я укорил себя и истаял и мню себя землей и пеплом» (Иов 42, 5-6)» [1, 284-287].
«Вот как описывает это созерцание Макарий Хрисокефалос «Что прекраснее общения со Христом? Что вожделеннее Божественной Его славы? Нет ничего более сладкого, чем тот свет, которым просвещается все светлое чиноначалие ангелов и людей. Нет ничего желаннее той жизни, в которой все живут, и движутся, и существуют. Нет ничего приятнее вечно живущей красоты» [10, 126].
* Имеются в виду мир ангелов, видимый мир и человек.
1. Иосиф, монах. Старец Иосиф Исихаст. Свято-Троицкая Сергиева лавра; Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 2000. Пер. с греч.
2. Петр (Пиголь), игумен. Преподобный Григорий Синаит и его духовные преемники. М., 1999.3. Тацис Дионисий, священник. Изречения подвижников Греции / Ефрем, старец. Три слова о послушании / Савва Сербский, святитель. Хиландарский устав. М., 2001. Пер. с новогреч.
4. Паисий Святогорец, схимонах. Письма. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2001.
5. Григорий Синаит, преподобный. Творения. М.: Новоспасский монастырь, 1999.
6. Великая стража: Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария / Автор-составитель иеромонах Иоаким (Сабельников). М., 2001. Кн. 1: Иеросхимонах Иероним, старец-духовник Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря.
7. Тацис Дионисий, священник. Изречения подвижников Греции / Ефрем, старец. Три слова о послушании / Савва Сербский, святитель. Хиландарский устав. М., 2001. Пер. с новогреч.
8. Паисий Святогорец, схимонах. Возвращение к Богу от земли на небо. М.: Изд-во им. свт. Игнатия Ставропольского, 1997. Пер. с греч.
9. Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1992. Т. 1,2,5.
10. Иерофей (Влахос), митрополит. Одна ночь в пустыне Святой Горы: Беседа с пустынником об Иисусовой молитве. 2-е изд. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1997. Пер. с греч.
11. Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.2, 3.
12. Умное делание: О молитве Иисусовой / Сост. игумен Харитон. Свято-Троице-Сергиева лавра, 1992.
10. 13. Игнатий Кавказский (Брянчанинов), святитель. Полное собрание творений. М., Паломник, 2001. Т.1, 2.
14. Григорий Палама, святитель. Беседы (Омилии). М.: Паломник, 1993. Ч. 3. Пер. с греч.
15. Софроний (Сахаров), архимандрит. Старец Силуан. М.: Сретенский монастырь, 2001.
16. Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве: Сб. ст. СПб., 1994.
17. Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога, как Он есть. Эссекс: Ставропигиальный монастырь св. Иоанна Крестителя, 1985.
18. Ефрем Сирин, святой. Творения. М.: Изд. Отдел Московского Патриархата, 1994.
19. Преподобный Серафим Саровский в воспоминаниях современников. М.: Сретенский монастырь, Новая книга, Ковчег. М., 1998.