Из книги воспоминаний архимандрита Рафаила (Карелина) «На пути из времени в вечность»
Иеромонах сказал схимнику-пустынножителю: «После пострига я постоянно занимался Иисусовой молитвой; впрочем, будучи еще мирским юношей, я по временам творил ее, поэтому имел уже некоторый навык. Первое время молитва шла хорошо...
А затем, по непонятным мне причинам, начала постепенно остывать, как угли погасшего костра, и оскудевать, как вода в засыпанном камнями источнике. Я сопротивлялся и старался удержать ее, но все было напрасно. Тогда я взял себе за правило: читать книги святых отцов об Иисусовой молитве. После чтения молитва снова оживала, но ненадолго. Мое внимание рассеивалось, и у меня возникало такое чувство, что сама молитва хочет покинуть меня, как птица — улететь из открытой клетки. Сначала я пытался заполнить Иисусовой молитвой все свободное от службы время, но затем стал забывать о ней и творил ее только по временам, точно пловец, который то ныряет в воду, то показывается на поверхности. Эти периоды оставления молитвы все более увеличивались, и иногда у меня было такое состояние, что мне казалось, будто я вообще никогда даже не слышал и не читал об Иисусовой молитве. Душа моя стала чуждаться молитвы и как бы дичать. Я не понимаю, что со мной происходит. Вместо того, чтобы приобретать, я теряю то, что как будто бы имел; в чем причина этого?».
Еккл. 3, 1.
Ср.: Ин. 14, 15, 21, 23.
Достопамятные сказания. Об авве Антонии, 9. С. 421.
См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Степень 8. О безгневии и кротости, 18. С. 187.
Быт. 5, 22, 24.
Ср.: Пс. 100, 5.
Ин. 15, 5.
Мф. 5, 3.
Мф. 5, 4.
Мф. 5, 5.
Мф. 5, 6.
Мф. 5, 7.
Мф. 5, 8.
Мф. 5, 9.
См.: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря Нижегородской губ. Ардатовского уезда, с жизнеописанием основателей ее: преподобного Серафима и схимонахини Александры, урожд. А. С. Мельгуновой: В 2 ч. / Сост. архимандрит Серафим (Чичагов). СПб., 1903. С. 360.
Мф. 5, 10.
Ср.: Мф. 5, 11.
Схимник отвечал: «Святые отцы учат, что молитва неотделима от жизни человека, а твоя жизнь не соответствует такой духовной мере, как пребывание в непрестанной молитве. Первое время благодать молилась за тебя, и ты подумал, что сам уже приобрел молитву. Не ты первый задаешь такой вопрос. Даже некоторые из монахов, живущих в пустыне, говорили мне: “Что случилось? Мы в миру имели молитву, а в безмолвии потеряли ее”. Значит, они не смирили свой дух и начали крыть крышу, не достроив стены. Святитель Григорий Богослов пишет, что начертать письмена на камне трудно, а на алмазе — невозможно. Видишь, чем материал тверже, тем труднее изобразить на нем что-либо. От гордости и страстей сердце становится твердым и не воспринимает в себя имя Иисуса Христа, Который есть Любовь и Смирение. Птицы имеют два крыла; у души одно крыло — молитва, а другое — жизнь по Богу. У тебя образовался разрыв между молитвой и заповедями Евангелия. Начни исполнять их, и твоя душа получит второе крыло».
Иеромонах спросил: «Какие терния заглушают цветы молитвы?». Схимник ответил: «Первый враг молитвы, как я уже сказал,— гордость. Душа гордого не может молиться, так как втайне она считает, что ни в чем не нуждается, и потому, произнося слова молитвы, на самом деле не молится, то есть искренне не просит у Бога ни прощения, ни помощи. Она думает, что ей достаточно своих собственных сил. Сердце гордого отталкивает от себя молитву, подобно тому как вода выталкивает дерево, погруженное в нее. Когда такой человек кончает молиться, то в сердце от молитвы не остается и следа».
Иеромонах спросил: «Что нужно для молитвы?». Схимник ответил: «Смирение. Иисусова молитва — это покаянный плач, а для покаяния нужно ви€дение своих грехов; смиренное сердце становится прозрачным и мягким, как горячий воск. Только оно сможет воспринять и удержать благодать».
«А как приобрести смирение?» — спросил иеромонах. Схимник ответил: «Приобрести смирение так, как покупают вещь — книгу или одежду,— невозможно. Его нужно приобретать всю жизнь в постоянной борьбе с собой. Лучший и самый скорый способ — это жить в послушании и замкнуть свои уста, словно замок на ключ. Как скупец считает каждую монету, прежде чем отдать ее, так ты будь скуп на слова; старайся отдаляться от дерзких и надменных — их болезнь заразна, а общайся с тем, в ком ты чувствуешь благодать смирения как духовное благоухание».
Иеромонах спросил: «Что значат слова Екклезиаста: Всему свое время[1]? Можно ли эти слова приложить к молитве?». Старец сказал: «Если человек заранее не уврачует свою душу милостью к людям, то не сможет стяжать непрестанную молитву ни в монастыре, ни в пустыне. Некоторые пытались насильно соединить не очищенный от внешних впечатлений ум со страстным сердцем и после молитвы ощущали раздражение и беспричинный гнев, словно они растревожили незажившие раны. Они только раздразнили диавола, как ребенок, который, не умея обращаться с оружием, вызывает на бой воина».
Иеромонах сказал: «В “Добротолюбии” святые отцы заповедуют отдаляться от мира и избегать людей, чтобы творить молитву». Старец ответил: «“Добротолюбие” написано главным образом для преуспевших монахов, а мы по сравнению с ними не стоим даже на первой ступени послушничества. Их духовный путь начинался в миру, продолжался в монастыре, заканчивался в пустыне. Многие люди оправдывают себя мнимым подвижничеством; под видом молитвы они скрывают свое безразличие и немилосердие к братиям. Они прячутся от людей не ради Бога, а чтобы не беспокоить себя. Такие люди до старости похожи на незрелые плоды, которые висят до зимы на оголившихся ветвях. Они великого не приобрели и малое потеряли. Служение братиям — необходимый период в духовной жизни. Камень шлифуют о камень, чтобы он стал гладким. Без служения братиям нельзя победить гнев, стяжать терпение и начатки любви. Кто из новоначальных не идет трудиться с братией, оправдываясь молитвой, или закрывает двери перед людьми, как безмолвник, тот получит мзду не подвижника, а ленивца».
Иеромонах спросил: «Значит, безмолвие опасно для молитвы?». Схимонах ответил: «Старцы учили приближаться к безмолвию постепенно; надо сначала научиться жить с людьми, чтобы потом в одиночку бороться с бесами. На крутую гору идут медленно, проверяя каждый шаг, чтобы не сорваться вниз. Кто уносит неисцеленные страсти в пустыню, тот уносит с собой за пазухой змей. Кто хочет без борьбы добиться непрестанной молитвы, того эти змеи покусают. Непосильная тяжесть надрывает тело, а такой человек от безмолвия может повредиться умом».
Иеромонах сказал: «Объясни мне это подробнее. Я сам не раз чувствовал после усердной Иисусовой молитвы вместо покоя раздражительность и гнев». Схимник отвечал: «Возьмем в пример музыкальный инструмент: если струна не натянута, она не издает никакого звука, а если перетянута, то звук от нее глухой и как бы надтреснутый. Такая струна рвется от сильного удара, а иногда даже от неосторожного рывка. Нервы внутренне раздвоенного человека, который хочет совместить безмолвие со светским образом жизни, натянуты, как струна. Каждое прикосновение отдается болью, каждое неосторожное слово может вызвать вспышку негодования, которую он не в силах удержать. Теперь чаще всего, образно говоря, главный нерв души протянут у такого человека между крестом и телевизором, поэтому он всегда воспален и напряжен. Некоторые неискусные наставники отвечали людям, которые обращались за советом, что они неправильно творят Иисусову молитву (впрочем, не объясняя, что это значит, так как сами не понимали, в чем дело), и советовали заменять ее другими молитвами. Но я считаю, что надо изменить не молитву, а жизнь и что причина такого болезненного состояния, иногда похожего на истерику, иногда — на депрессию, заключается в невозможности «совместить» Иисусову молитву со страстями, которые постоянно питает сам человек, не понимая или не желая это понять. Страсти кажутся ему естественными чувствами, а зрелища и книги, пропитанные ядом блуда,— невинными удовольствиями, без которых современный человек не может обойтись».
Иеромонах сказал: «Я служу на приходе и считаю, что Литургия — это самая большая милость людям и поэтому — высшее исполнение заповедей. Некоторые богословы пишут, что Литургия освящает не только землю, но и весь космос. Разве этого недостаточно для меня?». Старец отвечал: «Это милость Божия, а не твоя добродетель; я спрашиваю тебя: имеешь ли ты в сердце сострадание к людям, полагаешься ли на волю Божию в своей жизни, даешь ли милостыню бедным, или ты утвердился и успокоился в мысли, что достаточно совершать службу в церкви и она заменит собой все евангельские заповеди? Приняв в свое сердце демонов лености и сребролюбия, ты потерял любовь к людям и потому потерял любовь к Богу. Иисусова молитва не находит места в твоей душе и покидает ее, как гость чужой дом, где его не приняли».
Иеромонах спросил: «Какая страсть после гордости наиболее пагубна для Иисусовой молитвы?». Старец отвечал: «У каждого из нас своя болезнь; это та страсть, которая тайно пленила сердце, с которой воля не хочет бороться, а ум оправдывает ее. Любимая нами страсть — самая большая опасность, это петелька в сети птицелова, за которую птица зацепилась коготком и уже бессильна скрыться от врага. Она завязла в сети, как в болоте. Святые говорят, что у змеи уязвимое место — это голова: если разобьешь ее, то убьешь змею; так у каждого человека есть главная страсть, как бы голова всех грехов. От этой страсти, если ее не искоренять, постепенно мертвеет сердце, и молитва высыхает, как ручеек в знойное лето. Со стороны легче увидеть и определить эту страсть; самому человеку это сделать трудно».
Иеромонах сказал: «Отцы последних времен советуют современным монахам больше руководствоваться книгами; как ты смотришь на это?». Схимонах ответил: «Древние праведники книг не имели, но пребывали в непрестанной молитве, потому что стяжали чистоту сердца. Ее не заменят никакие книги. Благодать, как голубица, летает над морем человеческого греха и вглядывается: не остался ли где островок или утес, чтобы опуститься на него и свить себе гнездо. Благодать сама ищет чистые сердца, чтобы обитать в них».
Иеромонах сказал: «Отче, твое обличение — бальзам для моих ран; ты прав, сердце мое окаменело от грехов и стало жестким к людям. Я не смилостивился над братом, не подал нищему, не разделил трапезу с голодным; я думал, мне достаточно одной молитвы,— и потерял ее. Страсти мои становятся все бесстыднее и безобразнее. Демон обманул меня; но скажи мне, как начать свое исправление?». Старец ответил: «Чтобы приблизить молитву к жизни, старайся делать людям то, что испрашиваешь у Бога для себя. Говоришь “прости”, и сам прощай; говоришь “помилуй”, и сам будь милостив. Иисусова молитва — это Евангелие, сжатое до восьми слов. Если хочешь стяжать ее, то старайся исполнить все, что написано в Евангелии. Господь сказал:Кто любит Меня, тот заповеди Мои исполнит[2]. Иисусова молитва — это любовь Божия, проявляемая через заповеди. Выучи их наизусть, повторяй их как молитву; без них всякое преуспеяние ложно и нетвердо».
Иеромонах спросил: «Отче, ты справедливо говоришь о борьбе со страстями и эгоизмом. А разве Иисусова молитва не убийца страстей? Ведь все святые отцы говорят о том, что без внутреннего трезвения невозможно очистить сердце». Старец ответил: «Я говорю о таком состоянии, когда человек молится, не желая изменить свою жизнь, бороться с греховными привычками и пристрастиями, а думает через молитву примирить непримиримое, найти путь между храмом и блудилищем. Для спасения нужен и внешний, и внутренний подвиг. Внутренний — это молитва, а внешний — добрые дела. Некоторые люди читали в книгах об Иисусовой молитве, но забыли о том, что святые писали свои наставления монахам, которые проводили преимущественно пустыннический или скитский образ жизни. Мы находимся в других условиях, поэтому должны проявлять больше осторожности. Вся наша жизнь должна стать деятельным стяжанием благодати. Преподобный Антоний Великий сказал: “От ближнего зависит наша жизнь и смерть”[3]. Святые отцы учили также, что к созерцанию приходят через деяние; от внешнего идут к внутреннему, от более легкого — к более трудному. Попытка преждевременно соединить многозаботливый и омраченный ложью мира ум со страстным сердцем приводит человека к надрыву, и он, продолжая заниматься молитвой, чувствует гнев не только против окружающих людей, но также вспоминает прошлые обиды и мысленно воюет со своими врагами, как бы извлекая их из глубин памяти. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что он видел затворников, которые бегали в своей келии, как разъяренные куропатки[4]. Без покаяния и надежды человек не сможет читать молитву внимательно, переживая ее сердцем; она станет непонятной для него и эмоционально чуждой ему. Он будет произносить молитву не как обращение к живому Богу, а как заученные звуки».
Иеромонах спросил: «Что же мне делать? Идти снова в мир, чтобы творить добрые дела и укрощать страсти среди людей?». Схимонах ответил: «Мы с тобой и так находимся среди народа, и поэтому возможность исполнять заповеди всегда с нами. Надо только по-другому посмотреть на человека, помня, что в мире случайностей нет и именно этого человека посылает к нам Господь для нашего испытания, исправления и спасения».
Иеромонах спросил: «Как понять это?». Схимонах ответил: «Положи в основу общения с людьми две заповеди: милосердие и смирение. Смири перед человеком свой гордый дух, считай себя ниже его, подумай, чему ты можешь поучиться у него; желай оказать ему помощь и услугу, по крайней мере, скажи ему доброе слово и в сердце помолись о нем. Есть еще один вид духовной милости — это простить своего обидчика. Не надо идти в мир и пускаться в путешествие — оставаясь на месте, соблюдай заповеди по отношению к тем, кто около тебя. Нищий Лазарь всегда лежит у ворот, а ты не хочешь видеть его. Беда в том, что твоя душа не болеет за других, не сопереживает их страданиям, втайне ты даже радуешься неудачам и бедствиям людей и, не понимая своего состояния, хочешь мысленно взойти на Голгофу и облобызать Крест, на котором был распят Христос. Поэтому, как дерзкий и недостойный, ты бываешь отвергнут. Иисусова молитва — это любовь Божия, и она должна быть основана на любви к человеку. Ты можешь проверить это на маленьком опыте. Когда, идя в храм и встречаясь с нищим у дверей, ты подашь ему милостыню с приветливым лицом и скажешь в сердце своем: “Это придверник, который может открыть и закрыть для меня двери небесного Храма”, то почувствуешь, что молитва твоя идет легче и свободнее, а если ты обойдешь его и отвернешься в сторону или упрекнешь в душе за то, что он просит подаяния, то молитва твоя будет звучать глуше, как будто сердце твое стало узким и маленьким и молитва не умещается в нем. Старцы учили, что только через послушание и труды можно постепенно переходить к уединению и безмолвию, а ты, служа на приходе, совершая Литургию, в остальном жил по своим страстям, полагался на собственный разум, уловлялся привязанностью или недоброжелательством к людям, наслаждался тщеславием и так далее, поэтому Иисусова молитва оставила тебя так же, как улетает от дыма голубь».
Иеромонах сказал: «В наше время трудно найти старца; куда мне идти и что мне делать?». Схимонах ответил: «Надо молиться, чтобы Господь указал на старца; а чтобы молиться, надо хотеть. Но предположим, в чем я сомневаюсь, что ты не мог найти духовного отца: тогда обратись к собрату более опытному, чем ты, чтобы он прежде всего помог тебе определить, какая у тебя главная страсть, и начни бороться с ней, а вместе с этой страстью отступят и другие. Получится подобное тому, что происходит с молитвой, когда ты даешь милостыню, только в большей степени. Сердце, омертвевшее в страстях, начнет оживать, как замерзший птенчик, которого принесли со двора в теплую комнату».
Иеромонах сказал: «Когда я чувствую свою греховность и ощущаю опасность, словно окружен со всех сторон стаей волков, то молитва становится живее и глубже, а когда превозношусь сердцем, то молитва кажется мне голосом, слышащимся издалека или как бы через стену». Схимонах сказал: «Человеческую душу нельзя обмануть; когда человек считает себя грешным и кается, то внутренний голос говорит ему: “Не отчаивайся и не бойся, у тебя есть Спаситель, Который пришел на землю, чтобы спасти тебя”. А когда человек превозносится в сердце, тот же голос говорит: “Грехи твои остаются при тебе неисцеленными”. Когда Ангел-хранитель отходит от человека, то в его душе появляется или глухая тревога, или тяжелое бесчувствие, но мира нет. Чем больше человек оправдывает себя и обвиняет других, тем больше нарушается его душевный мир. Поэтому мы опытно знаем, что в покаянном плаче скрыта радость, а в беззаботном смехе — горечь».
Иеромонах спросил: «Я не понял, нужно ли мне читать книги об Иисусовой молитве или только молиться, и сама молитва всему научит? Ты сказал, что древние праведники не читали книг, но всегда были с Богом». Старец ответил: «Они были просты и чисты сердцем, как дети; их учила благодать, а также знания о молитве они получали от устного предания, которое существовало со времен Адама. Ты помнишь, в Библии сказано о Енохе:Он ходил перед Богом[5], то есть имел постоянную память о Боге, чувствовал Его присутствие, знал, что все его дела, слова и тайные помыслы сердца открыты пред всевидящим оком, и потому страшился хотя бы на мгновение нарушить волю Божию. Люди давно потеряли эту простоту и поэтому нуждаются в книгах, как больной в лекарствах. Для тебя книга — это костыль, на который ты опираешься и хотя хромаешь, но все-таки идешь, а без книг ты упал бы, споткнувшись о первый камень, и не знал бы, как встать. Чем сложнее человек, тем больше он нуждается во внешней помощи. Но должен тебя предупредить, что некоторые люди читают духовные книги страстно; они восхищаются ими, как в миру восхищались романами; проливают слезы и не могут выйти из круга мечтательности и воображения, тогда как книги отцов должны вести к упрощению и трезвости души. Не делай из них развлечение, не читай их эмоционально, а смотри как на карту дорог, по которым ты должен идти. Но все-таки не ограничивайся одними книгами, а открывай свое духовное состояние старцу или духовным братиям, имеющим молитвенный опыт».
Иеромонах спросил: «Что особенно пагубно для Иисусовой молитвы?». Старец ответил: «Первого врага я назвал — это гордость. У гордого в сердце написано его собственное имя, и он не хочет менять его на имя Божие. Второй враг — блуд. Молитва — это соединение души с Богом, а душа блудника — в блудилище. Если даже он покается, то ему сразу же приступать к Иисусовой молитве опасно, как опасно после запоя идти по стропилам строящегося дома. Старцы советуют на некоторое время заменить ее чтением Псалтири, Покаянного канона и мытаревой молитвы. Блуднику, как и одержимому, трудно стоять в храме, он хочет выбежать оттуда. Если человек, пребывая в нечистоте и смраде этого греха, захочет заниматься внутренней Иисусовой молитвой, то разрыв между святостью имени Божия и его состоянием будет настолько велик, что он может впасть в безумие и неистовство. Однако есть еще обширная область мысленного блуда — это мирская литература, пропитанная страстями и тонким запахом тления. Читать мирскую литературу — значит сопереживать чужим страстям. В душе при этом, как на экране, должны изобразиться состояния убийц, блудников, влюбленных, игроков и так далее. Читая мирскую литературу, человек как бы расчесывает свою старую рану, и она не может зажить. Еще более пагубное влияние оказывает телевизор. Это спрут, который охватывает своими щупальцами душу человека и пьет из нее кровь. Это блудилище, которое человек открыл в своем собственном доме. Это гипноз, во время которого диавол влагает в подсознание человека свою программу. Если раньше ходили в театр несколько раз в год, то теперь телевизор смотрят по нескольку часов в день. Монах, имеющий в своей келии телевизор, становится предателем своих обетов и самой сути монашеской жизни как отречения от мира. Когда в доме прорвалась канализационная труба и грязная жижа течет по полу, только безумный станет приглашать в свой дом дорогого гостя, как бы не замечая этого и не перекрывая трубу. Гость оскорбился бы таким приглашением, а здесь человек зовет Господа в свою душу, не переставая осквернять ее картинами греха».
Иеромонах сказал: «Теперь даже в домах священников и в монастырях стоят телевизоры самых новых марок, и люди, видящие блуд во всех его проявлениях и тем самым впитывающие его в свою душу, или не осознают этого, как пьяные, которые не чувствуют боли, или лгут, говоря, что их интересуют только фильмы о животных, последние новости, путешествия, а на остальное они если и смотрят, то бесстрастно». Старец ответил: «Если бы они были бесстрастны, то не смотрели бы телевизор. В древние времена существовала секта адамитов, члены которой собирались на молитву нагими и говорили, что они не испытывают похоти, а наоборот, закаляют свою волю и достигают бесстрастия. Телезрители — точно современные адамиты. Один священник исповедовался у меня и говорил, что и бросив смотреть телевизор, он долгое время не мог отделаться от воспоминания об одной картине, которая преследовала его даже в храме».
Иеромонах сказал: «Да, отче, невозможно совместить продолжающийся блуд и благодать в одном сердце. А теперь скажи, каковы более тонкие и скрытые враги молитвы?». Схимонах ответил: «Шутки и смех; они в миру не считаются грехом, а наоборот — признаком хорошего настроения и добродушного нрава. А ведь человек — образ и подобие Божие, и из него делают посмешище. Недаром диавола называли шутом. Смех уничтожает благоговение. Душа становится грубой и дерзкой. Часто с шуток начинается вольность в обращении, а затем — падение. Шутки отгоняют от человека скромность и стыд. Я не встречал ни одного делателя Иисусовой молитвы, который хохотал бы и говорил забавные вещи. У этих подвижников глаза были полны слез. Я видел монаха, который, увлекшись шутками, произнес кощунство неожиданно для самого себя. Человек — это высшее создание. Он является как бы тенью Бога на земле; подумай, над кем ты смеешься, подражая демону».
Иеромонах спросил: «Я читал, что великий старец Амвросий Оптинский нередко облекал поучения и предсказания в форму шуток, но, несмотря на это, он имел непрестанную молитву». Схимонах ответил: «Старец Амвросий, как и его учитель иеросхимонах Лев, старались скрывать от мира свою прозорливость и святость, прибегая к языку юродивых. Это легкое юродство служило для них защитой от превозношения, но они сами никогда не смеялись над шутками, а говорили их как притчи, которые надо было разгадать. Целыми днями они были окружены народом, можно сказать, слава, как тень, постоянно следовала за ними, а они бежали от нее, как от огня. Но нам такое юродство не нужно, ведь нас с тобой никто не хвалит и не прославляет».
Иеромонах ответил: «Да, отче, я каюсь в том, что шучу и смеюсь, забывая о молитве, хотя после этого чувствую пустоту и потерю. К шуткам влечет какая-то мутная сладость, вроде щекотания, возникающая в области чрева, которая похожа на блудную страсть. Но скажи, какие еще препятствия в Иисусовой молитве?». Схимонах ответил: «Многословие и многослышание. Все делатели Иисусовой молитвы старались уклоняться от продолжительных бесед, они говорили кратко и по делу и спешили окончить разговор так, как будто опаздывали на отчаливающий корабль. Многословие — сестра клеветы и осуждения и одновременно — мать и дочь любопытства. Многословие рассеивает молитву, как свинья ломает цветы в саду, и наполняет душу помыслами, как тучами мух. После долгих разговоров человек чувствует потерю благодати, которую украли духовные воры. Святые отцы говорили: “Через раскрытые уста уходит сердечная теплота”, как жар от печи — через разбитые окна дома».
Иеромонах сказал: «Я вынужден на приходе выслушивать многих людей. Иногда исповедь длится часами. Кроме того, ко мне подходят за разрешением разных житейских вопросов. Я сам чувствую, что утопаю, как в бурной реке, в потоках слов, большей частью — пустых и ненужных. Что мне делать, я не знаю. Как вырваться из этого плена? Когда я прерываю людей, то они обижаются и уходят огорченными». Схимонах сказал: «Прости меня, брат, но я думаю, что ты, сам того не зная, подаешь повод к многословию, так как сам интересуешься новостями и мирскими событиями, а “рыбак рыбака видит издалека”. Ты уверен, что терпишь людей ради любви, но на самом деле там нет любви, а скорее — боязнь, что на тебя обидятся и о тебе подумают плохо. Это вид тонкого тщеславия. Вместо того чтобы учить людей, как надо исповедоваться и говорить с духовником, ты удовлетворяешь свои и чужие страсти. Святой Иоанн Златоуст пишет, что огорчить человека для его спасения не грех. Пусть он даже вначале обидится, но потом, размыслив, будет благодарен тебе за урок, который, может быть, сохранит на всю жизнь. Не бойся и не стесняйся прервать человека, который пустословит и бессовестно ворует чужое время, а особенно того, кто осуждает людей за глаза, как будто мажет их дегтем; это диавольское помазание зловонием языка. Пророк Давид говорит в псалме:Тайно клевещущего на ближнего своего изгонях[6]. Сам учись и других учи говорить кратко. Не проявляй интереса к мирским делам, это почувствует душа твоего собеседника».
Иеромонах сказал: «Да, отче, я сам нередко продлеваю ненужную беседу, как чревоугодник трапезу, и забываю о главном — направить ум человека к Богу. Наоборот, я хожу вместе с ним по грязи земных дорог, рассматриваю, что продается на рынках, и сужу о том, что происходит в домах у моих знакомых. Но помолись, чтоб я имел твердость пресекать ненужные разговоры, как вервь, которую плетет демон, чтобы связать мою душу. Теперь я хочу задать тебе вопрос. Если я чувствую, что во мне действуют неискорененные страсти, то что мне делать с Иисусовой молитвой — ведь она находится в противоречии с моей жизнью?». Старец ответил: «Во грехе мы родились, во грехе мы умрем, но я говорю о другом — об отношении ко греху. Видно, ты не вполне понял меня. Если ты стараешься бороться с грехом — падаешь и вновь встаешь, то это еще не погибельное состояние — тогда дерзай творить молитву, как утопающий хватается за спасательный круг. Но если же ты внутренне примирился с грехом как с неизбежностью, не хочешь сопротивляться ему и, что еще хуже,— оправдываешь себя, будучи прикованным страстями к земле, и в то же время хочешь взойти на степень непрестанной молитвы, то в таком состоянии ты похож на человека, который, не вымывши рук, насильно хватает святыню: тогда происходит явный разлад между духом и душой, молитвой и состоянием сердца, тогда молитва или гаснет сама собой, как пустая лампада, или, что еще опаснее, разгорается страстным, нечистым, как бы коптящим пламенем: появляется мечтательность, разгоряченность, мутная сладость от разжжения плоти, которую грешник принимает за духовные утешения, и другие болезненные состояния, которые оканчиваются скрытой одержимостью, называемой прелестью. Признаки неправильной молитвы: гордость, раздутое самолюбие и мысли о своей святости. По мере очищения от страстей постепенно надо переходить от внешней молитвы, совершаемой устно или молча, по четкам, к внутренней молитве, когда сердце сочетается со словами молитвы и переживает их. По мере приобретения смирения можно переходить к безмолвию, так как в безмолвии молитвеннику придется бороться с гордым демоном, который входит в гордую душу, как хозяин в свой дом».
Иеромонах спросил: «А как человеку узнать меру своего смирения, ведь считать себя смиренным — это тоже гордость?». Старец ответил: «Признаки смирения вначале — неосуждение и молитва за обидящих, середина — твердость в послушании, жажда оскорблений как очистительного пития и любовь к своим врагам, а конца смирения не существует, так как оно — подражание распятому за нас Христу. Сердце смиренного само открывается для Иисусовой молитвы и притягивает к себе ум; тогда три становятся единым. Иисусова молитва подобна алтарю храма, а смирение — его стенам: без стен алтарь разрушится, а не будет алтаря — храм останется пустым».
Иеромонах спросил: «Какие искушения бывают в Иисусовой молитве у новоначальных, а какие у людей, имеющих опыт в молитве?». Схимник отвечал: «Новоначальные обычно совершают ошибки, впадая в две крайности. Первая — это леность и нерадение; с молитвой происходит то же, что и со светильником: без елея она угасает. Вторая крайность более опасна — это разгоряченное воображение, которое рисует картину собственных подвигов. Человеку кажется, что скоро он начнет исцелять больных, проявлять дары прозорливости, что через него обратятся к Богу тысячи людей, что после его смерти тело не истлеет, а станет нетленными мощами. Таким образом человек витает в бесовской высоте; обычно такой монах избегает послушания, скрывает свою жизнь от старцев и в глубине души презирает их, как невежд, и смотрит на них свысока. Такое состояние оканчивается или падением в плотские грехи, или душевным расстройством, а иногда явным помешательством. Поэтому святые отцы сказали: “Если молодой лезет на небо, то сдерни его за ногу вниз — это ему полезно”. Что касается искушения для продвинувшихся в духовной жизни, то здесь чаще всего действует скрытая духовная гордость. Человек считает, что он может добиться непрестанной молитвы и благодатного состояния своим трудом, а не милостью Божией. Господь сказал:Без Меня не можете творить ничего[7]. Поэтому благодать отступает от возгордившейся души, чтобы дать возможность человеку почувствовать свое бессилие. Человек внутренне падает, как бы катится с горы. Тепло молитвы покидает его сердце, опять он чувствует в себе темноту и сухость, он продолжает молиться, но молитва идет как повторение заученных слов, а то и даже звуков, так как сами слова не доходят до его сознания. Из молитвенника он превращается в «твердислова». Раньше его сердце было похоже на светлую комнатку, где было радостно пребывать его уму, а теперь оно похоже на заброшенный дом с пустыми окнами, в котором холод и мрак. Единственная возможность выйти из этого состояния — покаяться в своей гордости и самоуверенности и начать все заново, с послушания».
Иеромонах спросил: «Я читал, что богооставленность испытывали святые, неужели они возгордились?». Схимник отвечал: «Такое испытание было дано святым не потому, что они возгордились, а для того, чтобы они не возгордились. Но это все-таки разные состояния. Святые переживали ад в своем сердце, а здесь — потеря, мертвенность и чувство, что между тобой и Богом выросла стена, которую ты не можешь преодолеть. Такой человек похож на ветряную мельницу, которая машет крыльями, но стоит на одном месте».
Иеромонах сказал: «Да, отче, я забывал, что только благодать Божия может дать жизнь моему сердцу и соединить с ним ум, и стремился заменить это внешними знаниями о молитве, выучивая слова святых отцов наизусть, но не чувствуя их силы. Но скажи мне, как сохранить молитву в миру, будучи окруженным людьми?». Схимонах ответил: «Надо считать молитву главным делом жизни, остальное — второстепенным, как бы поделием. Некоторые люди защищали себя от мира, юродствуя в обращении с людьми. Это давало им внутреннюю независимость и возможность не попадать под иго своего собеседника. К юродивому приближаются осторожно, как к огню, который может внезапно обжечь. Другие брали за правило всегда говорить правду в глаза человеку, и люди, гордые сердцем, сами отходили от них, как падает тля с ветви, которую трясут. Если к тебе пришел человек за духовной помощью, не отталкивай его, но в то же время не давай права распоряжаться твоим временем и приносить в твою келию кучу мусора со всех дворов. Не чувствуй себя зависимым от человека, кем бы он ни был. Бог стоит над ним и над тобой. Проверяй, исполнил ли человек твои благословения: если нет, то не отвечай ему, пока он не выполнит то, что ты уже сказал. Если человек задает один и тот же вопрос, значит, он не относится со вниманием к тому, что ты сказал. Твоя беседа с людьми должна быть подобна школьному уроку. Урок имеет ограниченное время и тему, а затем ученика спрашивают, как он выучил урок; от долгого разговора твой собеседник забудет то, что ты ему сказал. Один епископ дал иеромонаху правило: когда к нему приходят для собеседования, зажигать маленькую 30-копеечную свечку и предупреждать посетителя: “Наш разговор продолжится, пока горит свеча; когда она догорит — время беседы закончится,— такое я получил благословение и не могу отменить его”. Когда свечка погаснет, то прерви разговор, хотя бы это было на полуслове. В следующий раз этот человек будет более собран и еще другим расскажет про твою свечку. Этот иеромонах не только зажигал свечу, но и давал посетителю держать ее в руке, как во время молитвы. Когда свеча догорала и начинала жечь руку, то человек сам тушил ее или, не выдержав боли, бросал на пол. Иеромонах говорил, что он благодарен епископу за такое правило».
Иеромонах спросил: «Я читал в некоторых книгах, что лучше творить Иисусову молитву, чем читать Псалтирь, акафисты и каноны. Как ты благословишь поступать мне?». Старец ответил: «Непрестанная Иисусова молитва — это правило для совершенных, а нам с тобой нужна разнообразная духовная пища, так как наш ум, будучи обременен внешними впечатлениями, не может заключать в себе постоянно восемь слов Иисусовой молитвы, он не выдержит такой непривычной для него тесноты».
Иеромонах спросил: «Что особенно полезно читать для поддержания Иисусовой молитвы?». Старец ответил: «Акафист Иисусу Сладчайшему, он похож на развернутую Иисусову молитву. Каждый его стих — это небесный цветок, который, расцветая, падает на землю. Молитва — это дыхание монаха. Раньше монахи, встречаясь друг с другом, вместо приветствия спрашивали: “Как идет молитва?”, а в некоторых монастырях монахи знаками напоминали друг другу о молитве. И ты спрашивай сам себя: “Душа моя, как идет молитва? Время проходит, спеши приобрести как нетленное сокровище имя Иисуса Христа”».
Иеромонах спросил: «Как мне утвердить в своем уме память о смерти?». Схимонах сказал: «Некоторые монахи имели в своей келии гроб, в который ложились спать, как в ложе; другие — череп и кости, а еще чаще — картину с изображением смерти, которая ожидает нас с серпом в руках. Посмотри на часы: движение стрелок подобно шагам к могиле. Везде в окружающей нас природе мы видим образы смерти. У древних монахов было правило: некоторое время после молитв посвящать размышлению о смерти. Если человек не будет постоянно помнить о смерти, он не сможет освободиться от обольщения этого мира. Посмотри на небо: каждый закат и наступающая ночь — это образ смерти. День и ночь подобны лезвиям ножниц, режущим нить нашей жизни».
Иеромонах спросил: «А как исполняли заповеди те люди, которые уходили в пустыню?». Схимник сказал: «Каждая заповедь содержит в себе три ступени добродетели: телесную, душевную и духовную. Они объемлют внешнюю и внутреннюю жизнь. Первая заповедь:блаженны нищие духом[8]... Это смирение сердца. Не смирив себя, человек не может бороться с демоном — духом гордыни. Вторая — блаженны плачущие[9]… Святые видели глубину падения человека и плакали о своих грехах. Третья — блаженны кроткие[10]… Пустынник должен быть кротким даже с дикими зверями и уметь изглаживать из памяти обиды прошлого, о которых напоминает ему демон. Если человек, не укротив гнева, захочет вести безмолвную жизнь, то в пустыне он может обезуметь и впасть в неистовство. Четвертая — блаженны алчущие и жаждущие правды[11]… Высшая правда — это Христос. Пятая заповедь: блаженны милостивые[12]… Молитва пустынника — это милость миру. Шестая заповедь: блаженны чистые сердцем[13]… Цель живущих в безмолвии — очистить сердце, чтобы свет Божества отразился в нем. Седьмая заповедь:блаженны миротворцы[14]… Это молитва примиряет людей с Богом. Серафим Саровский говорил: “Стяжи мир, и тысячи спасутся около тебя”[15]. Восьмая заповедь:блаженны изгнанные правды ради[16]… Праведная жизнь навлекает на человека особую ненависть демона; в миру диавол через людей мучает его, а в пустыне нападает сам. Блаженны, егда поносят вам[17]… В душах людей возникала непонятная для них самих злоба против тех, кто стремится жить по Богу. Часто святых людей их же собратия называли прельщенными и безумными. Только сатанинской ненавистью к подвижникам, чьей молитвой держится мир, можно объяснить разгром монастырей, сожжение храмов, пытки и казни ни в чем не повинных людей лишь за то, что они молятся Богу. Из этого заключи, какую силу имеет безмолвие и Иисусова молитва. Молитва пустынников – это свет миру, а мы, живущие с людьми, должны стяжать молитву через послушание и милосердие».
Иеромонах спросил: «Какие терния заглушают цветы молитвы?». Схимник ответил: «Первый враг молитвы, как я уже сказал,— гордость. Душа гордого не может молиться, так как втайне она считает, что ни в чем не нуждается, и потому, произнося слова молитвы, на самом деле не молится, то есть искренне не просит у Бога ни прощения, ни помощи. Она думает, что ей достаточно своих собственных сил. Сердце гордого отталкивает от себя молитву, подобно тому как вода выталкивает дерево, погруженное в нее. Когда такой человек кончает молиться, то в сердце от молитвы не остается и следа».
Иеромонах спросил: «Что нужно для молитвы?». Схимник ответил: «Смирение. Иисусова молитва — это покаянный плач, а для покаяния нужно ви€дение своих грехов; смиренное сердце становится прозрачным и мягким, как горячий воск. Только оно сможет воспринять и удержать благодать».
«А как приобрести смирение?» — спросил иеромонах. Схимник ответил: «Приобрести смирение так, как покупают вещь — книгу или одежду,— невозможно. Его нужно приобретать всю жизнь в постоянной борьбе с собой. Лучший и самый скорый способ — это жить в послушании и замкнуть свои уста, словно замок на ключ. Как скупец считает каждую монету, прежде чем отдать ее, так ты будь скуп на слова; старайся отдаляться от дерзких и надменных — их болезнь заразна, а общайся с тем, в ком ты чувствуешь благодать смирения как духовное благоухание».
Иеромонах спросил: «Что значат слова Екклезиаста: Всему свое время[1]? Можно ли эти слова приложить к молитве?». Старец сказал: «Если человек заранее не уврачует свою душу милостью к людям, то не сможет стяжать непрестанную молитву ни в монастыре, ни в пустыне. Некоторые пытались насильно соединить не очищенный от внешних впечатлений ум со страстным сердцем и после молитвы ощущали раздражение и беспричинный гнев, словно они растревожили незажившие раны. Они только раздразнили диавола, как ребенок, который, не умея обращаться с оружием, вызывает на бой воина».
Иеромонах сказал: «В “Добротолюбии” святые отцы заповедуют отдаляться от мира и избегать людей, чтобы творить молитву». Старец ответил: «“Добротолюбие” написано главным образом для преуспевших монахов, а мы по сравнению с ними не стоим даже на первой ступени послушничества. Их духовный путь начинался в миру, продолжался в монастыре, заканчивался в пустыне. Многие люди оправдывают себя мнимым подвижничеством; под видом молитвы они скрывают свое безразличие и немилосердие к братиям. Они прячутся от людей не ради Бога, а чтобы не беспокоить себя. Такие люди до старости похожи на незрелые плоды, которые висят до зимы на оголившихся ветвях. Они великого не приобрели и малое потеряли. Служение братиям — необходимый период в духовной жизни. Камень шлифуют о камень, чтобы он стал гладким. Без служения братиям нельзя победить гнев, стяжать терпение и начатки любви. Кто из новоначальных не идет трудиться с братией, оправдываясь молитвой, или закрывает двери перед людьми, как безмолвник, тот получит мзду не подвижника, а ленивца».
Иеромонах спросил: «Значит, безмолвие опасно для молитвы?». Схимонах ответил: «Старцы учили приближаться к безмолвию постепенно; надо сначала научиться жить с людьми, чтобы потом в одиночку бороться с бесами. На крутую гору идут медленно, проверяя каждый шаг, чтобы не сорваться вниз. Кто уносит неисцеленные страсти в пустыню, тот уносит с собой за пазухой змей. Кто хочет без борьбы добиться непрестанной молитвы, того эти змеи покусают. Непосильная тяжесть надрывает тело, а такой человек от безмолвия может повредиться умом».
Иеромонах сказал: «Объясни мне это подробнее. Я сам не раз чувствовал после усердной Иисусовой молитвы вместо покоя раздражительность и гнев». Схимник отвечал: «Возьмем в пример музыкальный инструмент: если струна не натянута, она не издает никакого звука, а если перетянута, то звук от нее глухой и как бы надтреснутый. Такая струна рвется от сильного удара, а иногда даже от неосторожного рывка. Нервы внутренне раздвоенного человека, который хочет совместить безмолвие со светским образом жизни, натянуты, как струна. Каждое прикосновение отдается болью, каждое неосторожное слово может вызвать вспышку негодования, которую он не в силах удержать. Теперь чаще всего, образно говоря, главный нерв души протянут у такого человека между крестом и телевизором, поэтому он всегда воспален и напряжен. Некоторые неискусные наставники отвечали людям, которые обращались за советом, что они неправильно творят Иисусову молитву (впрочем, не объясняя, что это значит, так как сами не понимали, в чем дело), и советовали заменять ее другими молитвами. Но я считаю, что надо изменить не молитву, а жизнь и что причина такого болезненного состояния, иногда похожего на истерику, иногда — на депрессию, заключается в невозможности «совместить» Иисусову молитву со страстями, которые постоянно питает сам человек, не понимая или не желая это понять. Страсти кажутся ему естественными чувствами, а зрелища и книги, пропитанные ядом блуда,— невинными удовольствиями, без которых современный человек не может обойтись».
Иеромонах сказал: «Я служу на приходе и считаю, что Литургия — это самая большая милость людям и поэтому — высшее исполнение заповедей. Некоторые богословы пишут, что Литургия освящает не только землю, но и весь космос. Разве этого недостаточно для меня?». Старец отвечал: «Это милость Божия, а не твоя добродетель; я спрашиваю тебя: имеешь ли ты в сердце сострадание к людям, полагаешься ли на волю Божию в своей жизни, даешь ли милостыню бедным, или ты утвердился и успокоился в мысли, что достаточно совершать службу в церкви и она заменит собой все евангельские заповеди? Приняв в свое сердце демонов лености и сребролюбия, ты потерял любовь к людям и потому потерял любовь к Богу. Иисусова молитва не находит места в твоей душе и покидает ее, как гость чужой дом, где его не приняли».
Иеромонах спросил: «Какая страсть после гордости наиболее пагубна для Иисусовой молитвы?». Старец отвечал: «У каждого из нас своя болезнь; это та страсть, которая тайно пленила сердце, с которой воля не хочет бороться, а ум оправдывает ее. Любимая нами страсть — самая большая опасность, это петелька в сети птицелова, за которую птица зацепилась коготком и уже бессильна скрыться от врага. Она завязла в сети, как в болоте. Святые говорят, что у змеи уязвимое место — это голова: если разобьешь ее, то убьешь змею; так у каждого человека есть главная страсть, как бы голова всех грехов. От этой страсти, если ее не искоренять, постепенно мертвеет сердце, и молитва высыхает, как ручеек в знойное лето. Со стороны легче увидеть и определить эту страсть; самому человеку это сделать трудно».
Иеромонах сказал: «Отцы последних времен советуют современным монахам больше руководствоваться книгами; как ты смотришь на это?». Схимонах ответил: «Древние праведники книг не имели, но пребывали в непрестанной молитве, потому что стяжали чистоту сердца. Ее не заменят никакие книги. Благодать, как голубица, летает над морем человеческого греха и вглядывается: не остался ли где островок или утес, чтобы опуститься на него и свить себе гнездо. Благодать сама ищет чистые сердца, чтобы обитать в них».
Иеромонах сказал: «Отче, твое обличение — бальзам для моих ран; ты прав, сердце мое окаменело от грехов и стало жестким к людям. Я не смилостивился над братом, не подал нищему, не разделил трапезу с голодным; я думал, мне достаточно одной молитвы,— и потерял ее. Страсти мои становятся все бесстыднее и безобразнее. Демон обманул меня; но скажи мне, как начать свое исправление?». Старец ответил: «Чтобы приблизить молитву к жизни, старайся делать людям то, что испрашиваешь у Бога для себя. Говоришь “прости”, и сам прощай; говоришь “помилуй”, и сам будь милостив. Иисусова молитва — это Евангелие, сжатое до восьми слов. Если хочешь стяжать ее, то старайся исполнить все, что написано в Евангелии. Господь сказал:Кто любит Меня, тот заповеди Мои исполнит[2]. Иисусова молитва — это любовь Божия, проявляемая через заповеди. Выучи их наизусть, повторяй их как молитву; без них всякое преуспеяние ложно и нетвердо».
Иеромонах спросил: «Отче, ты справедливо говоришь о борьбе со страстями и эгоизмом. А разве Иисусова молитва не убийца страстей? Ведь все святые отцы говорят о том, что без внутреннего трезвения невозможно очистить сердце». Старец ответил: «Я говорю о таком состоянии, когда человек молится, не желая изменить свою жизнь, бороться с греховными привычками и пристрастиями, а думает через молитву примирить непримиримое, найти путь между храмом и блудилищем. Для спасения нужен и внешний, и внутренний подвиг. Внутренний — это молитва, а внешний — добрые дела. Некоторые люди читали в книгах об Иисусовой молитве, но забыли о том, что святые писали свои наставления монахам, которые проводили преимущественно пустыннический или скитский образ жизни. Мы находимся в других условиях, поэтому должны проявлять больше осторожности. Вся наша жизнь должна стать деятельным стяжанием благодати. Преподобный Антоний Великий сказал: “От ближнего зависит наша жизнь и смерть”[3]. Святые отцы учили также, что к созерцанию приходят через деяние; от внешнего идут к внутреннему, от более легкого — к более трудному. Попытка преждевременно соединить многозаботливый и омраченный ложью мира ум со страстным сердцем приводит человека к надрыву, и он, продолжая заниматься молитвой, чувствует гнев не только против окружающих людей, но также вспоминает прошлые обиды и мысленно воюет со своими врагами, как бы извлекая их из глубин памяти. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что он видел затворников, которые бегали в своей келии, как разъяренные куропатки[4]. Без покаяния и надежды человек не сможет читать молитву внимательно, переживая ее сердцем; она станет непонятной для него и эмоционально чуждой ему. Он будет произносить молитву не как обращение к живому Богу, а как заученные звуки».
Иеромонах спросил: «Что же мне делать? Идти снова в мир, чтобы творить добрые дела и укрощать страсти среди людей?». Схимонах ответил: «Мы с тобой и так находимся среди народа, и поэтому возможность исполнять заповеди всегда с нами. Надо только по-другому посмотреть на человека, помня, что в мире случайностей нет и именно этого человека посылает к нам Господь для нашего испытания, исправления и спасения».
Иеромонах спросил: «Как понять это?». Схимонах ответил: «Положи в основу общения с людьми две заповеди: милосердие и смирение. Смири перед человеком свой гордый дух, считай себя ниже его, подумай, чему ты можешь поучиться у него; желай оказать ему помощь и услугу, по крайней мере, скажи ему доброе слово и в сердце помолись о нем. Есть еще один вид духовной милости — это простить своего обидчика. Не надо идти в мир и пускаться в путешествие — оставаясь на месте, соблюдай заповеди по отношению к тем, кто около тебя. Нищий Лазарь всегда лежит у ворот, а ты не хочешь видеть его. Беда в том, что твоя душа не болеет за других, не сопереживает их страданиям, втайне ты даже радуешься неудачам и бедствиям людей и, не понимая своего состояния, хочешь мысленно взойти на Голгофу и облобызать Крест, на котором был распят Христос. Поэтому, как дерзкий и недостойный, ты бываешь отвергнут. Иисусова молитва — это любовь Божия, и она должна быть основана на любви к человеку. Ты можешь проверить это на маленьком опыте. Когда, идя в храм и встречаясь с нищим у дверей, ты подашь ему милостыню с приветливым лицом и скажешь в сердце своем: “Это придверник, который может открыть и закрыть для меня двери небесного Храма”, то почувствуешь, что молитва твоя идет легче и свободнее, а если ты обойдешь его и отвернешься в сторону или упрекнешь в душе за то, что он просит подаяния, то молитва твоя будет звучать глуше, как будто сердце твое стало узким и маленьким и молитва не умещается в нем. Старцы учили, что только через послушание и труды можно постепенно переходить к уединению и безмолвию, а ты, служа на приходе, совершая Литургию, в остальном жил по своим страстям, полагался на собственный разум, уловлялся привязанностью или недоброжелательством к людям, наслаждался тщеславием и так далее, поэтому Иисусова молитва оставила тебя так же, как улетает от дыма голубь».
Иеромонах сказал: «В наше время трудно найти старца; куда мне идти и что мне делать?». Схимонах ответил: «Надо молиться, чтобы Господь указал на старца; а чтобы молиться, надо хотеть. Но предположим, в чем я сомневаюсь, что ты не мог найти духовного отца: тогда обратись к собрату более опытному, чем ты, чтобы он прежде всего помог тебе определить, какая у тебя главная страсть, и начни бороться с ней, а вместе с этой страстью отступят и другие. Получится подобное тому, что происходит с молитвой, когда ты даешь милостыню, только в большей степени. Сердце, омертвевшее в страстях, начнет оживать, как замерзший птенчик, которого принесли со двора в теплую комнату».
Иеромонах сказал: «Когда я чувствую свою греховность и ощущаю опасность, словно окружен со всех сторон стаей волков, то молитва становится живее и глубже, а когда превозношусь сердцем, то молитва кажется мне голосом, слышащимся издалека или как бы через стену». Схимонах сказал: «Человеческую душу нельзя обмануть; когда человек считает себя грешным и кается, то внутренний голос говорит ему: “Не отчаивайся и не бойся, у тебя есть Спаситель, Который пришел на землю, чтобы спасти тебя”. А когда человек превозносится в сердце, тот же голос говорит: “Грехи твои остаются при тебе неисцеленными”. Когда Ангел-хранитель отходит от человека, то в его душе появляется или глухая тревога, или тяжелое бесчувствие, но мира нет. Чем больше человек оправдывает себя и обвиняет других, тем больше нарушается его душевный мир. Поэтому мы опытно знаем, что в покаянном плаче скрыта радость, а в беззаботном смехе — горечь».
Иеромонах спросил: «Я не понял, нужно ли мне читать книги об Иисусовой молитве или только молиться, и сама молитва всему научит? Ты сказал, что древние праведники не читали книг, но всегда были с Богом». Старец ответил: «Они были просты и чисты сердцем, как дети; их учила благодать, а также знания о молитве они получали от устного предания, которое существовало со времен Адама. Ты помнишь, в Библии сказано о Енохе:Он ходил перед Богом[5], то есть имел постоянную память о Боге, чувствовал Его присутствие, знал, что все его дела, слова и тайные помыслы сердца открыты пред всевидящим оком, и потому страшился хотя бы на мгновение нарушить волю Божию. Люди давно потеряли эту простоту и поэтому нуждаются в книгах, как больной в лекарствах. Для тебя книга — это костыль, на который ты опираешься и хотя хромаешь, но все-таки идешь, а без книг ты упал бы, споткнувшись о первый камень, и не знал бы, как встать. Чем сложнее человек, тем больше он нуждается во внешней помощи. Но должен тебя предупредить, что некоторые люди читают духовные книги страстно; они восхищаются ими, как в миру восхищались романами; проливают слезы и не могут выйти из круга мечтательности и воображения, тогда как книги отцов должны вести к упрощению и трезвости души. Не делай из них развлечение, не читай их эмоционально, а смотри как на карту дорог, по которым ты должен идти. Но все-таки не ограничивайся одними книгами, а открывай свое духовное состояние старцу или духовным братиям, имеющим молитвенный опыт».
Иеромонах спросил: «Что особенно пагубно для Иисусовой молитвы?». Старец ответил: «Первого врага я назвал — это гордость. У гордого в сердце написано его собственное имя, и он не хочет менять его на имя Божие. Второй враг — блуд. Молитва — это соединение души с Богом, а душа блудника — в блудилище. Если даже он покается, то ему сразу же приступать к Иисусовой молитве опасно, как опасно после запоя идти по стропилам строящегося дома. Старцы советуют на некоторое время заменить ее чтением Псалтири, Покаянного канона и мытаревой молитвы. Блуднику, как и одержимому, трудно стоять в храме, он хочет выбежать оттуда. Если человек, пребывая в нечистоте и смраде этого греха, захочет заниматься внутренней Иисусовой молитвой, то разрыв между святостью имени Божия и его состоянием будет настолько велик, что он может впасть в безумие и неистовство. Однако есть еще обширная область мысленного блуда — это мирская литература, пропитанная страстями и тонким запахом тления. Читать мирскую литературу — значит сопереживать чужим страстям. В душе при этом, как на экране, должны изобразиться состояния убийц, блудников, влюбленных, игроков и так далее. Читая мирскую литературу, человек как бы расчесывает свою старую рану, и она не может зажить. Еще более пагубное влияние оказывает телевизор. Это спрут, который охватывает своими щупальцами душу человека и пьет из нее кровь. Это блудилище, которое человек открыл в своем собственном доме. Это гипноз, во время которого диавол влагает в подсознание человека свою программу. Если раньше ходили в театр несколько раз в год, то теперь телевизор смотрят по нескольку часов в день. Монах, имеющий в своей келии телевизор, становится предателем своих обетов и самой сути монашеской жизни как отречения от мира. Когда в доме прорвалась канализационная труба и грязная жижа течет по полу, только безумный станет приглашать в свой дом дорогого гостя, как бы не замечая этого и не перекрывая трубу. Гость оскорбился бы таким приглашением, а здесь человек зовет Господа в свою душу, не переставая осквернять ее картинами греха».
Иеромонах сказал: «Теперь даже в домах священников и в монастырях стоят телевизоры самых новых марок, и люди, видящие блуд во всех его проявлениях и тем самым впитывающие его в свою душу, или не осознают этого, как пьяные, которые не чувствуют боли, или лгут, говоря, что их интересуют только фильмы о животных, последние новости, путешествия, а на остальное они если и смотрят, то бесстрастно». Старец ответил: «Если бы они были бесстрастны, то не смотрели бы телевизор. В древние времена существовала секта адамитов, члены которой собирались на молитву нагими и говорили, что они не испытывают похоти, а наоборот, закаляют свою волю и достигают бесстрастия. Телезрители — точно современные адамиты. Один священник исповедовался у меня и говорил, что и бросив смотреть телевизор, он долгое время не мог отделаться от воспоминания об одной картине, которая преследовала его даже в храме».
Иеромонах сказал: «Да, отче, невозможно совместить продолжающийся блуд и благодать в одном сердце. А теперь скажи, каковы более тонкие и скрытые враги молитвы?». Схимонах ответил: «Шутки и смех; они в миру не считаются грехом, а наоборот — признаком хорошего настроения и добродушного нрава. А ведь человек — образ и подобие Божие, и из него делают посмешище. Недаром диавола называли шутом. Смех уничтожает благоговение. Душа становится грубой и дерзкой. Часто с шуток начинается вольность в обращении, а затем — падение. Шутки отгоняют от человека скромность и стыд. Я не встречал ни одного делателя Иисусовой молитвы, который хохотал бы и говорил забавные вещи. У этих подвижников глаза были полны слез. Я видел монаха, который, увлекшись шутками, произнес кощунство неожиданно для самого себя. Человек — это высшее создание. Он является как бы тенью Бога на земле; подумай, над кем ты смеешься, подражая демону».
Иеромонах спросил: «Я читал, что великий старец Амвросий Оптинский нередко облекал поучения и предсказания в форму шуток, но, несмотря на это, он имел непрестанную молитву». Схимонах ответил: «Старец Амвросий, как и его учитель иеросхимонах Лев, старались скрывать от мира свою прозорливость и святость, прибегая к языку юродивых. Это легкое юродство служило для них защитой от превозношения, но они сами никогда не смеялись над шутками, а говорили их как притчи, которые надо было разгадать. Целыми днями они были окружены народом, можно сказать, слава, как тень, постоянно следовала за ними, а они бежали от нее, как от огня. Но нам такое юродство не нужно, ведь нас с тобой никто не хвалит и не прославляет».
Иеромонах ответил: «Да, отче, я каюсь в том, что шучу и смеюсь, забывая о молитве, хотя после этого чувствую пустоту и потерю. К шуткам влечет какая-то мутная сладость, вроде щекотания, возникающая в области чрева, которая похожа на блудную страсть. Но скажи, какие еще препятствия в Иисусовой молитве?». Схимонах ответил: «Многословие и многослышание. Все делатели Иисусовой молитвы старались уклоняться от продолжительных бесед, они говорили кратко и по делу и спешили окончить разговор так, как будто опаздывали на отчаливающий корабль. Многословие — сестра клеветы и осуждения и одновременно — мать и дочь любопытства. Многословие рассеивает молитву, как свинья ломает цветы в саду, и наполняет душу помыслами, как тучами мух. После долгих разговоров человек чувствует потерю благодати, которую украли духовные воры. Святые отцы говорили: “Через раскрытые уста уходит сердечная теплота”, как жар от печи — через разбитые окна дома».
Иеромонах сказал: «Я вынужден на приходе выслушивать многих людей. Иногда исповедь длится часами. Кроме того, ко мне подходят за разрешением разных житейских вопросов. Я сам чувствую, что утопаю, как в бурной реке, в потоках слов, большей частью — пустых и ненужных. Что мне делать, я не знаю. Как вырваться из этого плена? Когда я прерываю людей, то они обижаются и уходят огорченными». Схимонах сказал: «Прости меня, брат, но я думаю, что ты, сам того не зная, подаешь повод к многословию, так как сам интересуешься новостями и мирскими событиями, а “рыбак рыбака видит издалека”. Ты уверен, что терпишь людей ради любви, но на самом деле там нет любви, а скорее — боязнь, что на тебя обидятся и о тебе подумают плохо. Это вид тонкого тщеславия. Вместо того чтобы учить людей, как надо исповедоваться и говорить с духовником, ты удовлетворяешь свои и чужие страсти. Святой Иоанн Златоуст пишет, что огорчить человека для его спасения не грех. Пусть он даже вначале обидится, но потом, размыслив, будет благодарен тебе за урок, который, может быть, сохранит на всю жизнь. Не бойся и не стесняйся прервать человека, который пустословит и бессовестно ворует чужое время, а особенно того, кто осуждает людей за глаза, как будто мажет их дегтем; это диавольское помазание зловонием языка. Пророк Давид говорит в псалме:Тайно клевещущего на ближнего своего изгонях[6]. Сам учись и других учи говорить кратко. Не проявляй интереса к мирским делам, это почувствует душа твоего собеседника».
Иеромонах сказал: «Да, отче, я сам нередко продлеваю ненужную беседу, как чревоугодник трапезу, и забываю о главном — направить ум человека к Богу. Наоборот, я хожу вместе с ним по грязи земных дорог, рассматриваю, что продается на рынках, и сужу о том, что происходит в домах у моих знакомых. Но помолись, чтоб я имел твердость пресекать ненужные разговоры, как вервь, которую плетет демон, чтобы связать мою душу. Теперь я хочу задать тебе вопрос. Если я чувствую, что во мне действуют неискорененные страсти, то что мне делать с Иисусовой молитвой — ведь она находится в противоречии с моей жизнью?». Старец ответил: «Во грехе мы родились, во грехе мы умрем, но я говорю о другом — об отношении ко греху. Видно, ты не вполне понял меня. Если ты стараешься бороться с грехом — падаешь и вновь встаешь, то это еще не погибельное состояние — тогда дерзай творить молитву, как утопающий хватается за спасательный круг. Но если же ты внутренне примирился с грехом как с неизбежностью, не хочешь сопротивляться ему и, что еще хуже,— оправдываешь себя, будучи прикованным страстями к земле, и в то же время хочешь взойти на степень непрестанной молитвы, то в таком состоянии ты похож на человека, который, не вымывши рук, насильно хватает святыню: тогда происходит явный разлад между духом и душой, молитвой и состоянием сердца, тогда молитва или гаснет сама собой, как пустая лампада, или, что еще опаснее, разгорается страстным, нечистым, как бы коптящим пламенем: появляется мечтательность, разгоряченность, мутная сладость от разжжения плоти, которую грешник принимает за духовные утешения, и другие болезненные состояния, которые оканчиваются скрытой одержимостью, называемой прелестью. Признаки неправильной молитвы: гордость, раздутое самолюбие и мысли о своей святости. По мере очищения от страстей постепенно надо переходить от внешней молитвы, совершаемой устно или молча, по четкам, к внутренней молитве, когда сердце сочетается со словами молитвы и переживает их. По мере приобретения смирения можно переходить к безмолвию, так как в безмолвии молитвеннику придется бороться с гордым демоном, который входит в гордую душу, как хозяин в свой дом».
Иеромонах спросил: «А как человеку узнать меру своего смирения, ведь считать себя смиренным — это тоже гордость?». Старец ответил: «Признаки смирения вначале — неосуждение и молитва за обидящих, середина — твердость в послушании, жажда оскорблений как очистительного пития и любовь к своим врагам, а конца смирения не существует, так как оно — подражание распятому за нас Христу. Сердце смиренного само открывается для Иисусовой молитвы и притягивает к себе ум; тогда три становятся единым. Иисусова молитва подобна алтарю храма, а смирение — его стенам: без стен алтарь разрушится, а не будет алтаря — храм останется пустым».
Иеромонах спросил: «Какие искушения бывают в Иисусовой молитве у новоначальных, а какие у людей, имеющих опыт в молитве?». Схимник отвечал: «Новоначальные обычно совершают ошибки, впадая в две крайности. Первая — это леность и нерадение; с молитвой происходит то же, что и со светильником: без елея она угасает. Вторая крайность более опасна — это разгоряченное воображение, которое рисует картину собственных подвигов. Человеку кажется, что скоро он начнет исцелять больных, проявлять дары прозорливости, что через него обратятся к Богу тысячи людей, что после его смерти тело не истлеет, а станет нетленными мощами. Таким образом человек витает в бесовской высоте; обычно такой монах избегает послушания, скрывает свою жизнь от старцев и в глубине души презирает их, как невежд, и смотрит на них свысока. Такое состояние оканчивается или падением в плотские грехи, или душевным расстройством, а иногда явным помешательством. Поэтому святые отцы сказали: “Если молодой лезет на небо, то сдерни его за ногу вниз — это ему полезно”. Что касается искушения для продвинувшихся в духовной жизни, то здесь чаще всего действует скрытая духовная гордость. Человек считает, что он может добиться непрестанной молитвы и благодатного состояния своим трудом, а не милостью Божией. Господь сказал:Без Меня не можете творить ничего[7]. Поэтому благодать отступает от возгордившейся души, чтобы дать возможность человеку почувствовать свое бессилие. Человек внутренне падает, как бы катится с горы. Тепло молитвы покидает его сердце, опять он чувствует в себе темноту и сухость, он продолжает молиться, но молитва идет как повторение заученных слов, а то и даже звуков, так как сами слова не доходят до его сознания. Из молитвенника он превращается в «твердислова». Раньше его сердце было похоже на светлую комнатку, где было радостно пребывать его уму, а теперь оно похоже на заброшенный дом с пустыми окнами, в котором холод и мрак. Единственная возможность выйти из этого состояния — покаяться в своей гордости и самоуверенности и начать все заново, с послушания».
Иеромонах спросил: «Я читал, что богооставленность испытывали святые, неужели они возгордились?». Схимник отвечал: «Такое испытание было дано святым не потому, что они возгордились, а для того, чтобы они не возгордились. Но это все-таки разные состояния. Святые переживали ад в своем сердце, а здесь — потеря, мертвенность и чувство, что между тобой и Богом выросла стена, которую ты не можешь преодолеть. Такой человек похож на ветряную мельницу, которая машет крыльями, но стоит на одном месте».
Иеромонах сказал: «Да, отче, я забывал, что только благодать Божия может дать жизнь моему сердцу и соединить с ним ум, и стремился заменить это внешними знаниями о молитве, выучивая слова святых отцов наизусть, но не чувствуя их силы. Но скажи мне, как сохранить молитву в миру, будучи окруженным людьми?». Схимонах ответил: «Надо считать молитву главным делом жизни, остальное — второстепенным, как бы поделием. Некоторые люди защищали себя от мира, юродствуя в обращении с людьми. Это давало им внутреннюю независимость и возможность не попадать под иго своего собеседника. К юродивому приближаются осторожно, как к огню, который может внезапно обжечь. Другие брали за правило всегда говорить правду в глаза человеку, и люди, гордые сердцем, сами отходили от них, как падает тля с ветви, которую трясут. Если к тебе пришел человек за духовной помощью, не отталкивай его, но в то же время не давай права распоряжаться твоим временем и приносить в твою келию кучу мусора со всех дворов. Не чувствуй себя зависимым от человека, кем бы он ни был. Бог стоит над ним и над тобой. Проверяй, исполнил ли человек твои благословения: если нет, то не отвечай ему, пока он не выполнит то, что ты уже сказал. Если человек задает один и тот же вопрос, значит, он не относится со вниманием к тому, что ты сказал. Твоя беседа с людьми должна быть подобна школьному уроку. Урок имеет ограниченное время и тему, а затем ученика спрашивают, как он выучил урок; от долгого разговора твой собеседник забудет то, что ты ему сказал. Один епископ дал иеромонаху правило: когда к нему приходят для собеседования, зажигать маленькую 30-копеечную свечку и предупреждать посетителя: “Наш разговор продолжится, пока горит свеча; когда она догорит — время беседы закончится,— такое я получил благословение и не могу отменить его”. Когда свечка погаснет, то прерви разговор, хотя бы это было на полуслове. В следующий раз этот человек будет более собран и еще другим расскажет про твою свечку. Этот иеромонах не только зажигал свечу, но и давал посетителю держать ее в руке, как во время молитвы. Когда свеча догорала и начинала жечь руку, то человек сам тушил ее или, не выдержав боли, бросал на пол. Иеромонах говорил, что он благодарен епископу за такое правило».
Иеромонах спросил: «Я читал в некоторых книгах, что лучше творить Иисусову молитву, чем читать Псалтирь, акафисты и каноны. Как ты благословишь поступать мне?». Старец ответил: «Непрестанная Иисусова молитва — это правило для совершенных, а нам с тобой нужна разнообразная духовная пища, так как наш ум, будучи обременен внешними впечатлениями, не может заключать в себе постоянно восемь слов Иисусовой молитвы, он не выдержит такой непривычной для него тесноты».
Иеромонах спросил: «Что особенно полезно читать для поддержания Иисусовой молитвы?». Старец ответил: «Акафист Иисусу Сладчайшему, он похож на развернутую Иисусову молитву. Каждый его стих — это небесный цветок, который, расцветая, падает на землю. Молитва — это дыхание монаха. Раньше монахи, встречаясь друг с другом, вместо приветствия спрашивали: “Как идет молитва?”, а в некоторых монастырях монахи знаками напоминали друг другу о молитве. И ты спрашивай сам себя: “Душа моя, как идет молитва? Время проходит, спеши приобрести как нетленное сокровище имя Иисуса Христа”».
Иеромонах спросил: «Как мне утвердить в своем уме память о смерти?». Схимонах сказал: «Некоторые монахи имели в своей келии гроб, в который ложились спать, как в ложе; другие — череп и кости, а еще чаще — картину с изображением смерти, которая ожидает нас с серпом в руках. Посмотри на часы: движение стрелок подобно шагам к могиле. Везде в окружающей нас природе мы видим образы смерти. У древних монахов было правило: некоторое время после молитв посвящать размышлению о смерти. Если человек не будет постоянно помнить о смерти, он не сможет освободиться от обольщения этого мира. Посмотри на небо: каждый закат и наступающая ночь — это образ смерти. День и ночь подобны лезвиям ножниц, режущим нить нашей жизни».
Иеромонах спросил: «А как исполняли заповеди те люди, которые уходили в пустыню?». Схимник сказал: «Каждая заповедь содержит в себе три ступени добродетели: телесную, душевную и духовную. Они объемлют внешнюю и внутреннюю жизнь. Первая заповедь:блаженны нищие духом[8]... Это смирение сердца. Не смирив себя, человек не может бороться с демоном — духом гордыни. Вторая — блаженны плачущие[9]… Святые видели глубину падения человека и плакали о своих грехах. Третья — блаженны кроткие[10]… Пустынник должен быть кротким даже с дикими зверями и уметь изглаживать из памяти обиды прошлого, о которых напоминает ему демон. Если человек, не укротив гнева, захочет вести безмолвную жизнь, то в пустыне он может обезуметь и впасть в неистовство. Четвертая — блаженны алчущие и жаждущие правды[11]… Высшая правда — это Христос. Пятая заповедь: блаженны милостивые[12]… Молитва пустынника — это милость миру. Шестая заповедь: блаженны чистые сердцем[13]… Цель живущих в безмолвии — очистить сердце, чтобы свет Божества отразился в нем. Седьмая заповедь:блаженны миротворцы[14]… Это молитва примиряет людей с Богом. Серафим Саровский говорил: “Стяжи мир, и тысячи спасутся около тебя”[15]. Восьмая заповедь:блаженны изгнанные правды ради[16]… Праведная жизнь навлекает на человека особую ненависть демона; в миру диавол через людей мучает его, а в пустыне нападает сам. Блаженны, егда поносят вам[17]… В душах людей возникала непонятная для них самих злоба против тех, кто стремится жить по Богу. Часто святых людей их же собратия называли прельщенными и безумными. Только сатанинской ненавистью к подвижникам, чьей молитвой держится мир, можно объяснить разгром монастырей, сожжение храмов, пытки и казни ни в чем не повинных людей лишь за то, что они молятся Богу. Из этого заключи, какую силу имеет безмолвие и Иисусова молитва. Молитва пустынников – это свет миру, а мы, живущие с людьми, должны стяжать молитву через послушание и милосердие».
Еккл. 3, 1.
Ср.: Ин. 14, 15, 21, 23.
Достопамятные сказания. Об авве Антонии, 9. С. 421.
См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Степень 8. О безгневии и кротости, 18. С. 187.
Быт. 5, 22, 24.
Ср.: Пс. 100, 5.
Ин. 15, 5.
Мф. 5, 3.
Мф. 5, 4.
Мф. 5, 5.
Мф. 5, 6.
Мф. 5, 7.
Мф. 5, 8.
Мф. 5, 9.
См.: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря Нижегородской губ. Ардатовского уезда, с жизнеописанием основателей ее: преподобного Серафима и схимонахини Александры, урожд. А. С. Мельгуновой: В 2 ч. / Сост. архимандрит Серафим (Чичагов). СПб., 1903. С. 360.
Мф. 5, 10.
Ср.: Мф. 5, 11.